***
- Представьте нас вместе, дорогая, - Леопольд раздвигал губы в улыбке, а потом этими же самыми губами мокро целовал шею и грудь Регины. - Уже представляю, - едва слышно шелестела Регина, силой заставляя себя улыбаться. Леопольд, поощренный и допущенный к телу, полз ниже, царапая бородой живот. Руки его старчески дрожали, а член был вялым и все время выскальзывал. Регина терпела и смотрела в сторону, будто в темноте алькова надеясь увидеть кого-то другого. Она закрывала глаза, сжимая Леопольда внутри себя, пытаясь испытать хоть толику радости. Затем открывала их снова, и лицо Леопольда темнело, вены выступали буграми на шее и рвались, как старые нитки, кровь лилась на подушки и одеяла, такая же черная, как все вокруг. Регина отворачивала голову и сжимала губы, смотря на стерегущего ее в ночи мужчину в причудливых одеждах. На ее ладонях снова не было ни капли вины.***
- О, только представь нас вместе, дорогуша! – хихикал Румпельштильцхен, и его позолоченное сморщенное лицо кривилось в осколках зеркала, разбившегося о планы и мечты Коры. - Непременно, - цедила Регина сквозь зубы, меняя день на ночь, а светлые одежды – на тяжелые, изукрашенные каменьями и чужой болью, наряды. Она садилась в карету, запряженную тьмой, и мчалась по искаженному зимой лесу, щедрой рукой разбрасывая во все стороны смуту и хаос. Темный колдун скользил среди теней, довольным взглядом провожая свою ученицу и изредка касаясь сухими губами ее губ, будто благословляя. Регина закрывала глаза, пытаясь представить мир, в котором они могли бы пойти рука об руку, и не могла. А открывая их, видела гроб и лицо своей матери. Темнота затапливала склеп, утягивала Кору в свои владения, и Регина отступала, не желая быть утянутой вместе с ней. Руки ее по-прежнему были чисты.***
- Представь нас вместе, моя королева, - заученно бормотал Грэм, и серое лицо его было равнодушным. - Сейчас же! – задыхалась Регина от неразделенной страсти и рвала на Охотнике одежду, толкая его к кровати. Звериное сердце билось где-то в подземелье, а Регина билась в холодных объятиях своего верного слуги, забывая на мгновения, что сама сделала его таким. Губы Грэма целовали госпожу, руки крепко держали бедра, а глаза были пустыми. Регина могла сколь угодно долго извиваться на смятых простынях – Охотник оставался недосягаем. Регина закрывала глаза, представляя себе дикую охоту в лучах яркого полуденного солнца. Она слышала смех, протягивала руку и касалась обнаженной груди. Теплый ветер трепал волосы, прозрачная вода торопливого ручья утоляла жажду. А во дворце терпеливо дожидался конца королевских фантазий безмолвный Грэм, связанный с Региной колдовством и членом, глубоко погруженным в женское тело. Руки Регины нельзя было согреть украденными поцелуями, и она грела их в теплой крови, сцеженной с унылого сердца.***
- Представьте нас вместе, Ваше Величество, как и обычно, - Шляпник преувеличенно низко склонял голову, скрывая свой уродливый шрам. - Быстрее, - нетерпеливо махала ему рукой Регина, завороженно глядя на танец безобразно большой шляпы, уводящей их за пределы известного мира. Рука об руку они обходили иные вселенные, в которых Регина иногда позволяла себе целовать Шляпника, плюя на его безумие. Под прикрытыми веками кружились в вихре разноцветные круги, а когда Регина открывала, наконец, глаза, круги эти высыпались из ее глаз столь же разноцветной пылью, перекрашивающей черное платье. Руки Шляпника были холодны, как и подобает мертвецу, зато сердце пылало яростно и дико, порой оставаясь единственной звездой на непроглядно черном небе.***
- Я молю тебя, Регина, представь нас вместе, - плакала Белоснежка, стоя у гроба Леопольда, а Регина ненавидяще молчала, пряча яростный взгляд под черной вуалью скорби. Она устала закрывать глаза и видеть перед собой маленькую наглую девчонку, поступающую только так, как хочет она. Регина предпочитала смотреть на взрослую и почти сломленную женщину, раздавленную смертью любимого отца. В руках, заведенных за спину, пряталось наливное яблоко, обильно политое слезами и отравленное дурными намерениями. Белоснежка хотела остаться семьей, а Регина хотела поцеловать ее губы и почувствовать на них сладость победы.***
- Представьте нас вместе, мадам мэр, - говорит Эмма. Она сидит напротив, за столиком в кафе Бабушки, и щурит серые глаза. Тонкие, чуть дрожащие, пальцы гладят чашку, в которой медленно стынет чужой кофе. Регина смеется ей в лицо. Смех разливается в воздухе сладостью духов и железом пролитой в прошлом крови. Эмма щурится еще больше и чуть застенчиво улыбается в ответ. Она ничего не знает о чужих смертях и не различает запахи. Перед ней сидит женщина, воспитавшая ее сына, и это главное на сегодняшний день. Единственное, что может дать всем им надежду на счастливую жизнь. - Никогда, - сквозь смех отвечает Регина и встает, оставляя свой кофе нетронутым. Рядом с чашкой сиротливо лежит красная роза с обрезанными шипами. Регина не коснулась ни чашки, ни цветка, потому что их касались чужие пальцы. Колдовство вьется рядом, разбавляя мутные будни. - Представьте, - настойчиво повторяет Эмма, запрокидывая голову. Губы ее слегка приоткрыты, и Регина не отказывает себе в удовольствии склониться к ним, чтобы обжечь дыханием. Перед ее взглядом – тьма прошлого, прошитая алыми нитями горячей крови. Перед ней – все те чужие губы, что она целовала когда-то живыми и мертвыми. Регина не хочет видеть, как посереют губы Эммы: в ней и так слишком много серого. - Никогда, - уверенно шепчет Регина и выпрямляется в тот момент, когда, кажется, удержаться от поцелуя уже невозможно. В серых глазах – бездна разочарования. С губ срывается нервный выдох. Эмма поднимает руку, чтобы коснуться Регины, но вокруг них слишком много людей. И рука падает, так и не добравшись до цели. Регина снова смеется, наслаждаясь своей маленькой властью, которую она столь тщательно собирала по крупицам. - Никогда, вы слышите? – она смакует вечный привкус слова, затем небрежно забирает розу. Настолько небрежно, что лепесток срывается с бутона и, едва задев край чашки, падает на стол немым обещанием того, что Регина продолжает отрицать. Регина вздергивает подбородок, кидая на стол деньги за кофе, и отворачивается, не прощаясь. Эмма не щурится больше, глядя вслед уходящей Регине, а переставшие дрожать пальцы осторожно касаются красного лепестка.