Голодные Игры: Против правил

Когда на следующий день меня привозят обратно в Тренировочный центр, на часах уже двенадцать. Это значит, что Энни и Аэрон уже три часа как занимаются в Центре подготовки, и я безбожно проспал то время, когда должен был их туда проводить. Чувствую себя последней сволочью, тем более что с таким отношением к трибутам я точно не вытащу ни одного из них с арены. Пока лифт поднимает меня на четвёртый этаж, раздумываю над тем, что сказать в свое оправдание, но понимаю, что сказать в принципе нечего. Поэтому когда я захожу в обеденную комнату и Грация открывает рот, чтобы высказать всё, что обо мне думает, я не даю ей сказать ни слова: - Грация, я знаю, что по-свински с моей стороны было вчера не встретить ребят после Открытия и не проводить их сегодня на первую тренировку. Я не оправдываюсь, я просто прошу поверить, что я тут ни при чём. И ты самая замечательная, поскольку всю работу делаешь за меня. Тебе нет цены! – я целую её в щеку и с удовлетворением замечаю, что она польщена и смущена, а значит нотаций не будет. Она поправляет съехавшие на кончик носа очки и делает строгое лицо. - Финник Одейр, ты невозможная балда, но я тебя прощаю. - Фи, Грация, что за словечки? Где твои манеры? - Мои манеры всегда при мне, чего о тебе не скажешь, – она пару раз щёлкает пальцами, и слуги-безгласые начинают разносить ланч. – Зато ты не опоздал к обеду. Поэтому окончательно заслуживаешь прощение. - Что насчет спонсоров? – я наконец-то начинаю интересоваться своими прямыми обязанностями. – Никто ещё не приходил? - Пятеро изъявили желание помочь Аэрону… Двое девушек сказали, что заинтересованы в Энни. Они обещали прийти сегодня, обговорить некоторые пункты. - Чудесно, – отвечаю я и присаживаюсь на стул напротив Грации. – Маловато пока, конечно, но ведь это только начало. Она согласно кивает, и оставшееся время за едой мы непринужденно болтаем о будущем интервью и прочей игровой дребедени. В два часа приходят будущие спонсоры, и мы обговариваем условия наших будущих контрактов. Трое мужчин и одна девушка настроены решительно и готовы хоть сейчас заключать сделки, но всё-таки правила таковы, что следует дождаться результатов индивидуальных тренировок и Дня интервью. Они оставляют мне свои номера и адреса и уходят, а я остаюсь в комнате, чтобы дождаться возвращения Энни и Аэрона. Заняться мне решительно нечем, поэтому я убиваю время, играя в дартц, сделав мишенью портрет Сноу. Игра, как ни странно, затягивает, и когда всё лицо президента исколото дырочками от дротиков, я слышу голоса моих трибутов в холле, и поднимаюсь им навстречу. Грация отправляет их в душ и велит потом спускаться в гостиную. Когда через двадцать минут мы собираемся вместе, ни Энни, ни Аэрон не выглядят замученными, а только слегка уставшими. Я не сажусь на диван, а встаю рядом, чтобы видеть их обоих. - Ну как первый день? Что можете сказать? - Доброе утро, – ухмыляется Аэрон, – точнее день. Вы же не соизволили проводить нас сегодня. - Аэрон, - Энни с укоризной перебивает его и переводит взгляд на меня, - я, конечно, тоже не в восторге от того, что ты оставил нас на Грацию, но я надеюсь, что у тебя на то были причины. - Спасибо, Энни, – я чувствую, что ещё немного – и покраснею. – Я прошу у вас обоих прощения, правда. Обещаю, что больше ни при каких обстоятельствах вас не покину. Энни улыбается. - Мы верим тебе, - Аэрон фыркает, но она продолжает, – да, верим. Если ты хочешь знать, как прошла моя тренировка, то вот тебе: я сплела отличную сеть и сделала полсотни крючков из чего только можно было. Инструктор был в восторге. Она явно довольна собой, а я пытаюсь сдержать отчаянный вздох. Как можно быть такой наивной? Поворачиваюсь к парню: - Ну а ты чем похвастаешься? Только пожалуйста, перестань мне «выкать». Он хмыкает. - Я решил каждый день выделять одному виду оружия. Я киваю – разумное решение. - Сегодня это были копья. Они совсем не такие, как трезубцы. Гораздо легче, и с ними нужна особая техника метания. Могу сказать, что всё удалось, – Аэрон доволен не меньше Энни. Нельзя отрицать, что я не рад его успехам. Наоборот, во мне только крепнет надежда, что я смогу его вытащить. Но всё же… - Энни, - я смотрю в сине-зелёные глаза, - ты не пробовала, не знаю…хотя бы нож в руки взять? Она вся вдруг как-то съёживается и передергивает плечами. - Я не убийца. Конечно, не убийца. О чём я вообще думаю и почему всё чаще ловлю себя на мысли, что хочу спасти именно её? Ещё недавно я ничего ей так не желал, как смерти, потому что только в ней наше спасение. Никто не выигрывает на арене. Так называемый победитель – жалкое подобие того, кем человек был в обычной жизни. Боюсь представить, что будет с Энни, если она вернётся. Превратится в бездушную убийцу, ведь убивать всё равно придется, или возненавидит себя за все отнятые жизни и покончит с собой? Хотя нет. Ей не выжить на арене. Для таких как она, там места нет. Но думать об этом невыносимо. Я подхожу ближе и сажусь перед ней на корточки. - Знаешь, никто из вас не убийца. Профи, ты с Аэроном, остальные трибуты – вы все дети, и представить себе не можете, что это такое – убить человека. Да, в ком-то это животное чувство- желание убивать- несомненно есть. В некоторых оно проснётся, после того, как они убьют впервые, в других – от вида чужой крови. В тебе, Энни, этого нет и никогда не будет. Но я не хочу, чтобы тебя прихлопнули как муху. Если умирать, то сражаясь. Хотя бы попробовав сражаться. Потому что я ненавижу трусов, которые перед лицом смерти умоляют о пощаде. Ты меня понимаешь? Энни смотрит на меня широко раскрытыми глазами, и я вижу в них слёзы. - Финник, - она чуть наклоняется вперёд. – Это очень сильные слова, правда. Но… Я не такая, ты всё верно сказал. Во мне нет желания убивать. И не будет никогда. Меня не прихлопнут, как муху. Я встречу смерть достойно. Но убийство… Извини, я не смогу. Я смотрю, как по её щеке тихо скатывается слезинка, и замечаю, что Грация и Аэрон тоже притихли. - Я что-то не так сказал? – я встаю с колен и с вызовом смотрю на парня и сопроводительницу. - Он прав, Энни, – Аэрон вскидывает голову. – Ты обязана хотя бы попытаться выжить. И обязана защищаться. - Я никому. Ничего. Не обязана, – горько произносит Энни, встаёт с дивана и, утирая рукавом слезу, уходит к себе. Я не двигаюсь с места и только провожаю тоскливым взглядом её вздрагивающую от всхлипов фигурку. Несколько минут мы молчим, а потом Грация тихо поднимается со своего места. - Пойду, посмотрю, как там она, – и медленно уходит. Я поворачиваюсь к Аэрону. - Тебе тоже можно идти. - Думаю да, – он уходит, но ненадолго задерживается у двери. - Я понимаю, что бывают моменты, когда нужно побыть одному. Несколько минут я стою в одиночестве посреди комнаты, потом беру со стола изящный графин с соком и, размахнувшись, бросаю его в противоположную стену. Я зол на весь мир: на Энни, Аэрона, Грацию, Дафну, на Сноу. Злюсь даже на это злополучный кувшин, который жалобно звякает перед тем, как разлететься на сотни кусочков. С некоторым злорадством наблюдаю, как струйки сока стекают по стене на пушистый ковёр, и в полном изнеможении падаю на диван. Что мне делать? Десятый раз за день задаюсь этим вопросом, но так и не могу найти ответ. Мне противно думать об Играх, противна сама мысль, что до конца моей жизни мне придётся вот так мучиться с каждой парой моих игроков. Больше всего на свете мне хочется положить конец этому рабству, которое обязывает нас посылать детей на Жатву. Но один я ничего не смогу сделать, как ни старайся. Но где искать помощи? Мэгз часто говорит, что я слишком зациклен на Капитолии, что моя жажда мести мешает жить. Конечно мешает, но я не тот человек, который способен забыться в алкоголе или морфлинге. Я не смогу простить Сноу того, что его Игры сделали со мной и остальными трибутами, когда-либо участвовавших в них. Мэгз как-то дала мне простой совет- отпустить от себя чувство вины и простить всех врагов. Жаль только, что он совсем мне не подходит. Я – последний человек в мире, способный на такое. Она – другое дело. Мэгз была участницей одних из первых Игр, и за такое время смогла смириться с участью победительницы и с криками умирающих детей в голове. Когда я смотрю на неё, то никак не могу свыкнуться с мыслью, что эта хрупкая старушка когда-то расправилась с тремя соперниками за раз, соорудив хитрые ловушки-убийцы. Она говорит, что знает, что те трибуты простили её, и раз она в это верит, я не смею её разубеждать. Обхватываю себя руками и сижу так, сгорбившись, пока мысли в беспорядке выстраиваются в моей голове. Хотел бы я знать, как будет устроена арена, тогда я бы мог сразу предупредить Энни и Аэрона о возможных опасностях. За многие года наблюдения за Играми и за три года менторства я успел достаточно узнать о коварстве и изобретательности распорядителей. Их любимая привычка – прятать опасности в самых заурядных местах, где бы никто не заподозрил подвоха: безобидные на первый взгляд животные ночью превращаются в мерзких переродков, ягоды и вода отравлены, маленькие, незаметные чужому глазу пещерки у реки рушатся, замуровывая под собой мирно спящих игроков. Знание арены дало бы мне и моим трибутам огромное преимущество над соперниками, но, увы, я не имею права знать такие вещи. Для меня это будет таким же сюрпризом, как и для остальных. - Ну и видок у тебя. Поднимаю голову, услышав знакомый голос, и поворачиваюсь к двери. - Прости, подруга, не знал, что ты придёшь. - Да ну? – невысокая девушка у входа в гостиную ехидно прищуривается и складывает руки на груди. – Ещё скажи, не ожидал меня увидеть. Я расправляю плечи и быстро встаю с дивана. Не могу думать о плохом рядом с Джоанной Мейсон. - Если ты пришла меня побить за то, что я вчера тебя не нашёл, то я спокойно приму наказание, - говорю я, пока она, не торопясь, подходит ко мне, - я свинья, можешь не напоминать. - Да ладно тебе, я совсем не за этим пришла, – на лице Джоанны расцветает довольная ухмылка, а я притягиваю её к себе и обнимаю за тонкие плечи. У меня есть только одно слово, чтобы описать её: сестрёнка. Она тоже приобнимает меня на несколько секунд, но потом отстраняется. - Телячьи нежности, помнишь, Финн? Я опускаю руки и смеюсь. - А ты всё такая же колючка, Мейсон. - А ты всё такой же романтик, – парирует она и проходит в комнату. – Я тебя, конечно, прощаю, но это не значит, что я не хочу услышать оправдания по поводу твоего вчерашнего отсутствия. Ты можешь себе представить меня мило беседующей с Белобрысой? Нет? А вот ты представь, потому что вчера мне пришлось составить ей компанию за ужином! Я прыскаю, пытаясь представить Кашмиру, ментора Первого Дистрикта, любезно прозванную Белобрысой, в компании моей подруги. Эти двое терпеть друг друга не могут, но на публике должны изображать сестринскую любовь. Ибо так желает Сноу. - Ты же знаешь, что оправданий не будет, Джо, – она хмурится, но кивает. Джоанна – единственная, кто знает обо всём, что со мной происходит. Первый раз мы встретились три года назад, когда она, победив в Играх, сражу же сделалась ментором. Я к этому времени уже не был новичком и имел печальный опыт за плечами. Эту хрупкую девчушку с глазами голодного волчонка я сначала не узнал, а когда пригляделся, то с трудом поверил, что она и та девчонка, которая с таким остервенением махала топором на арене, – одно лицо. За год она похудела, лицо осунулось, а под глазами пролегли синяки от бессонных ночей. Мне захотелось поговорить с ней, но я наткнулся на её холодный взгляд, и желание общаться сразу пропало. Через три дня после начала Игр я застукал её в баре для победителей, совершенно одну, в компании бутылки виски и тарелки с пирожными. Мне стоило большого труда отобрать это пойло у отчаянно ругавшейся девушки и увести её к себе в комнату. Когда она вдоволь наоралась и выблевала все, что успела выпить, на толстый ковер в моей гостиной, то принялась икать, захлебываясь рыданиями, и так сильно, что мне пришлось сначала тащить её в ванну и отмывать от блевотины, а потом отпаивать водой. Я, конечно, мог поручить всё это безгласым, но почему-то не хотелось. Как-то сразу я почувствовал в этой девушке родственную душу, такую же глубоко несчастную и сломанную Играми, как и я сам. В мой первый год я тоже чуть не сделался пьяницей, наблюдая как мои трибуты умирают на арене жуткой смертью, и если бы не Хеймитч Эбернети, ментор Двенадцатого Дистрикта, я бы уже был законченным алкоголиком. Когда-то он отобрал у меня бутылку точно так же, как я у Джоанны, приговаривая: «Рано тебе ещё спиваться, парень, не бери пример с меня». С тех пор мы не общались, но я часто ловлю на себе взгляд его угольно-серых глаз и чувствую огромную благодарность за то, что он для меня сделал. С Джоанной мы тогда проговорили до утра. Она выплеснула все свои эмоции, рассказывая мне, как ненавидит Капитолий и как хочет отомстить за обоих своих трибутов, которых зарубили профи на исходе второго дня Игр. Я рассказал, как сам чуть не сорвался в свой первый год, и она успокоилась. Отрешенным голосом рассказала, как через месяц после Игр, вернувшись из похода в лес, нашла свой дом полностью сгоревшим. - Мама, брат, бабушка… - шептала Джоанна, и сквозь шепот пробивались рыдания, - никого не осталось, никого. Теперь я одна. - Ты со мной, – твердо пообещал я и посмотрел в её пылающие недобрым огнём глаза. – Теперь ты со мной, слышишь? Мы обязательно отомстим им. Только не сейчас. Нужно время, чтобы наша ярость добралась до предела и вылилась в адское пламя. И тогда мы так ударим, что Капитолий рухнет от нашего гнева. Да, Джоанна? Она кивнула, её глаза вспыхнули в последний раз и погасли. С тех пор мы держимся вместе, доверяя все наши сокровенные тайны и секреты только друг другу, не подпуская к себе больше никого. Мы оба надели маски: я- красавца-ловеласа, любимчика Капитолия, она – независимой и острой на язык девчонки-победительницы. Даже мне иногда кажется, что не существует другой Джоанны, той, что однажды рыдала от бессилия у меня на плече. Она так тщательно спрятала эту часть себя, что сама, похоже, позабыла, что когда-то была другой. Надеюсь, я ещё увижу её настоящую. Наблюдаю за девушкой, пока она ходит по комнате, рассматривая гобелены на стенах. - Наш миленький Сноу совсем страх потерял, - говорит она, проводя пальцем по синей обивке кресла. – Я устала ждать своего часа, Финник. Я хочу убить его. Желательно топором. По шее. Джоанна мечтательно улыбается, а я усмехаюсь: на камеры и на прослушивающие устройства в этой комнате ей наплевать. - Ты ведь знаешь, что наши желания совпадают. Но ещё не время, Джо. Её улыбка меркнет, и губы сжимаются в тонкую линию. -Да, знаю. А впрочем, я действительно не за этим к тебе пришла. Просто соскучилась по старому другу. Что думаешь о моих трибутах? - Честно? – я пожимаю плечами. – Даже не помню, как они выглядят. Она фыркает и качает головой. - Вот вечно ты так. А я между прочим, всегда слежу за твоими. - И что можешь сказать? - С девчонкой безнадёга, - Джоанна качает головой, а мне внезапно становится тошно. – А парень вполне мог бы победить. Думаю, он уже в фаворитах. - Думаешь, Энни точно не выжить? Джоанна бросает на меня оценивающий взгляд, проверяя, не свихнулся ли я. - Будь реалистом, Финн. Вздыхаю, но тут же стараюсь напустить на себя равнодушный вид. - Просто спросил твоё мнение. Она хмыкает, но делает вид, что пропустила мой вздох мимо ушей. - Может, прогуляемся? Я сто лет тебя не видела, хочу поговорить по душам. - Конечно, – я улыбаюсь и протягиваю ей руку. – Никогда не откажусь составить тебе компанию. Джоанна изображает подобие радостной улыбки, хватает меня за локоть и тащит к выходу. У менторов есть одно маленькое преимущество над остальными – мы можем спокойно гулять по Капитолию, поэтому никто из нас никогда не упускает возможности покинуть Тренировочный центр. Я иду за Джоанной по крутой лестнице, и с радостью представляю, как проведу несколько часов вдали от направленных на меня камер.