Осколки

Она сидела на диване в окружении мужчин, глядевших на неё с нескрываемым обожанием. Стройные ноги в изящных туфельках лежат на пуфике, и один из мужчин мечтательно водит по ним страусиным пером. Каждый обожатель стремился ей понравиться, и они наперебой рассказывали что-то весёлое, а она смеялась. Нет, она не смеялась, она хохотала. Хохотала громко, искренне и открыто, даже немного вульгарно, отчего казалось, что она сидит на этом диване голая. Она хохотала, запрокинув голову, открывая безупречные зубы, демонстрируя всем кокетливую родинку на шее, родинку, к которой многим хотелось бы прикоснуться хотя бы кончиками пальцев. Но она была неприступна. И даже в окружении стольких кавалеров, громко хохочущая, сидящая в нескромной позе, казалась недоступной вершиной, одна мысль о покорении которой кружит голову и отпугивает своей недосягаемостью. А она хохотала, в промежутках отпивая небольшими глотками искрящееся шампанское из невесомого фужера и пробегала глазами по залу, рассматривая гостей. Я стою за колонной, ей меня не видно, что даёт мне возможность наблюдать за ней. После очередного взрыва её хохота я крепко сжал зубы и уткнулся в холодный бок колонны. Она хохочет, а мне хочется подойти и ударить её по красивому лицу, чтобы она вскрикнула, схватилась за щеку и выронила фужер из холёных пальцев, а потом вскинула на меня большие удивлённые глаза с расплескавшимся на их дне непониманием. А я бы крикнул ей, что это за то, что она меня не узнала. Уже на третьей вечеринке мы встречаемся, а она меня не узнаёт. Не узнаёт того, кто помнит её, сидящей на другом диване в скромных джинсах и футболке, с огромной кружкой чая в руках. Тогда она так не хохотала, тогда она сдержанно хихикала, боясь привлечь к себе внимание. Тогда я провожал её до дома, мы шли молча, изредка бросая друг на друга смущённые взгляды. Мы всегда молчали и лишь у её дверей молчание разбивалось тихим: «До завтра…» А теперь она сидит тут в роскошном великолепии, хохочет и не узнаёт меня… Опять он спрятался. Опять стоит в стороне и смотрит сычом. Осуждает. Осуждает за хохот, толпу поклонников, за вечный фужер шампанского в руке, даже за платье, наверное, осуждает. На первой вечеринке, на которой мы встретились, нас так чинно представили, что мне захотелось рассмеяться и броситься его обнимать, а он холодно кивнул головой, поцеловал руку сухими губами и тут же отошёл в сторону. Не узнал… Не узнал, и вот уже в третий раз стоит в стороне и осуждает: губы сжаты в тонкую линию, глаза холодные, лишь кивок головы в знак приветствия… Ну и чёрт с ним! Буду хохотать ещё громче, а в следующий раз надену платье с таким вырезом на спине, что он своим осуждением подавится. Ах, как же мне хочется подойти к нему сейчас и выплеснуть ненавистное шампанское ему в лицо, чтобы согнать с него это выражение. Как же хочется оказаться в той милой квартирке, на вытертом диване, с кружкой чая в руках и слушать, как он читает стихи… А вместо этого я злюсь на него, на себя и на всех этих кавалеров, пускающих на меня слюни, особенно на этого с пером. А он прячется за колонной, осуждает меня и не узнаёт… На какое-то время он потерял её из виду: его позвали играть в покер. Он крупно выиграл и вышел из игры. Вернувшись в зал, он поискал её глазами, но диван уже был занят другой компанией. Уехала… Вечеринка клонилась к завершению, и он тоже засобирался домой. В машине было тепло, негромко звучал джаз. В свете фар мелькали заснеженные деревья. За очередным поворотом он увидел скопление машин. Не иначе авария. Он остановился и вышел из машины. Уставший полицейский опрашивал пожилого мужчину. Не вмешиваясь, он огляделся: внедорожник у края дороги, легковушка в кювете… Её легковушка! Он кинулся к искорёженной машине, не обращая внимания на окрики. Сколько крови… - Вы не слышите что ли?! – инспектор схватил его за руку. - Что? – он медленно обернулся. - Женщину уже увезли. - В какую больницу? – с надеждой спросил он. - А вы кем приходитесь пострадавшей? – сурово спросил полицейский. - Друг… - он ответил слега замявшись. - В морг её увезли, друг, в морг. Не знаете, откуда она ехала? - С вечеринки в загородном клубе. Я там тоже был. - Она пила? - Разве что бокал шампанского. - С кем можно связаться, чтобы сообщить? – инспектор задавал вопросы сухо и по-деловому. - Не с кем. У неё нет родственников. - Тогда оставьте свои данные. Вас вызовут для опознания. - Да, конечно, - он протянул инспектору визитку. Его оттеснили от машины. Кровь стучала в висках. Он не замечал падающего снега, не замечал, как тот тая, стекает холодными струйками за шиворот. - Знакомая ваша? – к нему подошёл мужчина, которого опрашивал инспектор. - Да… - почти прошептал он. - Соболезную. Молодая такая. Она ведь как с дороги-то съехала, она зверушку какую-то объезжала. Резко затормозила, её и занесло. Я подбежал, она ещё живая была и всё повторяла: «Не узнал, так и не узнал…» «Скорая» быстро приехала, но не успели всё равно. Жаль, такая молодая . - Да, жаль… - побледневшими губами ответил он. Он шёл к своей машине, под ногами скрипел снег, смешанный с осколками стекла, а ему казалось, что его жизнь осколками разбросана в придорожных сугробах…