Зачем?

Боль была повсюду. Каждую клетку, каждый нерв сводило немой судорогой, будто ломало изнутри, выкручивая суставы под неведомым углом. Боль проникала под кожу через поры, заползала в плоть, медленно просачиваясь в кровь и селясь там отвратительным ощущением глухой безнадежности. А ведь физически Орихиме была здорова. Боль — это лишь ощущения внутри ее тела, вернее, внутри ее души. И вот уже несколько месяцев приходилось с ними жить, приходилось позволять себя душить этим болевым спазмам. Эта боль не выражалась как-то открыто, не ломала в прямом смысле кости, не выкручивала внутренние органы, но эта боль была. Как факт. Как данность. И с этим надо было что-то делать. Первой изменения в состоянии Иноуэ заметила Тацуки. Подруга была внимательной и зоркой, и от нее не укрылось то, что вечно веселая, позитивная Орихиме медленно, но верно покрывалась коркой отчуждения, не пропуская через свою стену, выстроенную из мыслей и желаний, никого, даже ее, Тацуки. Арисава часто во время перемен, как только звенел звонок в старшей школе города Каракура, садилась на стул перед партой Иноуэ, ставила локти на гладкую поверхность школьного стола и внимательно рассматривала лицо своей подруги. Орихиме, краснея, отводила глаза. Такой прямой зрительный контакт сбивал ее с толку и заставлял нервничать. Было такое чувство, будто Тацуки пытается душу прочитать. Но, видя лишь опушенные в пол, вернее, в парту глаза, Арисава оставляла эту дурацкую и бессмысленную затею — подруга не хотела делиться. И с этим ничего нельзя было поделать. А боль по-прежнему была повсюду. И разве могла Орихиме поделиться? Нет. Ответ был таким очевидным, что на короткое мгновение даже становилось себя жаль. Эмоции, что так долго копятся и множатся внутри, однажды возьмут свое. Девушка знала это и с какой-то внутренней обреченностью ждала этого часа икс. Но пока можно было прятать в себе эту боль, можно было позволять ей пускать ростки в своей душе, можно было позволить даже поглотить себя целиком и без остатка. Но Иноуэ все же старалась бороться. Неумело, плохо, чисто по-своему неуклюже, но все же бороться. Ходила с друзьями гулять, посещая парк развлечений или кафе-мороженое, позволяла Тацуки таскать себя по магазинам и даже выказала энтузиазм, видя разнообразные платья. И Арисава тут же хваталась за эту спасительную ниточку, заталкивая в руки подруги первое попавшееся платье и отправляя в примерочную. В Иноуэ Орихиме еще теплилась жизнь, и за нее надо было отчаянно цепляться. Это было тем, что понимала Тацуки. Некоторые же понимали больше. То, что было в Уэко Мундо, осталось там навсегда. Осталось в памяти зыбкими и уже далекими очертаниями прошлого. Сначала Орихиме хваталась за эти уплывающие картины, которые превращались в размытые пятна красок. Постепенно стало проще их отпускать, проще закрывать глаза и видеть что-то иное, а не выжженную белую пустыню, искусственное солнце и ровные прутья решетки на единственном окне в небольшой комнате. Иногда девушка приходила к берегу реки, садилась на теплый песок, чуть сгибая ноги в коленях, и смотрела на водную гладь, по которой гнал рябь легкий ветер. Потом медленно, будто даже нехотя, зарывалась пальцами в песок, собирала горсть в ладонь, сжимала, поднимая в воздух, а затем песчинки снова падали на землю. Такие белые, мокрые или сухие. Они напоминали ту пустыню, где Иноуэ гуляла, когда ей позволяли выйти и пройтись, что случалось слишком редко. Они напоминали ей Уэко Мундо. Песок — единственное, что связывало ее мир и тот, уже такой далекий, но больше не чужой. Ичиго списывал ее состояние меланхолии и подавленности на перенесенный стресс. Он часто подходил к ней, клал свою большую ладонь на хрупкое девичье плечо так, что Орихиме едва заметно вздрагивала от силы и тяжести юношеской руки, ободряюще улыбался и неизменно говорил, что все будет хорошо. Глупый Куросаки. Подруга улыбалась ему, стараясь как можно оживленнее и ярче, как это бывало в былые дни, а потом поспешно отворачивала голову, чтобы скрыть ноющую тоску в глазах. Иноуэ Орихиме тосковала. А Куросаки Ичиго это было невдомек. Детская влюбленность в этого рыжего паренька прошла. Прошла она в Уэко Мундо и навсегда затерялась в белых песках того искусственного мира под фальшивым солнцем. На смену ей пришло совсем иное чувство. Гораздо более сильное и глубокое, серьезное и зрелое. Но осознала это Орихиме слишком поздно. Боль медленно и мучительно пожирала свою жертву. Ночами она была особенно сильна. Орихиме лежала в своей постели, и широко распахнутыми стеклянными глазами смотрела в потолок. Думала. Поток мыслей тек сквозь ее сознание, воспоминания всполохом мелькали перед глазами. Это был мазохизм чистой воды. Но Иноуэ не могла иначе. Не могла не вспоминать. Его проницательный взгляд изумрудных глаз, его полную отрешенность на любые ее попытки завязать беседу, его ровный спокойный голос и ту обыденность, с какой он обещал ее связать и кормить насильно, если потребуется. Она помнила срез его маски и отсутствие всяких эмоций на бледном худом лице, его тонкие пальцы с черными ногтями, гибкое тело и мощную реяцу, от которой ей, простой смертной женщине, становилось трудно дышать. Помнила звонкую пощечину, огласившую своды ее небольшой комнаты, а, по сути, простой тюрьмы, в которой она была единственной заключенной. Помнила свой испуг и ожидание жестокости в ответ на непослушание. Помнила свое удивление, когда ничего не последовало. Наверное, тогда Орихиме и стала влюбляться. Больнее всего сейчас было вспоминать то, что случилось на крыше Лас Ночес. Эта картина до сих пор была такой отчетливой, такой живой, что грудную клетку сдавливали знакомые болевые спазмы. Боль чуяла, что жертва сама себя загоняет в капкан, и разевала пасть пошире, чтобы заглотить Иноуэ целиком и полностью, чтобы впиться каждым острым зубом в податливую плоть и сосать из нее жизнь. Боль забирала свое, а Орихиме покорно отдавала. Просто не могла иначе. Слабая. Такая слабая и бесполезная девчонка. От жалости к себе становилось тошно. А затем наступало утро и приходилось брать себя в руки, несколько раз улыбаться своему отражению в зеркале, находя ту самую привычную, нужную улыбку, которая давно стала маской, что прячет настоящую личину Иноуэ Орихиме. Боль побеждала. Ей часто снилась протянутая рука. Его протянутая рука. Он тянулся к ней. А она так и не смогла прикоснуться, просто дотронуться. Касание ее пальцев стало роковым, и пепел развелся по воздуху. Его пепел. Улькиорра Шиффер, Кватро Эспада остался лишь памятью на голых плитах крыши Лас Ночес, такого далекого и холодного замка, безликого, как и весь окружающий мир. Но для нее Уэко Мундо перестало быть безликим. У Уэко Мундо появилось его лицо. И Орихиме просыпалась в холодном поту и со слезами на глазах, чувствуя, как дрожат ее руки. Девушка отчаянно сжимала простынь пальцами, комкая хлопковую ткань, раз за разом переживая его смерть. И тогда мир почернел, пестрая и яркая палитра предоставила разнообразие серых оттенков, а улыбаться больше не хотелось. Кажется, боль победила. Но иногда прошлое возвращается. — Девка, заказывай, — резкий грубый голос разрезал относительную тишину этого уютного кафе, и Орихиме вздрогнула, вытягиваясь по струнке и прячась за большим меню от наглого взгляда голубых глаз. Гриммджоу Джагерджак осклабился и поставил один локоть на стол. Девка его побаивалась, и мужчине сей факт почему-то льстил. — Я… Я не знаю, что брать, — тихо вымолвила девушка, боясь смотреть на своего нежеланного спутника. — Что хочешь, — он несколько раздраженно повел плечами и стал нагло ее рассматривать. Она ничуть не изменилась: те же рыжие волосы, аккуратно подобранные по бокам заколками, в которых заключена ее сила, все такая же белая кожа, большие серые глаза, в которых по-прежнему плещутся невинность и доброта, тонкие запястья рук и хрупкие пальцы, так отчаянно сжимающие меню, словно эта книжеция спрячет Иноуэ от него. Вот дура. Как была дурой, так дурой и осталась. — Живее давай. — Подгонял ее, словно торопился куда-то, а самому уже давно некуда стремиться. Нет рамок и запретов. Нет хозяина. Нет цепи. И нет цели. Он получил свободу, которую так всегда жаждал и ценил превыше всего, но эта свобода поставила его в тупик. Орихиме не задавала вопросов. Ни одного, хотя они ворохом крутились на кончике языка. Но она молчала, по-прежнему бессмысленно скользя по строчкам меню, которое уже прочитала несколько раз. Ей было страшно. Страх — то самое первое чувство, которое она ощутила, открыв сегодня дверь и увидев на пороге собственной квартиры знакомую высокую фигуру этого дикого арранкара. Страх даже затмил уже такую привычную боль. Сначала девушка оторопела и хотела было захлопнуть дверь, но Гриммджоу ей не позволил. Грубо бросил «собирайся», а она не посмела возразить. Быстро забегала по своей квартире, косясь на такого неожиданного гостя. Он выглядел совершенно обычным человеком: не было осколка маски Пустого, не было дыры в животе, наверное, не было и татуировки, говорящей о том, что он — Секста Эспада. Гигай? Скорее всего. Задаваться вопросом о том, где он его достал, совершенно не хотелось. Не хотелось знать, что он делает в этом мире, как попал сюда и ради чего. Хотелось понять лишь одно — что ему надо от нее? А для этого пришлось слушаться мужчину, несмотря на весь тот страх, что он внушал ей с самой первой встречи в тронном зале Лас Ночес. Наконец, девушка отложила меню в сторону. Попросила чашку кофе у подошедшего официанта и уставилась на свои ногти, рассматривая их с такой тщательностью, словно ничто другое сейчас ее не интересовало. — Я думал, что такие как ты любят что-то поинтереснее кофе, — его голос заставил ее вздрогнуть, и Иноуэ осторожно подняла на мужчину глаза. Гриммджоу источал опасность. Всегда и везде. Но сейчас градус агрессии был определенно понижен: его плечи были расслаблены, в глазах таилось какое-то странное для него лукавство, а на губах бродила привычная усмешка. Орихиме отвела взгляд. Сцепила руки на коленях в замок и уставилась в окно. На улице сновали прохожие, снуя мимо кафе, гудели машины — кипела привычная жизнь. Но ей было не по себе. Озадаченность, оцепенение, удивление и пресловутый страх поселились в душе. Нервы были натянуты до предела. — Послушай… — тихо произнесла девушка, но ее прервал появившийся официант с чашкой ароматного кофе, и фраза так и повисла в воздухе. Иноуэ благодарно кивнула пареньку и уставилась на только что принесенный им заказ. Она боялась и стеснялась Джагерджака, и совершенно не понимала, зачем он притащил ее в кафе, сидел, смотрел и не говорил ни слова, никак не намекал на то, что ему нужно от нее. Он просто смотрел. И под его внимательным взглядом ей с каждой секундой становилось все хуже и хуже. Кожа будто начинала зудеть и до ужаса хотелось ее почесать. Но воспитание не позволяло вести себя столь бестактно. — Боишься меня? — наконец, произнес он. Девушка кивнула, гипнотизируя взглядом горячий напиток. — Не стоит, — и голос его прозвучал так мягко, что Иноуэ невольно посмотрела на Гриммджоу. - Пей, — последовал приказной тон, и она подчинилась, как когда-то в таком далеком Лас Ночес подчинялась такому же тону другого арранкара. Боль ударила под ребра, и Орихиме поморщилась. Сделала глоток, силясь заглушить неприятные ощущения. Но время прошло, страх улегся, уступил, и боль снова вступила в свои права. Хотелось выть от бессилия и безысходности. Гриммджоу продолжал задумчиво смотреть на нее, потом похлопал по своим карманам, нашел сигареты и зажигалку и закурил, благо сидели они в помещении для курящих. Он понятия не имел, что и зачем он делает. Желание видеть эту рыжую девку с огромными глазищами на пол-лица овладело им давно. Оно поселилось где-то внутри и грызло, точило свои зубы и подтачивало его изнутри. Оно появилось еще в Уэко Мундо. Сначала Джагерджак от него отмахивался как от назойливой мухи или от странной блажи. Но с каждым днем становилось все труднее. И он нашел выход — кровь. Драться, выбивая всю дурь из собственной головы, гнать адреналин по венам и наслаждаться победами. Раз за разом. Сначала там, под искусственным солнцем, потом здесь. Это странное желание просто видеть ее не давало покоя. И от этого мужчина становился еще злее, еще ожесточеннее, еще агрессивнее, еще безумнее. Неделю назад в уличной драке он выбил чуть ли не все зубы парню, который посмел просто сказать то, что совсем не понравилось Сексте. Это была какая-то ерунда, о которой он уже забыл, зато избил парня сильно, так, что у самого костяшки были в крови. Гриммджоу предпочитал грубую, физическую силу. В обычных драках в этом людском мире он даже и не думал пользоваться своими способностями и возможностями арранкара. Это было бы слишком просто, слишком неинтересно. Люди так слабы и приходится играть по их правилам, чтобы не портить себе все удовольствие. Какая разница, если он и голыми руками победит? А в том, что он победит в очередной следующей драке, Джагерджак и не сомневался. Ему хотелось случайно наткнутся на Куросаки и отделать того так, чтобы тот долго ходить не смог. За Уэко Мундо, за то, что пощадил, за то, что спас, за то, что теперь Гриммджоу Джагерджак был в долгу у этого подростка. Это бесило. Невероятно бесило. Возможно, даже больше, чем желание видеть ее. Твою мать. Он зло рыкнул и потушил сигарету о дно пепельницы. Девка напротив напряглась. Ее страх тоже раздражал. — Слушай сюда, — резко произнес мужчина. — Если бы я хотел тебя убить, я бы уже давно это сделал. Усекла? — он дождался слабого кивка от Орихиме. — Так что прекрати трястись. — Отрезал арранкар. — Тогда, — ее слабый голос прозвучал едва слышно. Ну что за трепетная девка? Нет, это действительно раздражало. — Зачем все это? — Повисла тишина. Девушка вертела в руках практически полную чашку кофе. — Мне захотелось тебя увидеть, — выпалил Гриммджоу, не задумываясь. И это было правдой. Орихиме уставилась на него широко распахнутыми от изумления глазами. На языке завертелся очередной вопрос «зачем». Но Джагерджак не дал ей спросить. — Пей и пойдем отсюда. Иноуэ кивнула. Послушно допила кофе и поставила пустую чашку на блюдце. Мужчина оплатил счет, а девушка даже не посмела возразить, что могла бы сделать это сама. — Я тебя провожу. Снова слабый кивок с ее стороны. Зачем все это? Она решительно не понимала ни его действий, ни их причин. До ее дома шли молча, не роняя ни слова. Каждый думал о своем, не подозревая, что мысли их схожи. Иноуэ старалась понять, что именно произошло этим вечером. Его неожиданный приход, эти напряженные полчаса в кафе, практически никакого разговора, лишь натянутые нервы, его внимательные взгляды и ее смущение и даже страх. Хотя нет, страха стало меньше. Орихиме покосилась на идущего рядом арранкара. Смотреть на него было больно — память услужливо подкидывала иные картины прошлого, иное лицо. Но все же не так больно, как раньше. Гриммджоу был другим. Рядом с ним было опасно: он излучал животную агрессию, питался ею, жил ею. Это пугало. Но в то же время делало его каким-то по-особому привлекательным. В компании Улькиорры ей всегда было спокойно, с Джагерджаком натягивался каждый нерв, в ожидании грубости или наглости, злости или ярости. Но самое главное — за эти полчаса девушка практически забыла о своей боли, чувствуя в груди лишь ее едва заметные отголоски, которые оживали, стоило лишь только тронуть непрошеные воспоминания. С удивлением она осознала, что рядом с голубоволосым арранкаром ей проще дышится и думается. Его дикий характер и разнузданный нрав действовали на нее как обезболивающее — Орихиме была вынуждена сосредотачиваться только и исключительно на нем, чтобы остаться в целости и сохранности. И тут Иноуэ ощутила неожиданное чувство. Благодарность. Она была благодарна своему молчаливому и опасному спутнику за этот вечер, за эти небольшие полчаса, в которых боли стало меньше. Ее квартира. Железная дверь. Ключ в замочной скважине и щелчок открываемого замка. Девушка берется за ручку двери и тянет ее на себя. Гриммджоу подозрительно тих и молчалив, лишь привалился в небрежной позе к стене и смотрит так пристально. Орихиме теряется под его взглядом. — Я приду за тобой завтра, — и мужская фигура отрывается от стены, чтобы развернуться и уйти, оставив Иноуэ в смешанных чувствах. Где-то на задворках сознания мелькают ее друзья. В иной ситуации она бы точно рассказала об этом странном визите и не менее странном вечере. Но девушка чувствует и понимает, что это все лишь для нее. И здесь нет никакого иного подтекста или скрытого умысла. Он приходил только к ней. И эта мысль не дает покоя. — Так все же зачем? — громко произносит Орихиме в спину удаляющемуся мужчине. Он замирает, потом разворачивается и возвращается. — Что ты хочешь услышать, принцесса? — последнее слово звучит с издевкой, и Иноуэ ежится. — Я не знаю. — Голубые глаза внимательно смотрят в ее серые. И в этот момент девушка ему верит. Он не знает, как и не знает она. Но оба понимают, что им это надо. Зачем? Почему? Может потом они это узнают. Может потом она узнает, как он оказался в этом мире, где достал гигай и зачем ему все это. А может и не узнает. Действительно, зачем ей это знать, если рядом с ним боль уходит, вытесненная страхом и опаской? Может когда-то вместо страха будет что-то еще? Хотя бы симпатия к этому опасному мужчине, в глазах которого плещется что-то животное? — Я зайду за тобой завтра в это же время, — снова произносит Гриммджоу, а потом разворачивается. Орихиме больше не окликает его. Просто смотрит несколько секунд на его удаляющуюся спину, а затем заходит в квартиру, прикрывая дверь с легким щелчком. Прошлое имеет свойство возвращаться, но не всегда так, как мы этого хотим, а боль иногда притупляется. Теперь Иноуэ Орихиме знала это.