***
— Добрый вечер, Рум, — мило поздоровалась Белль, спускаясь вниз по каменным ступенькам в его логово. Бесстрашно вступив во владения ужасного Тёмного мага, Белль широко ему улыбнулась. И гордо отметила про себя, что уже давно не испытывает ни малейшего страха в его присутствии. Высоко подняв голову, она с удовольствием грелась в свете, который исходил от склянок с зельями и излучал теплоту, будто бы затем, чтобы бороться с промозглым холодом подземелий. Тёмный медленно остановил бег колеса прялки, ещё заслышав слабое эхо шагов Белль. Её ласковый голос будто выдернул его из какого-то вязкого болота, он был словно луч маяка, направляющий корабль по безопасному курсу. Когда одиночество закрадывалось в его холодное сердце, Румпельштильцхен часто думал о Бэе. Когда становилось слишком больно, работа за прялкой, мерное поскрипывание колеса помогали утишить эту боль, отогнать безжалостные воспоминания, которые начинали обуревать ум. В течение многих лет прялка была единственным утешением Румпельштильцхена, но сейчас… уже несколько недель, как он то и дело отходил от неё в сторону. Выбросив из головы печальные и смущающие мысли, он старался не думать о Бэе. Выражение хмурого раздумья исчезло с лица, сменившись обычной безумной усмешкой, которая теперь никогда не приводила Белль в замешательство. Медленно поднявшись с места, Тёмный отвесил ей уважительный и довольно эффектный поклон. — Госпожа. Прежде, чем он успел осведомиться, зачем она пришла, Белль радостно воскликнула: — Наконец-то лето, Рум! Неторопливо подойдя ближе, она посмотрела на него сияющими глазами: — Такой хороший день! Солнце сияет, деревья украшены листочками, мир словно поёт оттого, что лето вернулось! Слишком хорошая погода, чтобы сидеть взаперти. Он чуть не вздрогнул от её весёлых слов. Хочет, чтобы он сопровождал её на улицу? Стараясь не хмуриться, Тёмный уже собрался отказаться или хотя бы попросить госпожу поразмыслить, но замешкался. Отказ ни к чему хорошему не приведёт, хотя Тёмному претила одна мысль о том, чтобы его таскали по городу, маленькие дети указывали на него пальцами и ойкали, а взрослые в ужасе убегали. Чем меньше его видели, тем больше страха он вызывал у невежественных людей — и, в свою очередь, избегал возни с теми смертными, которые решали свои проблемы при помощи вил и пылающих факелов. Слуги в замке уже составили ему ужасающую репутацию и дрожащим шёпотом рассказывали о нём в народе. Крестьяне и торговцы с удовольствием поглощали страшные истории вместе с глотками скверного эля и прекрасного вина. По слухам, для своей кощунственной магии Тёмный использовал кровь ведьм и души проклятых, а один раз угрожал съесть служанку, когда она принесла ему завтрак. Страх, как дымок, витал по всему королевству, и даже когда садилось солнце, многие, кажется, улавливали сияние золотой чешуйчатой кожи в его лучах. Горожане явно испытывали облегчение оттого, что им не приходилось видеть Тёмного постоянно. Точно так же, как он был доволен, что госпожа не показывает его людям, как диковинку. — Ну же, Рум, — Белль шаловливо ткнула его в бок, с озорным видом крутанула колесо прялки. — Уже три недели, как ты даже носа за дверь не высунул. Ты же не можешь вечно здесь сидеть! В её взгляде, обращённом к монстру, не было и тени страха. Борясь с широкой ухмылкой, так и норовившей появиться на лице, Тёмный услужливо склонил голову. Вид совершенно беззаботной красавицы, упорно пристававшей к нему, чтобы он не вздумал отказаться, чуть не заставил монстра звонко захихикать — так это было забавно. — Разумеется, я пойду с тобой, госпожа, — послушно сказал он. — Это не займёт много времени, — мягко уточнила Белль, сияя удовлетворением. — Всего полчасика. — Очень хорошо, — Румпельштильцхен вздохнул — не без сожаления. — Госпожа приказывает, я подчиняюсь. Мы пойдём так, чтобы нас все видели, или постараемся быть незаметными? Смахнув непокорную каштановую прядь с лица, Белль снова улыбнулась: — У всех на виду нам идти не стоит. Сара думает, что я проведу весь день в библиотеке, и папа тоже. — Как пожелаешь, — смешок Румпельштильцхена был почти искренним. В глубине души он признал, что Белль заражала своей тягой к приключениям, которые могли обернуться неприятностями. Один щелчок пальцев, и сиреневая магия, призванная Тёмным, чтобы перенести их с госпожой, окутала их с ног до головы, будто возникнув прямо из каменного пола. Многих других напугало бы зрелище собственного тела, по частям исчезающего прямо на глазах, но для Белль это было лишь любопытное ощущение, словно она вся растворялась в воздухе. Красавица спокойно отдалась объятиям магии, пока Румпельштильцхен переносил её к цели, невзирая ни на какие преграды в виде камня или дерева. Никакого беспокойства или мысли о предательстве не промелькнуло в уме Белль; её сердце было безмятежно, и, хотя вслух она бы этого не признала, Белль в какой-то степени доверяла Руму. В один миг они очутились за пределами огромного готического дворца. Белль и Румпельштильцхен очутились в каком-то незаметном углу, где на них, выпавших из воздуха, никто не уставился бы в немом ужасе. Остатки сиреневого тумана уплыли в небесную синеву, и двое остались стоять на жаре. Некогда разрушенный город кишел рабочим людом, который стремился закончить отстройку лавок и домов, стоявших ближе всего к крепости. Тяжело нагруженные, потные волы спускались по мостовой, везли телеги с пилёным лесом, камнем, известковым раствором. Слышался стук молотков по граниту, забиваемых гвоздей, звук пилы. Люди всех сословий и статусов с деловым видом передвигались по городу, как будто попасть на свою работу было у них особым заданием. Рабочие пели и шутили, их полуголые тела были мокры от пота, в то время как мастера резкими голосами выкрикивали распоряжения и руководили своими бригадами, как предводители на поле битвы. Древесные опилки, стружка, пыль, кусочки камня — всё это разлеталось вокруг, поднималось густыми облаками в воздух, кое-где даже заслоняя ослепительный свет солнца. Стояла немилосердная жара, но, даже если Тёмному в его кожаном облачении было неудобно, это никак не отразилось на его чешуйчатом лице. Румпельштильцхен нахмурился и цокнул языком, всем своим видом показывая лучше, чем словами, насколько он не в восторге от того, что здесь творится: — Неужели ты думала, что мне понравится вся эта неразбериха? — Он скучающе ткнул пальцем в какое-то строение — будто ему пообещали запланированное увлекательное путешествие и в итоге обманули. Конечно, дочери богатого короля, должно быть, волнительно смотреть на то, как город мало-помалу восстанавливается, как возобновляется оживлённая торговля и деньги кочуют из одного кармана в другой. Должно быть. Однако Тёмный хмурился, думая о другом: Белль не принадлежала к тем, кто с удовольствием наблюдает подобные зрелища, и порой он даже размышлял, нравится ли ей быть богатой. — Нет, нет, — смех Белль зазвенел приятными нотками, которые Тёмный хорошо расслышал даже посреди шума и гвалта, царивших на улице. От этого смеха на сердце потеплело, а Белль схватила Румпельштильцхена за кожаный рукав и потащила за собой в тёмный переулок. — Здесь можно выбраться за городские стены, я знаю, где! — У твоего отца будет сердечный приступ, если он узнает, — иронически заметил Румпельштильцхен, следуя за Белль по пыльным, тесным улочкам. Навстречу попадались только бродячие псы и драные коты, которые в ужасе скулили при виде Тёмного и убегали, путаясь в собственных хвостах, подальше от него. Белль провела его через настоящий лабиринт, прежде чем они добрались до серой каменной стены, возвышающейся вокруг города. Воздвигнуть стену было одним из первых заданий Румпельштильцхена. Несмотря на присутствие Тёмного, многие считали, что следует побеспокоиться о безопасности государства, из плачевного состояния которого враги могли попытаться извлечь выгоду; где-то наверняка шныряли чужие соглядатаи. Морис не осмелился бы даже за городские ворота ступить — что бы он сказал, узнав, что его дочь тайком выбралась из дворца, как вор, и куда-то убежала? Подойдя к заброшенной на вид сторожке у ворот, красавица извлекла из-за пазухи потускневший ключ. Она торжествующе улыбалась, словно радуясь, что нашла лазейку, чтобы выскользнуть из города. — Ещё когда я была маленькая, мне достался этот ключ. Я его всегда использовала, когда чувствовала, что не смогу больше ни минуты оставаться во дворце, — вставив ключ в заржавленную замочную скважину, Белль тихо продолжала: — Я люблю мой город и мой народ, но иногда хочется побыть наедине, растянуться на траве, послушать шум воды, подставить лицо ветру. Все городские пейзажи блёкнут по сравнению с теми, что можно увидеть за стенами. Никакие шелка, мягкие подушки и гладкие ткани не могли сравниться с землёй под ногами Белль и ветерком, ласково обдувавшим её щёки. Солнечное тепло было благом по сравнению с холодом, который источали каменные стены и пол дворца. Выбраться из дворца означало не просто оставить роскошь, как думали многие дворяне — это дарило свободу. Настоящую свободу. Заржавленные дверные петли протестующе скрипели, но городской переполох заглушил этот сводящий челюсти звук. Перед Белль и её спутником расстилалось зелёное поле травы, словно маня поскорее покинуть шумную столицу. Полуразрушенные военные укрепления вокруг королевства были снесены, остатки их использовались, как строительный материал для домов, как и всё, кроме железа, что можно было использовать. Извивающийся край лесной опушки в добрых двух милях от путешественников выглядел тёмным по сравнению с залитой солнцем лужайкой. — Пойдём же, — повернув голову в сторону открытой местности, Белль улыбнулась так, что сердце Румпельштильцхена дрогнуло. Он покорно, хотя и не скрывая явное любопытство, кивнул — и лёгким шагом последовал за Белль. Они шли в абсолютной тишине, слышался только шелест густой травы под ногами, и так оба добрались до опушки, где начинались заросли и было гораздо меньше солнечного света. Редкие гостьи-лучи пробивались через полог густой тёмно-зелёной листвы, и тени придавали атмосфере леса некую таинственность. Легконогая, как юная лесная нимфа, Белль уверенно шла по старой тропинке, которую она знала с детства. Почти невидимые следы были чуть больше, чем оставила бы лань, однако Белль шла по лиственному лесу так, будто сама некогда протоптала этот путь. Следуя поодаль, Румпельштильцхен нерешительно поглядывал на свою странную хозяйку. Сцепив пальцы рук вместе, он миновал лесную опушку с таким видом, будто деревья могли ожить и наброситься на него. Что же это была за принцесса такая? Никто из особ королевской крови по доброй воле не стал бы пешком бродить по лесам — разве что Белоснежка, но она была в бегах. — Что ты делаешь? — наконец, не выдержал Румпельштильцхен, пребывая в полном замешательстве. Красавица остановилась и повернулась к своему пленнику — отблески света, попадавшие через густую листву, падали на её лицо. Глаза искрились от радости, как сапфиры, и она устремила на Румпельштильцхена сияющий взгляд. — Хочу показать тебе место, в котором я не была с тех пор, как уехала в тот домик, — она игриво усмехнулась. — Только не говори мне, что Тёмный боится леса. — Вовсе нет, дорогуша, — он спокойно встал напротив, сложив руки. В воздухе заструился сладковатый аромат магии, заставив Белль сморщить нос. А затем она мягко засмеялась — казалось, этот особый смех Белль приберегала только для своего Рума. Он мог даже не трудиться, чтобы вызвать её улыбку… Сбитая с толку некими размышлениями о Руме, которые невольно завертелись в голове, Белль решительно постаралась отогнать их, заменить чем-то более сдержанным и серьёзным. Спускаясь вниз по тропинке, красавица замурлыкала себе под нос песенку, чтобы отогнать очередные мысли о своём пленнике. Что бы сказала Сара? На пути густо росла трава и молодые побеги, через которые путники перебирались не без труда. Здесь каждый росток был знаком Белль, каждый стебелёк мха. Румпельштильцхен задумчиво хмурился, идя по узкой тропинке. Госпожа была такой странной. И такой милой. Частично он не мог не согласиться с тем, как ей к лицу эта свобода под раскидистой сенью деревьев. Тёмному казалось, что они вечность шли по прохладному лесу — пока неожиданно не остановились на какой-то мирной полянке. Солнце косыми лучами проникало в это чудесное место посреди леса, подальше от бурлящей городской жизни. Согревало своим тёплым золотистым светом цветущую землю, не достигая лишь до стволов и корней окружавших поляну деревьев. Журчащий ручеёк хрустальной лентой вился по лесу, и, казалось, отделял солнечную часть поляны от затенённой. Это был уголок изумрудной травы и ярких цветов, не засорённый старыми листьями, разбросанными по всему остальному лесу, и никакие высовывавшиеся из-под земли корни не портили зрелище. Асфодели смешались с лютиками, склонившими тяжёлые головки к ручью, продолжавшему свой бег к реке; толстые шмели неспешно летали от цветка к цветку, их гудение гармонично вторило шуму воды. Приятный ветерок приносил прохладу и будто бы играл с травой, цветами и пышными кустарниками. Полянка выглядела умиротворяюще — убежище, где на душе становилось тихо и спокойно, словно ты в полной безопасности. — Я обычно приходила сюда, когда была маленькой девочкой, — Белль мягко улыбнулась, вспоминая, и казалось, что её лазурно-голубые глаза затуманились. Никто, даже Сара, не знал о её тайном мирке посреди леса. Здесь Белль уединялась, когда от неё требовали измениться и стать другой. Здесь она сидела, думая о приключениях и желая их. Здесь слёзы Белль лились в лениво журчащий ручеёк, когда её мать умерла. Полянка среди зарослей, окружённая дубами, клёнами и соснами, была священной для Белль, и сейчас, хотя она и не помышляла об этом, — сейчас она делила это место с Румпельштильцхеном. И впервые, подумав о том, что он стоит сзади, Белль не попыталась отогнать эту мысль. Она спокойно прошла к влажному бережку перед ручьём, опустилась на колени, и её отражение задрожало на кристально чистой поверхности воды. Белль слабо рассмеялась, словно вторя ручейку, сливаясь с ним в одно целое. — Это место для меня особенное. Так много приключений, о которых я мечтала. Тогда я не называла их этим словом, а теперь вижу, что-то действительно были приключения. — Часто мы видим истинную суть вещей уже после того, как всё случилось, госпожа, — тихо дополнил её мысль Румпельштильцхен. Биение его сердца коснулось слуха Белль, словно это было обычное человеческое сердце безо всяких признаков тьмы. Еле слышный звук сорвался с губ Румпельштильцхена, когда он быстрым движением устроился у подножия корявого, покореженного молнией дуба. Тёплое дуновение лета овевало обоих путников, зачаровывало их и заставляло задумываться. Красавица кивнула, с печалью соглашаясь со словами Тёмного: — Иногда мы даже не знаем, что у нас есть хорошего, хотя всё, что нужно — это посмотреть перед собой. Покачав головой, словно освобождаясь от меланхоличных мыслей, Белль с искренней улыбкой вернулась обратно к Тёмному и поглядела на него сверху вниз. — Вот, сэр Румпельштильцхен, это единственное место во всём моём королевстве, где я отдыхаю душой. Наверное, оно и вам подойдёт, когда вы соизволите покидать время от времени ваше тёмное пристанище… Однако мне интересно, откуда ты родом и где раньше жил. Я столько всего слышала, что, честно говоря, не знаю, чему и верить. — Столько всего? — Он заливисто захихикал. — И что же именно говорят о моём домашнем очаге? Белль лениво пожала плечами и прислонилась к старому дубу рядом. — Говорят, что ты живёшь в самых глубоких безднах ада, или что твоё обиталище — это пещера, охраняемая свирепым драконом… А некоторые даже утверждают, что дома у тебя нет, и каждое утро ты просыпаешься в могиле, — она вопросительно изогнула бровь, став ещё ближе. — Так откуда же ты родом? Кинжал не принуждал Румпельштильцхена отвечать, и в считанные мгновения монстр мог найти любую увёртку, однако… Слабо улыбнувшись, лениво откинувшись назад со скрещёнными на груди руками, он отозвался: — Я живу в Тёмном Замке, — он сделал движение, будто указывая направление. — Он стоит посреди заснеженных гор, окружённый остроконечными вершинами и скалистыми глубокими ущельями. — Замок? — Белль расположилась как можно удобнее, не думая о близости к его серо-золотистому чешуйчатому телу. — У тебя есть верные вассалы или крестьяне, обрабатывающие землю? Он покачал головой, равнодушно глядя на бегущий ручеёк. — Нет, дорогуша, мне хватает и магии. — Но хотя бы один слуга в замке должен быть, — недоверчиво настаивала она. — Нет ни одного, дорогуша, — он лукаво захихикал, махнув руками, острые когти мелькнули в жарком летнем воздухе. Но в голосе просочилось нечто похожее на тоску, и в тёмных глазах мелькнуло то, что Румпельштильцхен умело прятал в глубине своего сердца. Белль отвернулась, не уверенная, что он хотел бы увидеть жалость в её чертах. Она принялась играть с несколькими свисающими к земле травинками, чтобы не встретиться с Румпельштильцхеном глазами. — Звучит очень одиноко. Кто хотел бы провести целые столетия без единой души рядом? Мужчины и женщины, наделённые властью, обычно окружали себя подобострастным людом. Почему Румпельштильцхен поступил иначе? — Я там редко бывал, — признался монстр, передёрнув плечами. — В основном, я бродил по миру и заключал сделки с отчаявшимися душами. — Сделки? — Белль с любопытством наклонила голову. Кто бы в здравом уме стал заключать сделки с таким, как он? Конечно, эти люди должны были быть в отчаянии, на грани полного краха. Румпельштильцхен усмехнулся: — Я понимаю, что моя репутация мастера сделок звучит для тебя пустым звуком — в этом королевстве я лишь легенда, которой пугают непослушных детей, — он забавно фыркнул, словно гордясь тем, какой он зловещий, — но я имел дело с королями и королевами, заключал сделки как с дворянами, так и с крестьянами и с кем угодно, о ком ты только можешь подумать. В целом, жизнь была полна впечатлений, несмотря на одиночество — до тех пор, пока Румпельштильцхен не стал рабом Белль. Он мог направиться туда, куда хотел, и делать то, что хотел, назначив правильную цену. — Ты мне расскажешь о них? — глаза красавицы засветились интересом, приводя монстра в замешательство. — О твоих сделках? — уточнила она. Он должен был сказать «нет» и перевести разговор на другую тему, но обнаружил, что улыбается её любопытству. Никогда раньше, на протяжении всей долгой жизни Тёмного, не было никого, кто бы хотел знать о нём побольше. Никого не интересовали его затеи — только бы завершить дело с Тёмным, и пусть дальше уползает в свою мерзкую нору или откуда он там появился. — Одна пара хотела, чтобы их гусыня откладывала золотые яйца… — неуверенно начал Румпельштильцхен, в то время как его госпожа вся обратилась во внимание.***
День только начинал клониться к вечеру, когда Румпельштильцхен проснулся от лёгкой щекотки. Перед глазами Тёмного затрепетали прозрачные, с цветными пятнышками, крылышки любопытной стрекозы. Выдохнув и тем согнав насекомое со своего носа, Румпельштильцхен окончательно пробудился. Проведя пальцами сквозь спутанные кудри, он постарался припомнить, где находится. В ушах раздавалось журчание ручейка, который будто бы рассказывал свои секреты. Сверчки и лягушки только начинали свою симфонию вечерних звуков, и всё это вносило в душу Тёмного умиротворение, какого он не ощущал столетиями. В кои-то веки у него было спокойно и хорошо на душе. Позабыв, как он вообще появился в этом тихом уголке, с мягкой улыбкой на губах, Румпельштильцхен опустил глаза… и почти с ужасом увидел перед собой женщину. Голова Белль, лежавшей на мягкой, как ковёр, траве, покоилась на коленях у Тёмного. Похоже, весь день она проспала и теперь, глубоко дыша во сне, выглядела такой же довольной, как сам Румпельштильцхен несколькими мгновениями раньше. Он с беспокойством задумался — неужели летняя жара так легко убаюкала их обоих? Перебрал в памяти недавние воспоминания. Последним, что он вспомнил, была история старика, хотевшего славы, а потом Румпельштильцхена стало клонить в сон… голова Белль очутилась на его костлявом плече, а теперь спокойно лежала у него на коленях. Миг он боролся с желанием вскочить и кинуться в воду, чтобы смыть это ощущение прочь; запах Белль проникал в ноздри и зажигал внутри потаённые желания. Кровь стучала в ушах, сердце прыгало в груди, словно перепуганная лань. Но нет… если он попытается хотя бы уползти, это немедленно разбудит Белль. А тревожить её Румпельштильцхен не хотел — пусть ни за что бы этого не признал. Успокаивая себя, он постарался расслабиться, как мог и утихомирить бешено колотящееся сердце. Уставившись на Белль сверху вниз, Румпельштильцхен ничего не мог поделать с собой — он купался в её красоте, как цветы в сиянии летнего солнца, чьи лучи теперь прятались в её шелковистых каштановых волосах, будто бы привлечённые их великолепием. Она так мирно спала на коленях у Тёмного, таким ублаготворённым выглядело её белое лицо… таким красивым. Было сладко и в то же время горько смотреть на неё, но взгляд Румпельштильцхена всё равно скользил по телу Белль, словно впитывая её красоту. Он жадно угадывал, что где-то под складками платья находится его кинжал, но даже если бы Тёмный решил потянуться к извилистому клинку, даже если бы нашёл в себе силы на это, тот немедленно предупредил бы Белль об этом намерении, разбудив и защитив тем самым от Тёмного. Он знал, что его долг — разбудить Белль через какое-то время, но до тех пор… Медленно, словно ползущая улитка, чешуйчатая рука Тёмного коснулась отливающих медью локонов. Он так нежно и невесомо касался густых волос Белль, как если бы боялся неосторожным движением причинить ей неудобство. Даже от таких лёгких прикосновений его рука дрожала… сколько времени прошло с тех пор, как он дотрагивался до кого-либо? Как давно он вообще этого хотел? С тех пор, как Румпельштильцхен выпустил руку своего сына, и тот упал в портал, — с тех самых пор он не касался чужой кожи. Зачарованный моментом, монстр сейчас походил на измученного жаждой человека, который добрался до ручья. По спине пробежали мурашки, когда он осмелился лёгким движением пальцев убрать непослушную каштановую прядь с щеки Белль. Румпельштильцхен знал, что она терпеть не может, когда волосы лезут ей в лицо. Мягко коснувшись Белль, Румпельштильцхен не мог не отметить едва заметную улыбку, скользнувшую по её губам — словно она видела какой-то приятный сон. В один короткий миг обострённый, как у зверя, слух Тёмного уловил смешок, исходивший из её горла. Неизвестно почему, монстра охватили одновременно восторг и ужас. При одной мысли о том, что улыбка могла быть адресована ему, сердце забилось сильнее в тощей груди. Однако бурная радость тут же стихла, как будто чьи-то тёмные когти впились в его счастье и сбросили в трясину. Мысленно он проклял себя за глупые нежности, которые должны были давно умереть вместе с тем, прежним Румпельштильцхеном. Что он себе вообразил? Что ему, чудовищу, предназначается эта улыбка… что Белль может чувствовать себя хорошо и быть счастливой в его присутствии? Да она просто не помыслит о таком. На несколько часов он позволил себе быть беззаботным, как какой-нибудь глупец! Теперь, собравшись с мыслями и чувствами, Румпельштильцхен снова стал хитрым и хладнокровным Тёмным. Никаких глупостей, надо сосредоточиться на своих планах по обретению свободы. Хмурясь, он с ненавистью ругал себя последними словами: его госпожа, должно быть, видит во сне Гастона или более счастливые времена своей жизни, но уж никак не чудовищного раба. — Госпожа, — он слегка ткнул её в плечо с явной решимостью окончательно развеять нежные мысли, смущавшие его чёрное сердце. Ресницы Белль затрепетали, она пробуждалась от своего сна. Казалось, миг она была в замешательстве, прежде чем осознала, где находится, и монстр почти улыбнулся, глядя, как она встаёт. Удивление Белль заставило его забыть о своих тревожных думах. Стоя перед ним, Белль отряхнула своё голубое платье от листьев и прилипших кусочков земли. — И как долго мы… — Сузив глаза, Белль вгляделась в небо, пытаясь угадать, какое сейчас время. — Несколько часов, — скучающе уронил Румпельштильцхен — будто сам не проспал всё это время. — Не мог оставить тебя одну, госпожа, без твоего позволения. — Извини, — виновато отозвалась Белль; она заморгала, окончательно прогоняя сон. — Ты не мог бы перенести нас во дворец? — Разумеется, мог бы, — он низко поклонился, и обоих окутал сиреневый туман. В глубине души Тёмный был доволен тем, что Белль тут же решила покинуть этот мирный уголок, где он не мог избавиться от смущающих и даже внушающих ужас мыслей. Чем раньше Румпельштильцхен окажется в своём логове, тем раньше он сможет перестать думать о Белль и возобновить работу над своим великим планом.***
Белль неспешной походкой брела по коридорам, освещённым факелами, погружённая в свои мысли. С каждым медленным шагом в её мозгу всплывали новые и новые воспоминания о времени, проведённом на поляне у ручья. В этих мыслях самих по себе не было ничего ужасного, но о ком они были… Белль остановилась. Весь её тогдашний сон был о Руме. Она видела в его в том самом Тёмном Замке, за прялкой или перебирающим какие-то свои запасы. И во всех этих картинках не было ничего кошмарного — наоборот, Белль не хотелось просыпаться. Но почему она видела во сне только его? Белль задумалась, входя в свою спальню. Почему эти видения были так приятны ей, а не заставляли цепенеть от страха? Чуть слышно напевая себе под нос, Белль улыбнулась, продолжая думать о Руме. Один раз ей пригрезилось, как он стоял рядом с ней в библиотеке и нежно гладил по щеке. Никакого отвращения или даже удивления его пальцы, скользящие по её лицу, у неё не вызвали. Скорее это было чудесно, вызывало томление внутри… хотелось, чтобы Рум что-то сделал ещё, а теперь она могла лишь думать и думать о нём, благо воображение так и бурлило. — А вы в хорошем настроении, леди, я так погляжу, — Сара, находившаяся в спальне Белль, испустила довольный смешок. Складывая сорочку Белль, служанка улыбнулась своей хозяйке. Несколько часов назад она чуть не отправилась искать Белль, которую оставила наедине с романами и приключенческими книгами — вдруг гонец не передал ей послание? Сара по-свойски подмигнула мечтательно напевающей себе под нос девушке: — Судя по тому, что вы парите в облаках, вы всё-таки прочитали письмо Гастона. Гонцу было велено передать его в библиотеку, — казалось, Сара вот-вот захихикает, как юная девица. — Гастон постоянно думает о вас, леди. Белль моргнула, словно стряхивая с себя недавние чары, и спускаясь на землю под влиянием слов Сары. Гастон прислал письмо? Если и так, то, наверное, писал скверными чернилами и своим обычным неразборчивым почерком. Она нерешительно улыбнулась, отгоняя прочь мысли, которые её обуревали: — Гастон… конечно. Пойду-ка я перечитаю его письмо… Сара вскинула голову и украдкой улыбнулась, глядя, как её подопечная снова удалилась в свою любимую библиотеку. — Так и знала, что рано или поздно она поддастся очарованию этого милого мальчика. Это было суждено, — Сара удовлетворённо хихикнула. За всё время, что она провела среди знати и придворных льстецов, Сара многое узнала о человеческих эмоциях и любовных чувствах. То, как Белль вошла, как она напевала… всё её поведение выдавало её с головой. Сара Поттс легко распознавала влюблённых женщин.