На расстоянии протянутой руки Вокруг меня лишь те, в ком не нуждаюсь, Но правила реальности жестки. А от тебя я только отдаляюсь.
За непробиваемой стеной дождя не видно ничего: ни домов со скошенными крышами, ни машин с полусонными водителями, ни людей с бескрайними чёрными зонтами, ни парка с зелёными-зелёными деревьями и свежевыкрашенными жёлтой краской лавками. Вода крупными каплями стекает по почти прозрачному стеклу, что криво красуется в оконном проеме, и разбивается о раму, белая краска которой местами облупилась. Влажный шорох разбавляет тишину, делая её глубокой и затягивающей. Создается впечатление, будто по спине бегают миллионы мелких мурашек, из которых собирается целая куча чего-то крайне неприятного и липкого, что зовётся самым натуральным страхом. Дождь не даёт свету пробиться сквозь окна огромного жуткого дома, и от этого помещение становится ещё мрачнее. Старые столы с резными ножками, стулья и кресла с дорогущей обивкой - всё топится в холодном свете темноты, заставляя Ёнмина криво поджимать губы и дрожать в углу кухни, собирая серыми штанами грязь с пола. Парень, выпучив глаза, смотрит вперёд - вглядывается в матовый чёрный дым в поисках объекта своего страха. По щеке скользит холодок, разнося по всему телу волну паники, а потом по тому же месту плывёт крошечная слеза - до одури чистая, совсем не солёная. Ёнмина трясёт, и, видимо, от этого волнение невольно мешается с душой, сея внутри истинный ужас с капелькой расстройства. От ледяного пота светло-синяя кофта стала полностью мокрой, - можно подумать, что Ёнмин побывал под проливным дождём и заработал озноб, но случилось совсем другое. Бьюсь об заклад, вы бы сочли Ёнмина сумасшедшим, если бы он сказал вам: - Я видел самого себя. Правда смешно. Люди каждый день видят себя в отражениях, на фотографиях. Но Ёнмин имел бы в виду не это. Он хотел бы донести до вас следующее: он увидел себя так, как он видит обычных людей - в воздухе, стоящими на чём-нибудь, из крови и плоти, дышащими и чувствующими. Конечно, насчёт последних двух пунктов Ёнмин не очень уверен, но то, что "он" имел такое же тело как у него самого, Ёнмин посчитал верным. Ёнмин жмёт в кулаках свою кофту у груди так сильно, что собственные ногти впиваются в ладонь, оставляя несущественные белые штрихи. В голове что-то пульсирует без остановки, вспышками пробиваясь к сознанию. Ёнмину кажется, что он вот-вот сойдёт с ума. Но подумав, начинать мыслить, будто он свихнулся давным-давно. Ёнмин хочет схватиться за кухонный нож, чтобы оборониться. Но поднявшись на дрожащих ногах, тут же падает обратно, ударяясь тёмной макушкой о белую стену, кажущуюся в темноте серой. Боль в голове возрастает в разы. Ёнмин прокусывает нижнюю губу до крови от неожиданности. От этого он жмурится, хватаясь за висок. Вспышки, что рвутся через закрытые веки, становятся ярче и размазанней, когда металлический привкус режет язык, превращая осознания происходящего в тугую пытку, от которой Ёнмину с каждым мгновением приходится только хуже и страшнее. Ему кажется, что его сердце уже сломало все рёбра своим гулким дребезжанием и теперь царапает по коже изнутри. Ноющие чувства скрежетом проносятся внутри Ёнмина, и парень хватается за голову, потягивая за волосы. Он сжимается, подбирая под себя ноги, и сводит зубы вместе до белых дёсен. Ёнмин ждёт. Ждёт, когда у его уха раздастся голос. И когда дожидается, складывает губы криво-криво, совсем некрасиво, они даже светлеют. - Открой глаза. И он открывает, откидывая свои мёртвые страх и панику далеко-далеко, потому что на их место приходит совсем другое чувство, которое движет людьми всегда, - живой интерес. У того, кто навис прямо над Ёнмином, глаза очень яркие и выразительные. В них есть что-то такое странное, что-то сродни доверию и чему-то близкому. Его глаза такие же чёрные как у Ёнмина и в них так же нет темноты. Ёнминов страх исчезает насовсем и вряд ли планирует возвращаться. Немая темнота соскальзывает с аккуратных скул, - Ёнмин пытается поймать её взглядом. Большая ладонь тянется к ёнминовой щеке, - Ёнмин прибивается к стене вплотную, но когда горячая кожа топит его бархатную, он успокаивается, и тело его расслабляется. - Ты кто? Неизвестный опускается на корточки. Ёнмин замечает, что тот одет в ту же одежду, что и он сам, только на пару-тройку тонов темнее, и что на левом запястье красуется такой же браслет - кожаная ниточка, не более. - Я твоя тень. Безразмерное любопытство приходит в один момент с ничтожным, но всё же разочарованием, топя его в себе. Становится немного не по себе, потому что что-то пропадает, но Ёнмин никак не может прикинуть, что именно ушло. Он, пожёвывая свою опухшую губу и пряча взгляд в пустоте, с явным вкусом интересуется: - А у моей тени есть имя? Тень устремляет взгляд в потолок, разъедая темноту. Она на долю секунды задумывается, поглаживая собственную коленку, и без запинок, на одном дыхании выдает: - У нас нет имён, но, если хочешь, можешь звать меня Кванмином. Мне нравится это имя. А Ёнмин всё слушает тишину в попытке разобрать, чего же не хватает. Вроде бы всё осталось таким же, только страх и паника ушли. Но это вряд ли может быть причиной. Нет. Здесь что-то другое: заметное и незаметное одновременно. - Кванмин? - Да. Кванмин. - Хорошо, я буду звать тебя так. Кванмин и Ёнмин больше не говорят друг другу ничего. Первый лишь уселся рядом со вторым, задевая его своей коленкой. Ёнмин не обращает на это никакого внимания, в прочем как и на то, что в дверь кто-то настойчиво трезвонит, зажав кнопку. Ёнмин сейчас вообще не в состоянии подметить что-либо, потому что он наконец-то понял, чего именно не хватает. Просто дождь перестал идти, не стало шума. Раз-два, раз-два - с подоконника на пол капает просочившаяся через кривое окно вода. Она попадает на ворсистый серый ковёр, на котором красуется коричневое пятно, - Ёнмин удачно выпил кофе. Вместо тишины и темноты комната наполнена живительным шорохом улицы и светом, что прохладно одаривает всё своим серебром. Кванмин поворачивает голову в сторону Ёнмина - не резко, очень плавно. С мягкой улыбкой с его губ слетает: - В дверь звонят же. Чего не откроешь? Ёнмин, опираясь о белую стену и цепляясь за плечи Кванмина, встаёт и с хриплым топотом не спешит к входу, пытаясь оттянуть тот момент, когда в его квартиру кто-то вбежит, а потом так же спешно выбежит, завидев в углу второго Ёнмина. Но пришедший Мину не то, что не замечает Кванмина, он даже говорит Ёнмину, что ему должно быть скучно жить тут одному. А потом и вовсе предлагает своё соседство. Естественно, Ёнмина настораживает и первое, и второе. Мину просто так не станет просить о сожительстве - это первое. А второе заставляет Ёнмина подумать о визите к психиатру. Всё настолько весело и разноцветно, что на небе переливается радуга, заставляя Кванмина, стоящего у окна и слушающего Мину с Ёнмином, улыбаться. Таков на ощупь июнь Ёнмина: мокрый и неожиданный.О многом я всегда молчу, От этого всего сильней хочу. Хочу, чтоб сотни километров Вдруг превратились в миллиметры. Хочу быть рядом - ближе. Я эти километры ненавижу.
Солнце властно освещает каждую зелёную травинку, делая её золотом, а росинку - алмазом. Оно бережно печёт дерево, что растёт у горбатого холма, с тёплой любовью нагревая яблоки, что зреют, свисая с его веток. Аккуратные яблоневые листики весело копошатся и шуршат, когда душный летний ветер пытается сорвать их с места, но у него ничего не получается. За холмом виднеется шумный город с его обычной пылью, к которой нос совсем привык, и чихать не хочется, с высокими-высокими домами, которые блестят словно дорогой металл, и с неровными дорогами, по которым с сумасшедшими скоростями пролетают новенькие автомобили, и с глубоким писком волочатся старые. Ёнмин ловит ладонью капельку пота, стекающую по обнажённой шее, и размазывает её между пальцев, охая о невыносимой жаре. Он сидит под яблоней, прячась от драгоценных и податливых лучей под дырявой листвой. Ёнмин держит на ногах какую-то книгу в твёрдом переплёте, открытую на сто сорок первой странице. Под обложкой виднеется мокрое пятно на синих штанах Ёнмина, и оттого он вздыхает ещё сильнее и страдальчески. Кванмин сидит рядом с ним, в прочем, куда же он может уйти от собственного хозяина? У Кванмина те же синие штаны и та же белая рубашка размера я-в-этом-утопаю. Кванмин дует вверх, и его тёмная чёлка рассыпается по воздуху, оголяя лоб. Он машет руками у лица, стараясь одарить кожу желанной прохладой - освежиться. Но всё, что у него получается, - прогнать душный воздух туда-сюда и всё. Никакой романтики. Хоть Кванмин и Ёнмин сидят в тени, солнце ослепляет их, показывая золотые вспышки и блики. Парни щурятся, одновременно прикрывая рукой глаза и поворачиваясь друг к другу. Они цепляются взглядами, по спине бьёт мурашками, на щеках проступает румянец - то ли от смущения, то ли от духоты. Ёнмин тут же дёргает головой в противоположную сторону, а Кванмин прячет едва заметную улыбку в пальцах. - Ты же тень. Почему ты выглядишь, будто человек? Почему таким тебя вижу только я? Ёнмин говорит странно: в голосе сочится обида, что ли. - Я особенная тень. Кванминова улыбка слетает с лица, как только Ёнмин снова глядит на него. Он снова заглядывает Кванмину прямо в глаза - тёмные-тёмные. - И что же в тебе такого необычного? Ёнмин придвигается к Кванмину совсем близко: они упираются друг в друга. Он убирает с ног книгу, захлопывая её и скидывая в сторону. - Да ничего такого. Кванмин выпрямляется, садясь вплотную к яблоне. Он теряет взор Ёнмина, ускользая своим вперёд, чтобы вообще не видеть сидящего под боком. - Ты правда любишь Мину? Ёнмину будто в спину нож впечатали. Он действительно не ожидал услышать такого от собственной тени. Ёнмин сглатывает - на душе сразу становится мерзко и противно. В голове опять что-то трещит. Врать не хочется совсем. - Ты же моя тень - ты должен знать ответ. Ёнмин пытается ускользнуть и перевести тему, потому что лгать собственной тени - настоящий позор. Ёнмин не любит Мину, а Мину любит Ёнмина, но вся проблема даже не в этом. Проблема в том, что они друзья. И, в принципе, Мину должен понять, если Ёнмин откажет, но Ёнмин-то просто не может сказать Мину "нет". Каждый раз, когда Мину целует Ёнмина, неважно куда, он даёт ему понять, что так совсем нельзя. Так никуда не годится. Каждый раз, когда Ёнмин перебарывает внутри желание сказать Мину всё, как есть, он понимает, что, вроде бы, делает всё правильно. Ёнмин уже мозг сломал над всем этим, ему нереально сложно. Обман - хорошо. Обман - плохо. Как тут разобраться? Как только Мину переехал к Ёнмину, он признался ему в своих чувствах. А Ёнмин лишь глупо улыбнулся, смотря на Кванмина, когда Мину обнял его. И по идее Ёнмин не врёт - Ёнмин молчит. Но почему-то от тишины ещё хуже, чем от ложного звука. Сердце бьёт не так, как должно, когда Ёнмин видит улыбающегося Мину, потому что представляет, как эта улыбка мимолётно складывается в неприятную гримасу, когда произносятся слова "а я тебя не люблю". И самое страшное в том, что Ёнмин просто-напросто не успеет добавить "как парня, а как друга - люблю больше жизни". Мину уйдёт, так и не услышав наиважнейшего. Так и уйдёт. - Я лишь повторяю за тобой движения. Кванмин пару раз двигает плечами, демонстрируя это Ёнмину. - Повторяешь... Ёнмин глухо улыбается, от чего под сердцем становится пусто и неуютно. Ему хочется произнести тысячи слов в свое оправдание, но он не роняет ни одного. Кажется, солнце умерило свой пыл и теперь не так сильно печёт. Золото сменилось бронзой, алмазы - медью, а духота - пронзающей и неприятной прохладой. - Да, повторяю. И мне думается, что повторяю за тобой огромнейшую ошибку. Просто скажи, ты его любишь? - Люблю.. И Ёнмин совсем не врёт. Он говорит чистейшую правду, и от этого хочется смеяться - громко и радостно. Так сильно, чтобы каждая капелька воздуха наполнилась этим радужным звоном и сияла, сияла, сияла... - Но только не так, как хочется ему. - Но хуже от этого почему-то мне... И смех оборвался. И вместо смеха - плач. Сухой и жуткий. От него становится холодно, навевает тоску и хочется покричать. Что-нибудь обидное и плохое. - А что, если он поймёт? - Не знаю. - А что, если он уже понял? - Как понял? - Он же твой друг - он умеет читать твои мысли. - Даже ты не можешь этого сделать. - Конечно. У меня же нет сердца, такого как у Мину. - А какое сердце у Мину? - Любящее. - А у тебя? - У меня его просто нет. - Как так? - А зачем оно мне? Мне же не нужны кровь и кислород. - Чтобы любить. - Любить? - Ты же тогда совсем никого не сможешь любить. Ни как друга, ни как девушку или парня. - С чего ты взял? - Любить же нечем. - Любят не чем-то, любят за что-то. - И ты кого-то любишь? - Да. - Сильно? - Всем сердцем. - Но у тебя его нет. - А давай представим, что есть. Как только губы Кванмина дотягиваются до губ Ёнмина, всё пропадает, равно так же, как и ёнминовские сомнения в существовании Кванмина. Он материален - он жив - он чувствует. И больше ничего не надо. Никому. Ёнмину до дури тепло, душно, но он ни в коем случае не пытается разорвать их с Кванмином поцелуй. Наоборот, он углубляет его, проводя языком по мягкой и слегка пухлой нижней губе Кванмина. В голову сразу бьёт мысль о том, что от Кванмина пахнет яблоками, он же ел их, когда Ёнмин читал книгу. Поэтому Ёнмин улыбается в поцелуй - улыбается по-честному, никого не обманывая. Даже себя. Кванмин хватает Ёнмина за плечи, цепляя пальцами молочные ключицы. Кванмин стонет Ёнмину прямо в рот, когда его холодные руки касаются кванминовой шеи. Мысли в голове тают, оставляя вместо себя пустоту, которая быстро превращается в тугое возбуждение. Ёнмин сам не знает, почему ему это нравится. Это - сумасшествие. Причём стопроцентное. Но сейчас это совершенно не важно. Длинные пальцы Кванмина тянутся к белоснежным пуговицам на рубашке Ёнмина и одним ловким движением расстёгивают каждую по очереди. Ткань просто-напросто соскальзывает вниз наземь, позволяя солнцу согреть кожу Ёнмина, оставив на ней свой золотистый след. Слегка влажные ладони касаются груди Ёнмина, отчего тот хрипит и разрывает поцелуй. - Ты уверен? - Точно. Июль Ёнмина имеет вкус яблок и правды.Храню я письма, не тая, Как много они значат для меня. Смотря на них, я вспоминаю Минуты счастья, от которых таю. Они проносятся в моём сознании. За счастие моё, положено страдание. Я зарываюсь, ухожу в мечты. Сподвижник этому всему лишь ты. На кухне окна закрываю, Ложусь на пол и засыпаю. Во сне тебе я прошепчу: "Спасибо, что создал мечту мою".
Воздух встречает случайных прохожих особой суровостью - он ужасно холодный и противный. От такого хочется убежать далеко-далеко, туда, где можно зарыться в тёплом пледе и поспать. Желательно, неделю. Закрыв глаза, можно увидеть листья на деревьях, окрашенные охрой. Но вновь открыв, понимаешь, что всё ещё лето, и с деревьев невесомо свисают зелёные клочки. Когда ветер свистит в ушах, кажется, будто ступаешь по мягчайшему ковру из засохшей разноцветной листвы, но, посмотрев под ноги, находишь под ними только пыльный асфальт. С неба чаще капает водой, нежели солнечным светом, и от этого Ёнмину становится немного не по себе. Он недовольно фыркает и распахивает зонт, заранее достав его из рюкзака, лямки которого больного натирают кожу через ткань голубой футболки. Как только зонта касается влага, Ёнмин делает шаг через не успевшую высохнуть лужу, прикидывая, насколько она расплывётся. В безлюдном парке все скамейки, выкрашенные жёлтым ещё в июне, облупились, и теперь на них вообще страшно сидеть. Ёнмин криво складывает губы в очередном приступе недовольства, минуя одну. - Я же говорил, что Мину поймёт. Ёнмин оборачивается на голос и видит Кванмина. Тот сияет, будто это солнце поливает его своими сокровищами, но на самом деле он просто-напросто улыбается - честно-честно. Зонт выпадает из рук Ёнмина, с режущим скрежетом царапая асфальт. Ёнмин медлит, покусывая опухшую губу и пряча взгляд внизу. Его волосы и футболка быстро намокают, оттого Ёнмин слегка трясётся - ему холодно. - Куда ты пропал? - Я твоя тень - я всегда под твоими ногами. И Ёнмин начинает жадно рыскать на асфальте, о который разбиваются миллиарды холодных капель, то самое тёмное пятно, что следует за ним всегда. - Тебя там нет. Вердикт Ёнмина звучит недобро, с какой-то злостью и самой обыкновенной обидой. Но это, в принципе, было предсказуемо, ведь Кванмин пропал куда-то на неделю. Ёнмин его совсем не видел, хотя раньше не мог отлепить его от себя. - Конечно нет. Я же прямо перед тобой. И что-то щёлкает в груди: переключатель с режима "люблю" перемещается к режиму "люблю безумно". Ёнмину становится то ли так легко, что он летит, то ли так тяжело, что он падает. Ему хочется кричать, чтоб разбить мокрый шелест дождя о свой голос. Ему хочется молчать, чтобы никто никогда не узнал, что он влюбился в собственную тень. Вот так: раз - и влюбился. По-настоящему. Так, что сердце заходится в рваном темпе; так, что на глаза непроизвольно наворачиваются слёзы; так, что в голове крутится всего одно слово - Кванмин. Ёнмин неподвижен. Он всё стоит на одном месте, крепко сжав кулаки. Он не глядит на Кванмина или на влажный асфальт. Он всего-лишь зажмурился, глотая невидимые слёзы. Кванмин делает шаг, два, а потом одним резким прыжком добирается до Ёнмина и жмёт его к себе - близко-близко, крепко-крепко. Он чувствует, как ёнминово сердце задыхается, как он сам неровно дышит. Но Ёнмин не чувствует ни дыхание, ни сердце Кванмина. Потому что их всего-навсего нет. И Ёнмину становится ещё хуже от осознания того, что тот, кого он любит, просто неживой. - Тебя же вообще нет. - И что с этого? - Как можно любить того, кого нет? - Может быть, поверив в него? И опять в груди что-то щёлкает - сердце успокаивается, начинает дышать. Кванмин чует это, сам перестаёт волноваться. Он хватается за талию Ёнмина, сжимает уже синюю футболку и одними губами прямо в шею цедит: - А дождь уже кончился. В нос ударяет запах мокрой пыли, прибитой к земле. Он не такой противный и щекочущий, он весьма приятный и свежий. Ёнмин улыбается, когда Кванмин вытирает с его щёк крошечные слезинки. Он делает это совсем неумело и по-детски. Хочется засмеяться. И Кванмин смеётся, крепче прижимаясь всем телом к Ёнмину. В его груди начинает что-то биться, и кажется, что можно было бы порадоваться за Кванмина - у него появилось сердце. Но это не его - это ёнминово, что гулко выбивает сладкие слова "представим, что у тебя тоже оно есть". - Представим... Они идут домой пешком, цепляясь по дороге пальцами. Ёнмин всё не может поверить, что у Кванмина нет сердца, потому что его ладони такие тёплые и заботливые, его объятия уютные, а чувства чистые и искренние. Таким может похвастаться не каждый человек, не то, что тень. Но Ёнмину это совсем не важно, ему важно одно - они всегда рядом. Старый дом встречает их вечерней прохладой и ёмкой тишиной. Окно распахнуто, а в зале никого. Раньше Мину встречал Ёнмина, а за одно и невидимого Кванмина. Он всегда одаривал их широкой улыбкой и с озорством произносил: - А я ужин приготовил. И никто из троих не хмурился, просто садились за стол с лёгкой душой и начинали трапезу. Теперь же на плите пустота, в раковине тонна немытой с прошлой недели посуды, и кровать не заправлена. Но как только Кванмин ступает за порог, всё преображается, заливаясь искристым светом. И Ёнмин понимает, что так уютно было ему не от Мину, так уютно ему было именно от его тени. От его живой тени. И Ёнмину уже совсем не кажется, что он сошёл с ума. Ему думается, что правильней и быть не может. Просто Ёнмин поверил в Кванмина: в то, что он дышит, в то, что кровь скользит по его венам, в то, что у него есть сердце. - Ты человек, Кванмин. Ёнмин произносит это тихо, немного скомкано. Слова не имеют вкуса, от этого Ёнмину кажется, что что-то не так. - Я тень. Кванмин печально вздыхает, не быстро пожимая плечами. Он останавливается в дверном проёме кухни и оборачивается, одаривая Ёнмина беспокойным взглядом. Кванмин пожёвывает собственную нижнюю губу и не моргает в страхе пропустить что-нибудь. - Тогда объясни, почему я тебя вижу, я тебя чувствую. Почему? Ёнмин срывается на крик, а из глаз брызгают слёзы. Они неровно дребезжат. От этого создаётся впечатление, что Ёнмина трясёт. - Потому что любишь. Потому что веришь. Ёнмин на секунду замирает, в его глазах ничего не читается - они пусты. Ёнмин слушает тишину и, когда до него доносится пустой звук, делает шаг вперёд - навстречу к Кванмину. - Тогда почему в июне я уже мог тебя ощущать. Ёнмин не шепчет - Ёнмин шипит это в шею Кванмина. Он сжимает кванминовы плечи и утыкается в левое носом. Он протяжно вдыхает и резко выдыхает. Кванмину щекотно и он пытается улыбнуться, но вместо этого говорит: - Потому что полюбил я. И больше ничего не важно. Совсем. В голове стоит скрипящая тишина, в горле застыл крик о несправедливости, а в глазах блестят слёзы, смешанные с печалью и грустью. Ёнмин желает убежать, прихватив с собой Кванмина. Но бежать некуда. От этого не становится лучше - наоборот. - Давай поиграем. Кванмин шепчет это в макушку Ёнмина, не отводя взгляда от пустоты. - Сейчас самое время играть. Ёнмин еле разборчиво пихает это в плечо Кванмина и ещё сильнее жмурится, сжимая до белых синяков кванминову руку. - Самое. В прятки. Ты водишь. Кванмин выпутывается из объятий Ёнмина, деликатно берясь пальцами за его запястье. Кванмин ведёт Ёнмина на кухню, к окну. Там очень светло, и за стеклом ничего не разберёшь. Всё состоит из отдельных вспышек. От этого режет глаза и болит голова. - Стой тут. Закрой глаза и считай до девяносто двух. Вопроса о том, почему именно девяносто два, у Ёнмина не зарождается. - Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь... Десять... Тринадцать... Кванмин становится напротив Ёнмина и смотрит прямо на него. Его губы кривятся в недовольной ухмылке, и он трогает ладонью ёнминову щёку. Голос Ёнмина от этого дрожит, и он невольно сглатывает, расправляя складки на лбу. Завидев это, кванминова улыбка становится радостной. - Двадцать семь... Тридцать... Тридцать пять... Сорок два... Кванмин подвигается к Ёнмину и утыкается своим лбом в его. Дыхание обоих сбивается. Кванмин чувствует запах Ёнмина - это запах мокрой пыли. Приятный и свободный. А потом Кванмин нюхает собственное запястье - яблоки. От этого Кванмин начинает смотреть на всё мягче, но затем снова грустит, когда понимает, что это июльский запах приписал к нему Ёнмин. Сам Кванмин ничем не пахнет. - Пятьдесят... Шестьдесят три... Кванмин касается двумя пальцами своих губ, подносит их к лицу Ёнмина. Он закрывает глаза, когда подушечки встречаются с шероховатыми губами Ёнмина, и протяжно стонет в ответ на счёт. - Семьдесят... Семьдесят семь... Восемьдесят два... Теперь Кванмин целует Ёнмина по-настоящему - в самые губы. Он глотает числа, перебирая пальцами тёмные локоны; посасывает нижнюю губу, кусает почти до крови. Но Ёнмин всё считает и уже почти доходит до нужного числа, чтобы открыть глаза и повалить Кванмина на пол, забыв о всяком стыде. - Девяносто. Девяносто один. Девяносто два. И ничего. Кванмина нигде нет. Ёнмин не начинает носиться по дому с невыносимым криком, переворачивать всё верх дном. Нет. Он просто смотрит вниз в поиске тёмного пятна и, когда находит, говорит с легчайшей улыбкой: - Нашёл. Солнце слепо сыпет всё серебром сквозь настежь открытые окна. Поток света врывается в дом Ёнмина вместе с холодным и свежим воздухом. - Ты всего-то моя тень... Август Ёнмина пахнет мокрой пылью и пустотой.