***
— Я считаю, нам стоило всё же покинуть город. — Ай, не будь занудой! Такое надо хоть раз пережить! — При всём моём уважении… — Ага, и в твоём голосе его ни унции этого самого уважения! Голову мне не морочь! — И всё же я продолжу. При всём моём уважении… Я видела такие праздники, и участвовала в них. Не думаю, что это того стоит, чтобы ты пережила это «веселье». — Ну хоть разочек! — Интересно, зачем ты меня уговариваешь, если мы уже здесь, а не уехали в загородный особняк, как твой отец? — Просто. Захотелось тебя подразнить. — Доиграешься однажды… — Вот не надо глаза закатывать! — Ты впереди идёшь, откуда ты знаешь, что я глаза закатила? — Не первый год тебя знаю, поди! Среди шумной, разномастной толпы, на них мало кто обращал внимание. Две черноволосые девушки, одна выше другой. В одного фасона, но разных цветов платьях, добротных корсетах поверх рубашек, в сапогах с железными набойками, с распущенными волосами, переговаривались в полный голос, не боясь, что их услышит кто-то «левый». Высокая девушка носила чёрное платье, чёрный корсет и чёрную маску с длинным носом, изображающую ворона. Её спутница предпочла синее платье с коричневым корсетом и синюю же маску в виде крыльев бабочки. Они пробирались сквозь толпу, причём вела вторая девушка, несмотря на то, что первая выглядела и мощнее, и старше. Казалось, что это старшая сестра вывела младшую сестрёнку на прогулку. Вот только эти девушки не были сёстрами. И их вообще не должно было быть в городе… — Джесс, давай всё же вернёмся. Я понимаю, что тебе новых ощущений хочется, но это слишком опасно! Девушка в синем платье резко остановилась, повернулась, схватила спутницу за воротник и, притянув к себе ближе, зашипела на ухо: — Не надо меня звать по имени, Бездна подери! Веди себя естественно, Корвина, и всё будет нормально! А если ты меня будешь по имени называть, то, конечно, сбегутся все, кто желает взять такой лакомый кусочек, как будущая императрица! Так что давай не будем друг друга выдавать, нормально попразднуем и завтра вернёмся домой! А пока что я Флер! — Ты невыносима! — простонала Защитница, но послушно предложила себя называть Кори. Договорившись на этом, девушки продолжили идти дальше. Вокруг мелькали разномастные маски или просто разукрашенные лица. Вино, сидр и пиво лились реками, закуски же составляли берега этих самым рек. Везде было шумно, а улицы освещали фейерверки, бумажные фонарики и с факелами, выдыхавшие огонь. Люди били в барабаны, играли на флейтах и скрипках, пили, ели, танцевали, обнимали друг друга. Мужчины хватали женщин и вели их в подворотни, причём последние сопротивлялись только из чистого кокетства. Ночь только началась, а все уже стремились урвать кусочек вседозволенности и анархии, разрешённой лишь раз в году. И кем! Аббатством Обывателей разрешён этот день! Никто никого не искал, не говорил, что так нельзя. Да чего греха таить, сами Обыватели сегодня оставляли казармы, переодевались в гражданскую одежду и шли предаваться тем же грехам, что и все остальные. В эти сутки все равны. Сегодня можно всё.***
Но, если же для всех это был праздник, то для Корвины это была сплошная головная боль. В свои двадцать шесть лет, шесть из которых она отработала в качестве Королевской Защитницы королевской задницы, этот день, казалось ей, будет тянуться бесконечно. У аристократов переходный возраст обычно либо подавлялся уроками этикета и прочей лабудой, либо вылезал в различные увеселения, будь то ночные пьянки или массовые посещения купален «Золотой кошки». Джессамина же, как наследница трона, а не просто аристократка, должна была вести себя соответственно, и не подавала признаков недовольства довольно долгое время. Ну, пока ей не исполнилось восемнадцать. И тогда воспользовавшись тем, что она уже совершеннолетняя, и может сама принимать решения, девушка потребовала возможности участвовать в таком разгульном празднике, как Фуги! Узнав об этом, Корвина сначала покрутила пальцем у виска. Потом попыталась поговорить. Потом уговорить. Шантажировать. В конце концов она пошла к Эйхорну и в приватной беседе попросила заработавшегося отца вправить мозг своей малость свихнувшейся дочери, страдающей от недостатка внимания и желания вредничать, и предложила засунуть её в ящик и в таком виде отвезти в фамильный особняк Колдуинов, там её запереть и не выпускать ещё недели две, пока все последствия разгула не ликвидируют. Однако Эйхорн не только не стал уговаривать свою слегка поехавшую (по словам Корвины) дочь, но даже дал наказ её Защитнице идти на это праздник с ней и вообще повеселиться от души! А на справедливый вопрос «Ваше Величество, вы мне казались нормальным человеком, зачем вы разрушили мои иллюзии?» подмигнул опешившей девушке и сказал, что пусть она лучше сейчас посмотрит и перебесится, чем каждый год будет желать убежать, а её будут увозить насильно. В итоге все из дворца уехали, оставив лишь охрану и распустив прислугу в двухнедельный отпуск, а Корвина и Джессамина бродили сквозь разношерстную толпу. Джессамина жевала диковинку с Серконоса — сладкую вату, а Корвина, отказавшись от сладкого, неотступно следила за Высочеством и молила Чужого, чтобы ничего страшного не случилось. — Корв…Кори, ты смотри — Большой Круг! — восхищённо запищала Джессамина, выйдя на площадь и смотря на толпу людей, стоящих в кругу. Оттуда доносился стук, а время от времени доносились так же восхищённые голоса и восторженные крики. Джесс радостно рванула в просвет между людскими телами, но стоило Корвине последовать за неё, как люди сомкнулись, оставив Корвину за пределами круга. В центре горел большой костёр. Вокруг него сидели люди и били в одном ритме по полым деревянным стволам крепкими палками. Прыгали мужчины, голые по пояс, с размалёванными лицами или же жуткими масками, призванными изображать Чужого, и играли в дудочки. Толстые женщины в некрасивых платьях, с трубками в зубах, играли на больших странных скрипках с толстыми струнами, притоптывая в такт. А между ними танцевали люди. А каждого нового участника круга приветствовали криком. Люди танцевали в одиночестве, в парах, тройках, группах. Носились в бешеном ритме. Делали внутри большого круга множество маленьких, разбивались на парочки, играли в «ручеёк». И между ними, точно бабочка, порхала никем не узнанная Джессамина. А между людьми, составляющими стену большого круга, сновала Корвина, и пыталась попасть во внутрь… -Во внутрь хочешь? — со смехом сказал какой-то мужчина в маске китобоя, и внезапно круг разомкнулся, и Корвина полетела в круг. Закричали люди, приветствуя новую участницу. Какая-то женщина, пьяно хохоча, обняла Защитницу, и протянула ей деревянную кружку с кислым пивом. Корвина вежливо отказалась, но ей продолжали пихать её под нос, что-то крича. Вдруг всё замерло. На площадь опустилась тишина. Казалось, можно было услышать, как на другом конце площади сопит другой человек. Все смотрели в круг. Близко к кострам стояла девочка лет двенадцати в простой белой маске, не закрывающей рот, в простом белом платье по колено, в чёрным башмачках. На её распущенных чёрных кудрявых волосах лежал веночек из белых морлийских орхидей. Она стояла, опустив глазки и скромно сминая подол платьица своими ладошками. Молчание затягивалось. Но вдруг где-то сзади раздался едва слышный топот. Постепенно он нарастал, становился отчётливее, и уже топал круг. Женщины со скрипками, топали, танцующие, полуголые мужчины и ударники топали. Всё быстрее и быстрее, топот нарастал и оглушал. Вдруг девочка подняла глаза и взмахнула руками, обжигая взглядом людей. Словно невидимая волна силы прошлась по людям, заставляя шататься. Но всё снова стихло. Девочка обошла костёр, осматривая людей. Её чёрные бездонные глаза завораживали, напоминая бескрайнее небо, полное звёзд. Что же нам сделать с пьяным китобоем? Что мы сделаем с пьяным китобоем? Как нам поступить с пьяным китобоем Рано поутру? Её чистый голос пронёсся над площадью, и Корвина покрылась мурашками. Одна из толстых женщин, выплюнув трубку изо рта, вдруг своими толстыми короткими пальцами начала перебирать струны. Вверх и ещё выше, Вверх и ещё выше, Вверх и ещё выше Рано поутру… — нестройным хором пропела толпа на разный лад, попадая в ритм звуку струн. Вдруг парни с палками, словно опомнившись, резко, одновременно, ударили по брёвнам. Женщины на разные лады дёргали струны, а мужчины с дудочками на низких тонах выводили что-то очень мрачное. Засунем его в мешок и выкинем за борт! Засунем его в мешок и выкинем за борт! Засунем его в мешок и выкинем за борт! Рано поутру! Девочка ходила вокруг костра, спокойно и степенно, словно настоящая аристократка посреди тотального бедлама, и пела своим чистым, детским голосом. А люди на площади топали в такт и подпевали. Скормим его голодным крысам! Скормим его голодным крысам! Скормим его голодным крысам! Рано поутру! Корвина никогда не праздновала все сутки Фуги с другими. И это для неё было в новинку. Даже привыкшая в жутким вещам…от этого нестройного хора, топота, раскрашенных, оскалённых лиц, звука расстроенных инструментов — у неё вставали дыбом волосы. А разносившийся над всем этим безумием детский голос… Это внушало ужас. Первобытный, животный ужас. Порежем ему горло ржавой бритвой… Порежем ему горло ржавой бритвой… Порежем ему горло ржавой бритвой… Рано поутру… Во внезапно наступившей тишине, среди разномастной, потной, мрачной толпы, её голос казался чем-то неуместным. Как если бы на похоронах внезапно запели частушки. И всё перемешалось. Люди из круга хлынули во внутрь, молча хватая, кого придётся, и заводя пляс. А Корвина пыталась выбраться из этого людского потока, белая от ужаса. И звала Джессамину. Пыталась высмотреть, ухватить, заметить. Но вместо нужного она увидела, как девочка в белом платье подняла вверх руки и испарилась. А перед этим на её руке сверкнула белым сиянием странная татуировка. Но Корвине, как жительнице Серконоса, этот символ был знаком. Знак Чужого.***
Людской поток схлынул нескоро. Только к утру люди повалились спать прямо на улице, вперемешку, кто с кем придётся. Но Джессамины среди них не было. Корвина бегала по толпе спящих людей, пытаясь отыскать Высочество, но её не было видно. Нигде. Корвина честно пыталась не поддаваться панике. Но было непросто. Не уследила за Императрицей. За любимой не уследила. Не поймала, не сохранила. И за мрачными мыслями Корвина еле услышала евда слышный писк из одного из переулков. И, не мешкая, бросилась в него. Замерла за углом, прислушиваясь. — Не суетись, крошка. Сделаем и разойдёмся. — Я не хочу! Корвмна похолодела от этого голоса. Джесс. Защитница Заглянула в переулок и увидела, как какой-то бугай зажал между мусорных баков хрупкую фигурку, облачённую в синее, и с маской на лице. — Да ладно тебе. Будет весело. И приятно. А будешь хорошей девочкой, я сделаю приятное тебе! — Отпусти меня, урод! — звучный хлопок. — Ах ты дрянь, — прошипел мужчина. Только он собирался зажать ей рот, как за его спиной раздался голос: — Отпусти девушку, ходячий недотрах. Мужчина обернулся, чтобы увидеть девушку в чёрном платье и в маске, изображающей ворона. — А то что? — нагло спросил он, ухмыляясь. Вместо ответа Корвина вытащила нож из потайного чехла под юбкой. — Отпусти, говорю. Не зли меня. — Строптивые, — улыбнулся мужик. — Это возбуждает! И бросился на Корвину. Только Корвина не стала затягивать бой. Она видела, что Джесс начинает трясти в истерике. Глаза застлала алая пелена. А в следующую секунду острый, как бритва, нож, прошёлся мужчине по шее. Он был пьян. Очень пьян. И не сразу понял, почему его голова болтается. И почему в глазах темнеет. Но до того, как он упал, Корвина без разговоров взяла Джесс за руку и вывела из переулка. — Корвина… — Ни слова, — оборвала её подруга. — Куда мы? — Во дворец. На карету и в особняк. И без вопросов. — Ты…что ты делаешь? Зачем ты меня ведёшь так? — начала вырываться Джесс. Вдруг Корвина остановилась, повернулась к Высочеству и, подавшись вперёд, посмотрела ей в глаза. — Понравился? — Что? — опешила девушка. — Понравился праздник? — прошипела Корвина. — Оценила размах? Станцевала? Выпила? Переспала с первым попавшимся? Понравилось?! — Нет… — пискнула Джесс, сжимаясь под побелевшими от гнева глазами Защитницы. — Где ты проведёшь следующий праздник Фуги? — В особняке, — сказала тихо Джесс, опуская голову. Корвина, прикусив язык, поняла, что переборщила, нежно прикоснулась пальцами к подбородку подруги и подняла её голову. Посмотрела в глаза и мягким голосом сказала: — Просто ты увидела, что лучше не видеть. Это жестокие часы, и надо в это время лучше уезжать. Угостишься? — вдруг спросила она и протянула подруге пачку сигар. — С Серконоса. Хочешь? — Хочу, — сказала будущая императрица. Посмотрев, как закурила подруга, она попыталась повторить, но закашлялась от первой же затяжки. — Сразу видно, что ты ничего такого из ряда вон выходящего не пробовала, — улыбнулась Корвина. — Не кури взатяг. Может стошнить. — И затянулась. — То есть ты курила? — спросила Джесс и прикусила язык, осознав глупость вопроса. — Да ты сама очевидность, — засмеялась Защитница. — Пробовала. Постоянно себя травить этим не для воина. Дыхания не хватит иначе. Некоторое время они шли по пустым улицам молча. Корвина затягивалась и выпускала кольца сизого дыма, Джесс же иногда набирала обжигающего дыма в рот и тут же выпускала. — Ты знала мужчину? — спросила внезапно Джесс, отбросив недокуренную сигару. — Что, прости? — переспросила Корвина, нахмурившись. — Ты спала с мужчиной? Корвина встала ровно и внимательно посмотрела на подругу. — Знала. Даже любила его, — ровным голосом сказала она. — А почему с ним не осталась? — Потому что мне надо было уехать. Сюда. Нашему острову требовалась защита, а вашему — солдаты. Мой отец обучал меня искусству война с детства. В наших семьях положено иметь много детей, а моя мать, едва пережившая первые роды, чувствовала себя виноватой перед отцом, который хотел много мальчиков, и поэтому в наши тренировки не лезла. А когда до папы дошло, что женщины должны вести хозяйство и рожать, было поздно. Я жила мечтами, что буду защищать важную шишку. И умру не в постели, не в покое, а исполняя свой долг. Дурочкой была, но однажды солдаты понадобились. И тогда я вызвалась ехать. Вот и всё. — Но ведь любила… — Милая, — мягко сказала Корвина, взяв подругу под руку. — Я люблю тебя. И исполняю свой долг, и зов сердца. А другого мне и не нужно. Веришь? — и посмотрела Джесс в глаза. Джесс не стала отвечать. Она знала, что Корвина не лжёт. Ей, по крайней мере. Потому что Корвина не лгала тем, кого любила. Над городом рассвело. Люди спали. Город молчал., но над ним словно ещё звенел нежный детский голос, призывающий убить китобоя…