Лживый свет

Какой прекрасный день. Солнце ласкало всех жителей Вероны своим теплым золотым светом, убаюкивая прохожих, освещало малейшую печаль, и трудно было удержаться от немного наивной улыбки, подняв на светило свои прищуренные глаза. Было душно, а ветер не приносил с рек и озер ни малейшей прохлады. Воздух, раскаленный до невозможности шаловливыми лучами солнца, казалось, чуть колебался в такт ему одной известной мелодии. Люди, утомленные жарой, старались скрыться с пекла, спрятаться в тени церквей или домов. Выходившие из таверны, где царствовал благословенный полумрак, недовольно косились на безоблачное небо, бурчали что-то себе под нос и возвращались внутрь, где их ждало неприятное на вкус вино, теплое, ибо хозяин довольно непочтительно обращался с благородным напитком. Прекрасный день. Что же тогда не так? Что заставляет меня настороженно оглядываться по сторонам и хмуро глядеть на небо, безоблачно-синее, прекрасное, безупречное, как драгоценный своей чистотой алмаз? Что же случилось? Ничего не случилось. Обычный жаркий день. Наверное, мне просто стало дурно от этой духоты, от которой нигде не спрячешься. Ни дома, где четыре стены окружают тебя, не давая не единого выхода, где тяжелый до невыносимости воздух сжимает тебя в своем невидимом кулаке, ни на улице, где здания, богато украшенные резьбой и барельефом, или грязные лачуги, угрожают тебе. Обычный день, один из многих в июне. Так же жарко было и вчера, и позавчера. Так будет и завтра, и послезавтра. Так же душно было в прошлые дни. Так же душно будет каждый последующий день. Прекрасный день. Слезы, выступившие от яркого света, быстро испарились, оставив после себя только странное ощущение, будто под глазами провели воском от оплавившейся свечи. Непроизвольно хмурясь, я постоянно поглядываю на небо. Я не могу понять, почему этому чистому небу предпочел бы сам беспросветные тучи, даже и без дождя. Скорее всего, я просто устал от этой духоты. Но мне это все не нравилось. Хотя, я уже разучился тревожиться за свою жизнь. Борьба двух «достопочтенных» семей научила своих сыновей ценить свою жизнь еще меньше, чем вражью. А также она научила не бояться и верить только представителям своей семьи. А другие – враги, лжецы, подлецы, они нападают со спины, они сладко говорят, но горько обманывают, они хотят убить тебя, мой друг. Поэтому – убивай их первыми, коль придет такая возможность. А, указ герцога, дуэли – под запрет? Унизь словом, рассмейся в лицо, подставь подножку. Что ж… Детям Капулетти, я уверен, говорят то же самое. Прекрасный день. Чем светлее на солнце, тем темнее, по закону контраста, в переулках. Кто там прячется? Ведь там прекрасное место, чтобы скрыться от глаз людских. Хотя – незачем. Чем светлее на солнце, тем темнее, по закону контраста, в сердцах. Там больше потемок, чем в любом городе. И что там творится? Как светло, как чисто. Тепло, будто у матери в объятьях. Что ж не так? Почему мне так не нравится эта теплота, эта мягкость, блаженное состояние неги, полудремы, будто проснулся до рассвета и с закрытыми глазами просто остался ждать зари? Я стал чересчур мнительным, сообщил бы мне безапелляционно Меркуцио, если бы я сказал ему это. Возможно, он и прав. Он же знает меня лучше, чем другие. Даже лучше, чем я сам знаю себя. Слишком светло, слишком душно, как перед бедой. Навязчивое выражение «духота перед грозой» постоянно звучало в ушах, как будто били молотком. Этот воздух, этот свет – он казался таким… лживым, что ли? Я не знаю. Такой прекрасный день. Солнечные лучи пронзают нас насквозь, оставляя свет в душе, но тьма внутри поглощает его, и там – чернее, чем в аду. И этот безжалостный зной заставляет кипеть нашу и так горячую кровь. И, одурманенные этой духотой, как вином, мы рвемся в бесполезный бой. И чья кровь будет безумно течь из раненого тела? Господи, что я несу… Но черная пелена, засвеченная солнцем, прикрывает мне глаза, я почти ничего не различаю, я потираю глаза руками, но когда их отпускаю, все так же светло, и лишь темные блики я вижу перед глазами. Я хочу уйти с этого прекрасного, чистого света этого ярого солнца, скрыться в тень, постараться там, в холоде, привести свои думы в порядок и вернуться назад, уже мысля хладнокровно и спокойно. Я хочу спрятаться в темноте, не видеть эту воистину прекрасную погоду. Мне дурно, мне кажется, на мне горит одежда, и сам я тоже горю! Мне кажется, моя кожа накалена до предела, а шпага скоро расплавится в ножнах. Если я прикоснусь к чему-то, к стене дома, к примеру, я отскакиваю, ведь обжигает пальцы дерево. Но почему-то чувствую это только я… И сердце сжимается, и что-то странное я чувствую в моей груди. Кажется, это… страх. Я боюсь. Мне кажется, только кажется, да, больше ничего. Я не могу понять, чем этот день отличается от вчерашнего, кроме, разве что, даты. Но я боюсь, глупо боюсь… Тревога, непонятная тревога, смутное ощущение близкой беды. Я боюсь, что произойдет что-то такое, чего потом мы не исправим. Мне не нравится этот зной, испепеляющий взгляд солнца. Мне не нравится этот свет, я прям чувствую его лживость. Мне не нравится эта теплота, этот дурман. Я боюсь его, он будто несет кому-то гибель… Я боюсь, но не могу объяснить в словах, что. Наверное, лучше промолчать, не портить настроение друзьям. Они-то, наверное, не чувствуют этого. Зачем же мне мешать их веселью? Убрать хмурую маску с лица, перестать насторожено смотреть по сторонам, попытаться улыбнуться – вот мой долг. Долг друга. Ведь все это – просто бред, горячий бред, я наверняка просто перегрелся на этом палящем солнце. Просто я уже устал постоянно избегать ссор Капулетти, которые они сами пытаются вызвать, и вижу только плохое даже в хорошей погоде. Просто мне надоела эта война, эта постоянная опаска за жизнь, свою и друга. А сегодня такой прекрасный день, хорошая погода, чистый свет, и беды просто нет! Но я боюсь. *** Солнце уже перевалило за черту, что делила небосклон на две равные части. Оно пылало все жарче и жарче, отчетливо слышался неприятный запах пота. Но к нему примешивался как будто еще один: запах свежей крови. Двое молодых людей шли по базарной площади. Один из них весело свистел себе что-то под нос, словно внутренне беззаботно смеясь. Второй пытался выдавить улыбку, но он периодически терял контроль над своей мимикой и начинал хмуро поглядывать на безоблачное небо. Его будто что-то тревожило, но он хотел всячески заглушить это чувство. Но почему-то не получалось. Внезапно он остановился. И довольно четко, но немного нервно, сказал: - Прошу тебя, Меркуцио, друг, уйдем: день жаркий, всюду бродят Капулетти. Коль встретимся, не миновать нам ссоры. В жару всегда сильнее бушует кровь. Но тот благополучно пропустил основной смысл этих слов. Он также остановился рядом с другом, в задумчивости покрутил своей рукой и знакомым Бенволио тоном, которым он обычно вел словесную перепалку, начал: - Ты мне напоминаешь…