Иногда я хочу умереть

В тот дождливый осенний вечер субботы все в нашей тусовке словно посходили с ума. За окном моросил мелкий, мерзкий, до тошноты монотонный дождь. Он делил низкое небо на косые полоски, на туманные неравномерные струйные клетки… Не успел я выйти из дома, как мои ботинки отсырели: из жёлтых превратились вначале в коричневые, а затем в серые – как всё вокруг. Реальность казалась зыбкой и ненастоящей, меня знобило и куда-то тянуло. Тянуло шататься по улицам, забредать в первые попавшиеся на глаза дешёвые кафешки, заставляло пытаться писать глупые и не в меру безумные стихи – и тут же сминать и выбрасывать исписанные кривым почерком листы. Непогода творила неладное не только со мной. В одном из бесконечных подвальных джаз-баров, посещённых мной в этот вечер, я встретил Кота. Кот страдал и был пьян в стельку. Поймав под локоток, он оттащил меня в сторону и принялся поить подозрительными на вид и вкус коктейлями, всё с одной незыблемой целью – нудно и навязчиво жаловаться мне на свою нелёгкую жизнь. Кота бросила девушка, подобранная им на одном из литературных сборищ, которые он регулярно, но совершенно бесцельно посещал. Это печальное известие, в общем-то, совсем не было удивительным – удивительным было то, что до этого эти ветреные ребята успели провстречаться целых два месяца. Чёртовых два месяца – новый рекорд, поставленный Котом. Нет, по сути, Кот был неплохим парнем. В задымлённом помещении джаз-бара, сидя напротив меня за заплёванным столиком из красной пластмассы, он действительно походил на того, кого пытался разыгрывать из себя по жизни. Худая, сгорбленная фигура, взлохмаченные блёкло-рыжие волосы, покрасневшие, влажные глаза. Разве что задорно оттопыренные уши самую малость портят картину, но это ничего – со всеми может случиться. Грязные пальцы стискивают дешёвую сигарету. Бродячий поэт, певец свободы, по случаю – музыкант. Днём Кот учился в университете на какую-то очень малозначащую специальность, а по ночам продавал начинающим музыкальным группам свои от души оторванные песни за чисто символическую плату. Пока он рассказывал мне свои сопливые истории зависшим на трагической ноте, не так давно переломившимся голосом, я вспоминал всё, что мне о нём известно. Я знаю его с тех самых пор, как заинтересовался подпольной рок-музыкой и влился в соответствующие круги общения. Кот, говорят, хороший товарищ. Только близко мы никогда не сходились: он почему-то не любил тех, кто предпочитал просто слушать хорошую музыку, а не влезать со своим вкладом и откровенно халтурным творчеством в общее дело. Я был именно из таких, а свою дружбу никогда никому не навязывал. Кот наконец выдохся со своими душевными излияниями и мрачно уставился на треснувшую керамическую пепельницу, до краёв наполненную окурками. Сквозь хрипы саксофона с недомогающей улицы прорывались звуки дождя и машин. - Эй, парни! Все столики заняты, можно я с вами присяду? Вы ничего такие, - кто-то опёрся руками на столешницу и произнёс эту фразу потрясающим, немного хрипловатым голосом, привлекая к себе внимание. Мы с Котом синхронно завязали с глубочайшими сердечными страданиями и заинтересованно подняли глаза. Незнакомец оказался парнем примерно наших лет, может быть, даже младше, но точно уже представителем студенчества. Худой, бледный, черноволосый. Не то чтобы он был очень красив, но на его лице хотелось задержать взгляд: заострённое, с тонкими жёсткими губами, хищным носом и подёрнутыми непонятной дымкой, усталыми, светлыми глазами. Мне даже показалось, что глаза у него подведены, что в наших кругах вовсе не было редкостью. Растянутая серая футболка, продранные джинсы, через плечо перекинут футляр от гитары. Кот среагировал быстрее меня: - Садись, конечно. Ты каких будешь? - Каких? – парнишка улыбнулся, демонстрируя ровные зубы с чуть выпирающими клычками. - Проездом. Играю в группе. Он плюхнулся на свободный стул и достал сигарету из пачки, лежащей посередине стола. Из моей пачки, между прочим. Хотя я, если честно, не возражал – он понравился мне с первого взгляда. Симпатия без причины, ага. Просто с его появлением дурацкая нервная атмосфера дождя как-то отступила, отошла на второй план. - А зовут меня все Чужим, - представился он и протянул узкую длинную ладошку сначала мне, затем Коту. У него была холодная рука. И красивые нервные пальцы. - Серж. - Кот. - Очень приятно. Дальше мы сидели втроём. Пили дешёвое пойло, за которое, я прекрасно знал, расплачиваться придётся мне – ни Кот, ни Чужой особой платежеспособности не проявляли. Такие они - творческие люди. Разговор был довольно оживлённым, хотя говорили в основном эти двое, я вообще по жизни редко раскрываю рот. Говорили о многом и ни о чём, как это принято в пьяных компаниях: о девушке Кота, которую Чужой откуда-то знал и утверждал, что она та ещё прожжённая шлюха, о дожде, о музыке, о поэзии Байрона, о недавно вышедшем модном романе, который я, разумеется, не читал. Вообще, эти парни явно стоили друг друга. Оба просто кипели свободомыслием и фонтанировали собственными оригинальными мнениями. Только я, долгое время вертевшийся рядом с людьми подобными Коту, знал, какова цена этому их свободомыслию. Оно как бы ограничивалось внешним показательным лоском. Модно пиздеть на правительство – и они пиздят, модно страдать от высокой любви – и они страдают, модно носить драные стрижки – и они часы проводят перед зеркалом, пытаясь воссоздать на голове творческий беспорядок. Даже склонность к гомосексуализму каким-то образом попадает под нынешнюю моду, в очень узких кругах, разумеется. Лично я много настрадался из-за этого, но и оказался здесь почти благодаря такому массовому помешательству. «Голубая» мода плодит псевдобисексуалов. Они всегда готовы походить на людях со своими однополыми собратьями, держась за руки, однако, едва оставшись со своими «свободными любовями» наедине, тут же теряют к ним всякий интерес. Когда я только-только погружался в эту среду, то с раскрытым сердцем и наивно-восторженным взглядом попался на эту приманку, купился на заманчивую поголовную нетрадиционность. Я – в прошлом мажорный, чувствительный и ранимый мальчик, чуть ли не с детства обнаруживший в себе склонность к однополым связям, расплевавшийся из-за этого с родителями, окунувшийся в лоно жестокой реальности, пахавший на занюханной работе за жалкие гроши, шатающийся одинокими субботними вечерами в компании малознакомых людей… - Эй, дружище, ты чего-то задумался, - вывел меня из прострации насмешливый голос Кота. - Да с кем не бывает, - смеётся в ответ Чужой и вдруг спрашивает, будто продляя мои прерванные мысли, - А Серж что, голубой? Мы с Котом разом замираем от нахальности, а самое главное - от невероятной своевременности вопроса. И ведь видно, что у него это давно на языке вертелось, в глазах – вселенское любопытство. - Ну и чего вы так уставились? – Чужой пьяно и заливисто смеётся. – Это же просто вопрос. - Ага. Рыбак рыбака видит издалека? – усмехаюсь я, видя, что Кот явно не собирается приходить мне на помощь. Хоть и знает, сука, как я терпеть не могу подобные разговоры. - Ну может и так, - великодушно кивает он мне в ответ. Кот вздыхает. В душе он терпеть не может педиков, хоть и блюдёт толерантность до крови из носу. Мы просидели здесь до полуночи. И к концу «банкета» решительно все, включая пару каких-то присоединившихся к нам девиц, были пьяны в усрачку. Всей честной компанией мы вывалились на улицу, похватав верхнюю одежду и опрокинув казённую вешалку. Нас встретил тусклый свет фонарей, непомерная влажность и что-то особенное, свежее, новое, повисшее в воздухе… Кот, одетый в протёртое шерстяное пальто, покачиваясь и что-то хрипло напевая, шёл в обнимку с двумя девчонками. Лицо одной было прикрыто капюшоном, другая была неинтересной и полноватой блондинкой. Не девушка, а жизнерадостная свинка, - подумал я сквозь туман, сгустившийся в голове. Мы с Чужим молча шагали сзади, задрав патлатые головы к жестоким небесам, то ли боясь блевануть, то ли надеясь встретиться глазами с всевидящим оком божьим. Постепенно мы отставали от этих троих. Не прощаясь – в порядке вещей. К тому времени, когда темноту и шорохи автомобильных шин прорезал голос моего спутника, я уже успел почти позабыть о нём. - А я проездом. Мне, ты знаешь, даже ночевать негде. - Да ладно? – тупо спросил я. - Святая истина, - подтвердил он. Я вздохнул. Всё равно до моей съёмной комнатки оставалось три шага ходьбы, а требовать с него объяснений или закатывать истерики сегодня совершенно не хотелось. Честно говоря, сегодня мне вообще хотелось только лечь и уснуть. Даже несмотря на то, что этот милый парень теоретически мог оказаться вором, грабителем, а то и вовсе маньяком. Да хоть чёртом лысым, не бросать же его на улице, в самом деле. Вялые и необщительные, мы добрели до грязно-серого дома, с грехом пополам поднялись по узкой и овеянной кислым запахом подъездной лестнице. Пока я возился с ключами, Чужой насвистывал какой-то мотивчик, который казался мне смутно знакомым, даже родным – но вспомнить, откуда он, я не мог. Запустив неожиданного гостя в квартиру, я буркнул что-то вроде: «проходи, будь как дома», и тут же, скинув холодные ботинки, лавируя между завалами собственных вещей, буквально пополз сооружать постель. В маленькой моей обители с незапамятных времён царил вселенский хаос. Ободранные грязно-жёлтые обои в издевательски-пошлый цветочек, скрипучий пол, цветущие пятна на низком потолке, ржавая сантехника, в кухне – доисторический холодильник и походные конфорки. Вот и все удобства. Плюс дешёвая мебель и скучающий мусор разного рода: сигаретные бычки, ворохи конспектов, измятые листочки с когда-то актуальными стихами, порванные гитарные струны, грязные кружки и тарелки… Но мне думалось, Чужака, судя по его виду и поведению, эта красота не особо удивит. И действительно, благодарно кивнув, он повозился с обувью, скинул джинсовку и, даже не раздражая меня вопросами плана: «А как пройти в такую-то комнату в ёбаной однокомнатной квартире?», шумно прошлёпал в туалет. Диван, обычно служивший мне постелью, я уступил ему, завернувшись в покрывало прямо на полу и надеясь, что он оценит моё великодушие. Так и случилось. Полежав неподвижно минут пять и дождавшись, пока я уже почти провалюсь в забытье, он действительно пробормотал, нарушая благостную тишину: - Ну спасибо тебе, - глубокий вздох, - и спокойной ночи. Впервые за очень долгое время мне приснилось, что я летал.