-

У Альбрехта Штайна невероятно узкая ступня. Фридрих отчего-то удивляется, когда впервые обращает на это внимание: сын гауляйтера стягивает с ноги ботинок, затем носок и шевелит пальцами. - Ногу натерло, наверное, - почему-то чуть смущенно улыбается он. Фридрих кивает и думает о том, что даже у его младшего брата не настолько узкая щиколотка. - Дай гляну, - он не следит за тем, что эти слова звучат вслух, а затем протягивает руку и грубовато обхватывает ногу пальцами, чуть дергая на себя. Альбрехт чуть ползет вперед по стулу, ухватывается ладонями за край стола и закусывает губу. - Больно? – Ваймера кидает от неповоротливой заботы к взволнованному смущению, и он уже почти нежно проводит пальцами по выступающей косточке. Альбрехт ловит кожей это почти и качает головой. Он даже не помнит, касался ли кто-нибудь его так же ласково? Возможно, это делала мама в том самом времени, когда не было еще ни этой академии, ни этих правил, ни жесткости, ни войны. - Она у тебя почти как у девчонки, - смеется Фридрих и чувствует, как нога в его ладонях напрягается. - Многих ты лапал, да? – звенит льдинкой Штайн. Подающий надежды в боксе ученик Национально-Политической Академии Германии мотает головой, проигрывая этому тонкому голосу. И мышцы снова расслабляются. У него невероятно узкая ступня. В темной воде она кажется еще более хрупкой, и Альбрехт давится смешком. Неужели его отец всерьез мог подумать, что из сына вырастет настоящий борец Третьего Рейха? Он же как девчонка. И твоей девчонке, Фридрих, нет места на поле битвы.