***
I'm sitting in the railway station. Got a ticket for my destination.
Я сижу на станции Огайо, прокручивая в руках замусоленный билет на поезд и наблюдая за тем, как стремительно садится солнце. Как будто, когда оно опустится за горизонт, пугливо спрячется, вторя мне, все закончится. Раз и всегда. Только вот солнце всегда встает, изо дня в день, и мысль о том, что если в твоей жизни что-то идет не так, ты должен помнить о том, что наутро солнце вновь покажется, и это будет твоим шансом что-то поменять. Не знаю, почему я вбила себе это в голову, но провожая сегодняшний закат, я едва сдерживала слезы, как будто прощаюсь со своей старой жизнью, а завтра, когда солнце вновь покажется – все начнется по-новому, по-другому. Без Огайо, без хора, без друзей, без Рейчел. От мыслей о ней внутри все сжимается и болит, а воздуха катастрофически не хватает, и руки, что держат билет, начинают трястись. Мы никогда не были лучшими подругами, и, вероятней всего, она запомнит меня как стервозную черлидершу, что постоянно путалась у нее на пути, всячески пытаясь отобрать Финна, направить на нужный путь. Едва ли она считала это искренними наставлениями, думая о том, что я завидую ей или таким образом все еще пытаюсь вернуть себе Хадсона. Однако, Рейчел всегда была мила со мной, лезла со своей бесконечной заботой, словно была матерью Терезой, везде совала свой длинный нос. Помнится, когда я болела, она даже набралась смелости и наглости, чтобы прийти ко мне домой, без остановки болтая о том, что происходит в хоре, как развиваются ее отношения с Финном, и только потом спросила, как я себя чувствую. И пока она не могла закрыть свой еврейский болтливый рот, я наблюдала за ней, комкая одеяло и наблюдая за чертами лица, которые, кажется, никогда не изменятся. Эти широкие темные брови, что то и дело подпрыгивают вверх от эмоций, пухлые губы, которыми так восхищается Финн, маленькая родинка на правой щеке. Она все время мельтешила и размахивала руками, стараясь в красках описать то, что происходит в школе, пока я, видите ли отдыхаю, валяясь больная в постели. Странно, но в то время все ограничивались лишь звонками на мой мобильный, который в итоге пришлось отключить, и только Рейчел, совсем обезумив, вломилась в мою квартиру, еще притащив целый пакет апельсинов, которые я уже не переваривала. И когда та поняла, что я совсем не отвечаю ей, даже не произношу ни слова, она замолчала, смотря прямо в глаза и делая такое лицо, словно спрашивая – что-то пошло не так? Я засмеялась. Наверное, тогда я засмеялась впервые, находясь наедине с Рейчел, не прыская раздраженными фразами ей в лицо, не говоря гадости и не прося ее уйти. Темные глаза смотрели на меня с интересом и тревогой, и я почему-то заметила, как близко лежит ее рука. Я прокляла себя в тот момент, когда решила невесомо коснуться пальцем ее раскрытой ладони, не вкладывая в это никакого смысла, а просто чувствуя, какая горячая и живая ее кожа. Рейчел живет. Рейчел, в отличие от меня, всегда жила, радуясь, как ребенок каждому моменту, впитывая в себя эмоции людей, отдавая им свои собственные. Она была одна из самых жизнерадостных и дурацких людей, которых я знала. Не знаю, как у нее это получалось, но временами, я хотела просто закрыть ее рот, чтобы она, наконец, перестала болтать, а потом обнять ее так сильно, и попросить прощения за все то, что я срывала и скидывала на нее. Я почти уверена, что она ревела, принимая это близко к сердцу, что она проклинала меня, но все равно, всякий раз, когда мне было плохо, она была рядом. Она старалась приободрить меня, не зная меня при этом совсем, она просто сидела рядом и говорила, говорила, говорила… На день рождении Сантаны она проболталась. Или нет… Я совсем не знаю, как должна была воспринимать это, и должна ли была, но когда мы сидели в кругу, изрядно набравшись и просто разговаривая о планах на будущее и наших желаниях, Рейчел неожиданно сказала, что хотела бы, чтобы я была ближе. Наверное, паршиво, что она не объяснила мне тогда, что значит ближе. Мне показалось, что на то заявление никто не обратил внимание, а на следующий же день те, кто все же запомнил, наверняка забыли. Помню, как Рейчел тогда многозначно посмотрела на меня, словно – вот же я, я сижу рядом с тобой, Куинн, я хочу, чтобы ты была ближе, а я так и сидела, мутными глазами наблюдая за ее растерянной улыбкой, которая казалась мне в тот момент самой прекрасной улыбкой из всех, что я видела. Я не знаю, стали мы ближе или нет, но иллюзия того определенно была. Рейчел не была заядлым шопоголиком, но каждый раз, когда ее душа просила покупок, она всегда брала меня с собой, объясняя это тем, что я знаю толк в одежде и ей нужна моя помощь. И разве я могла отказать этой еврейке, которая цеплялась за мою руку, умоляюще заглядывая в глаза. Странно, но мы не разговаривали слишком много, не смотря на то, что меня, какого-то черта, нестерпимо тянуло к ней. Она постоянно болтала о Финне, о поцелуях с ним, о свиданиях и о том, какой он высокий, так, что они, должны быть, смотрятся нелепо. Так же нелепо смотрелись и мы: одна с розовыми коротко стриженными волосами, с пирсингом и в готической одежде, вторая – божий одуванчик, в летних легких сарафанах, с пышными каштановыми волосами, на которые так и хотелось сплести венок и фотографировать эту божественную красоту. Это странно, но у меня до сих пор так и лежит фотография Берри в чемодане, заполненным вещами. Она ждала меня у набережной, держа свой велосипед и смотря куда-то вдаль, так, что я не могла упустить этот момент. Она выглядела такой умиротворенной и нежной, как будто стоило коснуться этой фотографии, и все тепло Рейчел Берри ощущалось на кончиках пальцев, проносясь по всему телу и заставляя содрогаться в рыданиях от упущенного момента. Она всегда витала в облаках, когда находилась с Финном, цепляясь за его руку с большей страстью, чем за мою, и я понятия не имею, почему чувствовала, как мое сердце тоскливо сжимается, когда я отпускала ее от себя на свидание с ним. Я не знаю, какого черта я стояла посреди коридора школы Маккинли, провожая их взглядом, пока Финн обнимал ее хрупкое тело, надежно прижимая к себе, и ее желание быть ко мне ближе, постоянно крутилось в моей голове. Я не знаю, чего я хотела, но когда она обнимала меня на прощание всякий раз после наших встреч, мне так хотелось попросить ее задержать это мгновение на несчастных пару секунд, чтобы успеть прикрыть глаза и насладиться теплом ее тела. У меня никогда не было друзей, надежных и верных, тех, кому бы я могла рассказать все. Раньше это были Сантана и Бриттани, но после того, как эта парочка нашла успокоение в друг друге, я словно почувствовала себя третий лишней, оставаясь наедине со своими мыслями и чувствами, и только Рейчел начала спасать меня. Иногда она приходила ко мне домой, а я прикидывалась дурочкой, прося ее объяснить мне испанский или предлагая вместе сделать уроки, и ее вечная болтовня уже не казалась такой надоедающей. Не понимаю, почему меня разрывало от ее близости, смертельной близости, почему мое сердце едва не вылетало из груди, когда она накрывала мою руку своей, показывая пальцем какую-то строчку, но, кажется, Берри это не заботило. Она всегда смеялась, как потерпевшая, она жила. Я помню, как она хохотала, когда я буркнула что-то о том, что, кажется, ревную ее к Финну, и мне тут же нестерпимо захотелось зажать себе рот. Я не уверена, что хотела это говорить. Не помню как, но мы быстро замяли эту тему, умудряясь вернуться к занятиям, однако, мои мысли были далеки от этого. И уже у порога моего дома, Рейчел как всегда добродушно улыбнулась мне, словно уже и забыла о моих словах, махая мне рукой и с улыбкой протягивая, что мы увидимся позже. Мой живот буквально скручивало от ревности в хоровой, когда Берри и Хадсон пели очередной дуэт, в конце которого она поцеловала его, вызывая рвотные позывы у Сантаны, которая, в отличие от меня, не могла удержаться от колкого комментария. Только, вряд ли это волновало этих голубков. Они были так счастливы в компании друг друга, что я вновь чувствовала себя лишней, чувствую, что теряю едва обретенного друга, и что-то словно ускользает из моих рук… Рейчел никогда не была мила со мной так, как была мила с Финном, и это было вполне объяснимо. Я не раз видела ее на трибунах заднего школьного двора, где она ждала своего парня, заворожено наблюдая за ним всю игру, и едва ли видела меня, потому как я пугливо пряталась, словно боялась, что Рейчел осудит меня за что-то. Я пыталась унять бушующие гормоны внутри себя, сокращая общение с Берри, но та все равно буквально преследовала меня, не давая отвязаться от себя, напоминая о своем существовании, мешая дышать, жить, существовать… Мне так смертельно хотелось сказать ей: «Пожалуйста, оставь меня», но эти слова так и застревали в горле, когда она находила меня ноющей, подобно маленькой девчонке, в туалете, обнимая меня и без расспросов говоря, что все будет хорошо. Я ненавидела те моменты всем своим сердцем, прекрасно осознавая, что Рейчел видит все мои слабые стороны, что она утешает меня, обещает быть рядом, но не так… Все не так. Я целовала ее впервые, злясь на всё вокруг, ненавидя ее за то, что она опять уходит. Она приходит и уходит. Мы делаем чертово домашнее задание, распиваем мятный чай, она рассказывает о Финне, и вновь собирается покинуть мой дом. Не знаю, почему я не выдерживаю именно в тот день, перед Национальными, когда все чувства и эмоции особо обострены, когда нужно просто отдохнуть и настроиться на победу, но мои мысли только и вертятся вокруг нее. Она надевает свое пальто, поправляет шапку, и по привычке оборачивается ко мне, чтобы сказать: «Еще увидимся, Куинн», но ее слова теряются в поцелуе, потому что я была не в состоянии вынести это. Хватая ее за плечи и прижимая к двери, я, едва сдерживая слезы, сделала это, целуя ее так отчаянно, словно делаю это в первый и последний раз. «Пожалуйста, не уходи», - шепчу я еле слышно, ненавидя себя за то, как дрожит мой голос, и даже из-под опущенных ресниц скатываются слезы, держать которые я не в силах. Я целую ее куда-то в щеку, где покоится ее родинка, целую под губой, даже не ощущая дыхания Рейчел, как будто она и вовсе перестала дышать, и мои губы вновь возвращаются к ее. Ее губы слишком мягкие для моих, слишком идеальные, сладкие, пухлые, мне совсем не хочется отрываться от них, но Берри так и стоит, как вкопанная, не отвечая мне. «Пожалуйста, пожалуйста…пожалуйста», - бормочу я, не понимая, чего именно прошу, и мое тело содрогается в рыданиях, я буквально цепляюсь за воротник ее кутки, притягивая ближе к себе, оставляя в покое ее губы и утыкаясь лицом в шею. «Куинн, я не могу…», - прошептала она мне тогда, и в ее голосе все же было сожаление, но разве это что-нибудь меняло? Она все равно ушла, оставив меня в чертовой прихожей, в слезах и сидящей на полу, ненавидящей весь мир. Я не помню, как я выжила следующий день, как смогла петь и не ловить взгляды Берри, или, во всяком случае, игнорировать их, я не знаю, как меня не разорвало от переполняющих эмоций и боли… Я помню, как все вокруг замерло, и только кровь, стучащая в ушах, давала поняла, что я еще не мертва. Между нашей победой в Национальных и выступлением соперников, мы все собрались в гримерной, и именно тогда Рейчел объявила о своей свадьбе с Финном, которая должна была состояться в ближайшие выходные, то есть через три дня. Не знаю, что я должна была чувствовать, вероятно, как мое тело переполняет немая боль, сковывая все движения, мешая дышать, но я не чувствовала ничего. Тотально ничего, наблюдая пустым взглядом за ее идеальным лицом, что сияет от счастья. И разве я имела право разрушить эти сказочные моменты моей любимой и ненавистной Берри? Разве я могла поступить так, лишив ее самого дорого и важного в ее жизни? Я никого не спрашивала, и даже не разговаривала о том, что собираюсь делать. Полчаса сборов дома, закидывая в чемодан все самое необходимое, не забывая о единственной фотографии Рейчел, которая надежно покоилась у меня в столе, и автобус до платформы. Мой телефон разрывался в этот вечер, и на дисплее уже показался двадцать седьмой пропущенный от Берри, которая, вероятно, не могла найти себе места. Быть может, это было поспешным решением, но дороги назад уже не было. Опомнившись от воспоминаний, я заметила, как солнце уже село, а совсем близко виднелся мой поезд. И если бы у меня была хотя бы единственная причина остаться здесь, я бы осталась, но моя единственная причина выходит замуж… поэтому, я передаю свой мятый билет проводнику и залезаю в поезд, я еду домой. В мой другой дом.