Short list

- ИДИОТ!!! С громким звоном разбилась о стену стеклянная вазочка, когда-то полная конфет. Теперь - ни одной, потому что Кенсу не ест сладкое. Не ест мучное. Не ест мясо. Рыбу. Овощи. Одно яблоко в день, да пара морковок, плюс от пяти до шести стаканов воды. Потому что Кенсу сбрасывает вес. А вазочка разбилась потому, что в стену ее запустил крайне взбешенный Чонин. О, не дай Бог вам когда-нибудь увидеть взбешенного Ким Чонина. Это как «Халк крушить, Халк убивать» плюс Росомаха – ядерное сочетание, способное стены проламывать. - Стоило мне уехать на полгода, как ты превратился в нечто с торчащими ребрами!! – оконные стекла звенят от громкого ора. Так и хочется зажать ладонями уши, иначе из них кровь потечет. - Да, я монстр, потому что я жирный! – такой же громкий вопль в ответ. – Вот, смотри, жир торчит! БАЦ! На холодном кухонном полу одна за одной появляются красные капельки. Всё потому, что губа разбита, костяшки Чонина тоже в крови, а дышит он через раз, и глаза бешеные. Кенсу дрожит, прикрыв глаза с мокрыми ресничками. Ему больно. Больно везде, да так, что хочется выцарапать себя из клетки костей. И противно. Потому что он страшный, он толстый, у него жир! И всё равно, где-то глубоко внутри себя До понимал – что-то с ним не так, он убивал себя. Плакал по ночам от жалости к самому себе, но ничего уже поделать не мог. Сильные руки младшего притянули его к теплому телу, обнимая. Вот всегда так – из крайности в крайность. Чонин и Кенсу могли расхлестаться в кровь, по всему телу синяками разукрашивая друг друга, и уже в следующую секунду Ким обнимал его, гладил по трясущимся от болезненных слез плечам. Как и сейчас. - Ты худой, - голос Кима твердый, со стальными нотками. Когда он у него такой, спорить не хочется, вот почему Кенсу промолчал, уткнувшись головой в чужую грудь. - Даже не так – ты тощий. Костлявый. Мне смотреть на тебя больно, Кённи. Правда. - Так не... не смотри. - Не могу не смотреть. Ты же себя так убьешь... - Всё равно... вам всем все равно... - Мне – нет. Мне никогда не было всё равно на тебя, ты знаешь? Слышишь меня? Никогда. Да если бы я знал... чертов Скайп, если бы я смог увидеть, что ты так исхудал!.. Объятия стали сильнее, старший чувствовал, как уставшее тело ломит от чужих рук. От того, как они обнимают его. - Больше никогда, слышишь? Больше никогда... – шепот обжег его ухо. И всё. Тишина наполнила комнату. Звенящая и страшная тишина, которую разбивал только плеск капель с крана, падающих в раковину. Они сидели так какое-то время, прямо на полу, на каплях чужой крови, качаясь из стороны в сторону. И впервые за долгое время До почувствовал себя живым, из плоти и крови. Из толстой плоти. Жирной плоти. Он вздрогнул. Попытался выбраться из объятий младшего. Но тот – непонятно как! – понял, что происходит и сжал его сильнее. Так, чтобы Кенсу захрипел. - Ты меня понял, да? – снова прошептал Чонин, прямо в ухо, опаляя его горячим дыханием. – Никаких «я толстый». Никаких попыток заставить себя блевать. Я твою анорексию разнесу в клочья. - Это не так... легко... - Всё легко, если знать, как помочь. Всё, собирайся. Ты переезжаешь ко мне. Пока что бери только самое необходимое. - Но как же... мама и папа? - Которым всё равно? Твои слова, кстати... да срать я хотел на них. Ну, живо, собирайся. И вот как с ним спорить? Никак, потому-то Кенсу судорожно собирал свои вещи в спортивную сумку. А Ким курил на кухне, заполняя ее тяжелым сигаретным дымом. Выкурил, наверно, штуки три сигареты, когда старший наконец-то вернулся. И дальше, безмолвно, они покинули квартиру семьи До, оставив только серые завитки дыма на кухне, так сказать, подарочек аллергии госпожи До. Конечно, жилище Чонина не такое большое, как у родителей Кенсу, но оно во сто крат уютнее, как-то... домашнее, что ли. Только вот спальное место одно на двоих. Полутора спальная кровать. Зато одеяло теплое. - Можно я... я в душ схожу? – тихо спросил старший. Ким только глаза закатил. Вот зачем спрашивать разрешения, если теперь собираешься тут жить? - Нет, нельзя, - младший тяжело вздохнул. – Что за глупый вопрос... конечно, можно. Только я пойду с тобой. - З-зачем? - Буду тебя лечить. - А... - У меня свои методы. Сейчас, только... – младший достал что-то из шкафа, подозрительно напоминающее его собственную белую рубашку. Вместе они прошли в ванную комнату, где Кенсу, стесняясь, подчинился просьбе младшего раздеться. Догола. И вот одежда валяется на полу мятой кучей, ее Чонин отпихнул в сторону ногой. И неожиданно развернул старшего парня к большому зеркалу, которое было с внутренней стороны двери в ванную. Развернул так, чтобы Кенсу видел себя с макушки до пяточек. Смотрел на свое несовершенство. На жировые складки по бокам, толстые ноги. На его уродство. Горячие ладони – словно у Чонина температура под сорок, не меньше, - легли на его плечи. Сам младший встал позади него. - Что ты мне скажешь? На что похоже твое тело? - Это... уродство. - Вот именно, хён. Уродство. Смотри, - он провел пальцем по чужим ребрам, щекоча их. – Да я каждое могу пересчитать. Это, по-твоему, красиво? - Чонин... - Каждая твоя ёбанная косточка торчит под кожей. Я могу их видеть, хён. Каждую из... сколько их там? Двести восемнадцать? А кожа? Да она тоненькая, я могу пальцем надавить и порвать! Вот кто тебе, блять, сказал, что это – красиво? Пускай себе эту красоту в зад засунет! – младший снова сорвался на крик, сильнее сжимая чужие плечи и оставляя на них синяки. Увидев краснеющие следы от собственных пальцев, он подтолкнул Кенсу ближе к зеркалу и грубовато ткнул в них, в будущие синяки. - И это просто от того, что я сильно тебя схватил за плечи. Ты вообще как в живых до сих пор, хён? - Чонин, пусти... - Я буду следить за тем, сколько ты ешь, что ты ешь. Мы завтра же пойдем к психологу. Но сгореть я тебе не дам. Ясно? – Чонин встряхнул его, разворачивая к себе лицом. – Ясно?! - Ясно, - тихо ответил старший. - Вот теперь будешь мыться. Видимо, Чонин что-то прочитал насчет этого, раз придирчиво оглядел своего хёна с ног до головы, разыскивая частых спутников больных анорексией – маленькие белесые шрамики от острых лезвий. Но, к счастью, у Кенсу ничего этого нет. И ему позволяют наконец-то вымыться, уходя из ванной, но не разрешая закрыть дверь. Чонин и Кенсу знали друг друга с детства. До до сих пор помнил того смуглого малыша с пухлыми губками, которого привела к ним в гости мамина подруга. И так ему понравился немного необщительный Ким, что они подружились, да так крепко, что все только диву давались. Да, Чонин нелюдимый, можно сказать, асоциальный, интроверт, и он действительно с трудом шел на контакт с незнакомыми людьми, но Кенсу... Кенсу в его жизни отдельная часть. Наверно, самая важная. И да, Ким пожалел, что вынужден был уехать в Японию на полгода по работе, оставляя своего горячо любимого и самого родного хёна в Корее, где тот зачах и стал пособием по анатомии. И нет, Чонин не стеснялся появляться перед хёном голышом. Что естественно, как говорится, то не безобразно. Это только До краснел как девчонка. Когда Кенсу вышел из ванной, одетый только в рубашку младшего, - просто потому, что всю остальную одежду ему не дали, - его ждал легкий ужин. Овсяная каша с кусочками клубники и ароматный чай. Но, подождите, ему же нельзя так много! Кенсу поглядел на мрачнеющего Чонина, понимая, что если он сейчас не сядет и не станет есть, то его будут кормить силой, и опустился на табурет, поднося ко рту ложку. Рука безбожно тряслась. Но он ел. Просто потому, что в чужих глазах в калейдоскопе смешалась злость, тревога и забота. Злость – Чонин не понимал его худобы; тревога – а вдруг у него не получится спасти; забота – просто потому, что он сильнее и выше. Ужин прошел в молчании – казалось, им не о чем говорить, все слова сказаны. Все условия поставлены. И да, Кенсу все же понимает, что он болен. Смертельно болен, и если ему не помочь – не успеет расцвести сакура в Японии, как в холодную землю положат гроб с его телом. Потому что он уже почти умер. В его худом, болезненном теле едва теплится жизнь. Как маленький огонечек. - Спать, хён, - тихо сказал младший, поднимаясь из-за стола первым. - А посуду помыть? - Точно, сейчас помоем. Вдвоем они быстро вымыли посуду, вытерли и поставили в шкаф. И только тогда пошли спать. Так как в квартире было жарко, они не стали спать под одеялом, устроившись вдвоем, прямо на кровати. Чонин обнял его, прижавшись щекой к чужому плечу. Спал он без футболки, в одних домашних штанах, Кенсу – в одной белой рубашке. Обнявшись, они лежали, погасив свет, и старший пытался уснуть. Он чувствовал горячие ладони донсэна – одну на шее, вторую на талии, - да и сам положил ладошку на чужую щеку, вторую устроив под головой. В квартире было тихо - мягкая, уютная тишина, которая так и соблазняла на то, чтобы наконец-то заснуть, ведь из-за его анорексии старший плохо спал, зарабатывая себе бессонницу. И Кенсу заснул. Чего не скажешь о Чонине – тот только вид делал, что засыпает. На самом деле он думал. Думал о том, как так вышло, что его хён, горячо любимый Кенсу-хён докатился до такой болезненной худобы. Хотя нет, не худобы – анорексии. Он знал – анорексики по сути те же наркоманы, они уже не могут остановиться самостоятельно, прекратить худеть до состояния скелета. Завтра он планировал выяснить причину диеты хёна и начать полномасштабные действия по его спасению. А для этого, как говорится, все средства хороши. Так, за тяжелыми раздумьями Ким и уснул, прижав к себе покрепче Кенсу. На отрывном календаре, висевшем на кухне, дата – 21 ноября 2013 года. На пороге 21 мая 2015. Кенсу открыл сначала один глаз, потом второй. Было не то, что тепло – жарко, поэтому он снова в одной белой рубашке. И снова в горячих объятиях, как и тогда. Чуть повернув голову, старший посмотрел на донсэна, спящего совсем рядом. Волосы Чонина все такие же блондинистые, только уже без не прокрашенных корней. Но вот волосы самого Кенсу больше не красные, с чуть сбритыми висками, как почти два года назад. Теперь он брюнет. И тело больше не такое худое, как тогда. Нет, он, конечно, не раздулся от переедания как большой шарик, старший просто держит себя в форме. Простенькая тренировка каждый день, в течение 40 минут, позволяет ему это. Кое-как извернувшись, Кенсу улегся на спину, сложив ладони на плоском животе. Ему всегда было неудобно спать в одном положении, а Чонин вечно вел себя как собственник – сгребал в крепкие объятия и так с ним спал. По этой причине старший прозвал младшего медвежонком. А тот и не обижался. Пролежав какое-то время и не уснув, Кенсу тяжело вздохнул и тихонечко выбрался из-под Чониновских рук - донсэн сам каким-то неведомым образом заполз под одеяло так, что то прикрывало его ноги. До прошлепал в ванную комнату, чтобы умыться и почистить зубы. Почти два года назад из зеркала на него смотрело совершенно другое отражение – болезненно худое, с выпирающими ключицами, четко очерченными скулами, вечными кругами под потерявшими привычный блеск глазами. Каждая косточка проступала под прозрачной кожей, так же, как и синие ручейки вен. Но не теперь. Сейчас на него смотрел здоровый парень, тот, каким он был несколько лет назад, до отъезда младшего. И в его здоровом виде была полностью и целиком заслуга Ким Чонина. Того самого, который возник сейчас на пороге ванной, полусонный, взъерошенный и, кажется, у него со сна так левый глаз и не открылся, да и от правого одно название, так, узенькая щелочка, чтобы в косяк не влепиться. Того самого Ким Чонина, который подошел, чьи горячие руки пристроились на уже не анорексично худой талии До Кенсу, а острый подбородок оказался на плече. - Доброе утро, Чонин, - мягко улыбнулся старший. - Оно не доброе, если я просыпаюсь... – Ким зевнул. – А тебя нет рядом. Ну, вот куда ты встал так рано? - Мне просто не спалось. Я решил умыться. - Ты же знаешь, я не могу без тебя спать. - Знаю. Как и я, Чонин... Тяжело вздохнув, младший развернул к себе Кенсу, придирчиво оглядывая. Острые коленки больше не торчали так страшно из-под его бывшей рубашки, да и вообще, старший выглядел здоровым. Но привычка же... а она, как говорится, вторая натура, так просто не избавишься. Аккуратно подхватив До под мышки, младший усадил его на стиральную машинку и обнял. У них не было большой разницы в росте, но ему было так удобнее, как-то... интимнее, что ли. - Вот видишь, чтобы похудеть до нормального состояния, тебе всего лишь стоило заниматься сексом, - хмыкнул Чонин, прижимая старшего к себе сильнее. – Желательно со мной. А ты – диеты, диеты... у, анорексичка! - Ты извращенец, - возмутился До, стараясь вывернуться из его рук. – Прекрати меня смущать! - Да ни за что в жизни. Я люблю твой румянец на щёчках, он тебя таким сексуальным делает... - Озабоченный донсэн... Господи, куда я попал? - А я думал, ты привык за два-то года, - Чонин заставил Кенсу обхватить его ногами. – И раз уж мы оба встали, то, значит, примем сейчас душ... - Ким Чонин, поставь меня тогда на место. - И примем его вдвоем... - Извращенец! - Не-а. Я просто люблю тебя.