***
– Почему «Франциск»? – полюбопытствовал Кальдмеер, лишь спустился вниз и осмотрел вице-адмирала на предмет повреждений. То ли его действительно какие-то закатные твари хранили, то ли свой лимит удачи он еще не исчерпал, но Вальдес отделался лёгким испугом. И то больше от того, что шуганул кота, который мирно дремал в кустах, куда он изволил приземлиться. – Олаф, если я вам расскажу, – подмигнул бергекьяре, – никогда не рассказывайте никому другому, они всё равно не поймут. Вы видите? Там, на небесах, путеводная звезда? Конечно, не видите, сейчас же день. И я не вижу, но это неважно, главное, что она там есть. Гляньте! Она поднимается на востоке, встречает китовой гул, и тогда они начинают танцевать. На рассвете! Понимаете меня? На рассвете! – Кажется, немного, – склонил голову Кальдмеер. – Вы слышали их пение, их шёпот. Когда они хватают за руки, навешивают на шею ожерелья, улыбаются совершенно невозможно, что от их глаз отражается лунный свет, и трудно даже землю под ногами почувствовать, нет, сами ноги. Вы понимаете меня? Понимаете?! – Понимаю, – Олаф так ответил и улыбнулся просто потому, что невозможно было ответить по-другому, глядя в это совершенно счастливое открытое лицо. – Вы поедете? Он не мог ответить иначе. И Кальдмеер, и Руперт пошли следом, повинуясь какому-то внутреннему влечению, нити, которой Вальдес их будто обвязал за шеи. Олаф не помнил, как дошел до дома, не помнил, как спал, не помнил даже, как на рассвете, когда солнце еще только-только показалось, они вышли к пристани. Бешеный вдохнул полной грудью. – Сегодня будет тепло. – С чего вы взяли? – ежась, спросил Руперт. Вальдес улыбался совершенно по-птичьи. – Видите, Руперт, вон там, – Ротгер махнул к морю, где танцевали клубы дыма, – третий причал. Вы видите там сизые паруса? – Паруса? – Значит, не видите, – махнул рукой марикьяре и засмеялся. – Сегодня будет тепло. Небесные страны нам еще позавидуют и разведут костры. Впрочем, мы поднялись так рано не для эзотерических рассуждений о рассветах. Луиджи! – Утра тебе, – фельпец был обвязан веревками, видимо, ушел еще раньше, если вообще ложился, и пожал Вальдесу руку. – Ты не передумал? – Неа. Как твои ребята? – Нормально, на «Франциске». – Что вы собираетесь делать? – захлопал глазами Руперт, и Олаф несильно ткнул его в бок. – Угнать корабль, как я понимаю. Вы не думаете, что остальные будут в бешенстве? – Когда очнутся – они смогут высказать мне всё, что захотят, – широко улыбнулся Вальдес. – Ведь они едут с нами. Есть поверье: крадешь корабль – кради только с капитаном, иначе не видать тебе счастья на этом корабле. Альмиранте я украсть не могу, а вот сладкую парочку – почему бы и нет? Руперт сначала подумал, что Вальдес сунул Филиппа в мешок вместе с какой-нибудь девушкой, с которой тот проводил ночь, и только потом до него дошло, что Ротгер говорил про Салину. Люди Луиджи тихонько отбуксировали кровати с дрыхнущими адмиралами на «Франциска» и оставили там на верхней палубе. – Проснутся к обеду, – облизнулся Вальдес и подскочил к штурвалу, предвкушая веселье. Руперт кинул последний взгляд на третью пристань, и ему показалось, будто кто-то оттуда махнул ему на прощание крылом.***
Филипп с Хулио были, конечно, в бешенстве, но недолго. Вмазали по паре раз Ротгеру по наглой морде, тот безудержно хохотал, и злиться долго на него было невозможно. Особенно потому, что все неосознанно предвкушали приключение. Когда выходишь в открытое море с Вальдесом – всегда ожидай приключения. – Нет, такую дикую кошку не приручишь, – бурчал Филипп на предложение Салины надеть на Бешеного цепи и пытаться кормить с руки, как волка дикого, чтоб одомашнился. – У него внутри буря какая-то. – Пламя, – тихо сказал Олаф. – Что? – Нет, ничего, я просто подумал… – Кальдмеер обратился к небесам, будто искал у них безмолвного ответа на свои вопросы. – Есть одна старая легенда, я её наполовину забыл, но попробую воспроизвести. Давным-давно на западном побережье жил один рыбак, и он часто ходил к ближайшему озеру ловить рыбу. Озеро считалось зачарованным, и немногие возвращались, кто гляделся в его воды – такова была его природа. Он уходил в тумане на рассвете, и при нем всегда был маленький ослик, который носил удила, сети и потом всё, что рыбак наловил. Однажды в ту деревеньку зашел отряд охотников, они искали лебедей, самых красивых, для королевского сада его величества. Они спросили у этого рыбака, не видел ли он стаю… – Всё было не так, – вмешался взбудораженный Руперт и сразу же смутился. – Точнее, немного не так. Это были не охотники, а послы, и с ними – сын кесаря. Он искал свадебный подарок своей невесте, но да, это были лебеди. Серебряные лебеди, и они видели стаю, которая летела в ту сторону. Она отливала лунным светом и казалась звёздами… – Руппи, суть легенды не в том, – мягко прервал Олаф и продолжил. – Да, я начинаю вспоминать, оно так и было. В общем, они спросили у этого рыбака, что ему известно. Он сказал, что не видел лебедей. – Они спросили у него потому, что все в округе говорили, что он чародей, – снова влез Руппи, который явно знал легенду лучше своего адмирала, – и что он ими правит. Простите, мой адмирал! Я подумал, что это будет непонятно… – Ничего. Но, опять же, суть легенды не в этом. Не перебивай больше, пожалуйста, а то я буду её рассказывать часа два. Разумеется, она большая, несколько сотен страниц… В общем, они начали следить за этим рыбаком, потому что не поверили. Он исчезал в утреннем тумане и появлялся в обед, когда солнце как раз поднималось в зенит. Они несколько раз еще видели ночью стаю серебряных лебедей, но никак не могли уследить, потому что их скрывали луна и облака. Наконец, сын кесаря решился пойти за рыбаком, который упорно отвечал, что не видел на озере никаких лебедей, особенно серебряных. Юноша спустился к озеру, пробираясь сквозь туман, и у озера увидел потрясающую картину: там плескались невозможной красоты птицы, не виденные им никогда раньше. Он спросил рыбака, почему тот отвечал, что не видел серебряных лебедей. И рыбак, раскладывая удила, лишь пожал плечами и равнодушно посмотрел на водную гладь. Он видел их, конечно, но он не знал, что это были они, поэтому для него лебедей не существовало. Принц решил поймать одного лебедя, но стоило ему зайти в воду, как птицы испугались, взметнулись и спрятались где-то в деревьях на другой стороне озера. Побоявшись, что лебеди совсем пропадут из вида, пока он будет обходить по берегу, юноша бросился прямо в воду, ведь он умел немного плавать. Однако вода тянула его вниз, и он погиб, пытаясь переплыть на другой берег. – А рыбака повесили, – вздохнул Руперт, – потому что посчитали, что это он заманил и утопил его высочество. И никто после этого серебряных лебедей никогда не видел. Грустная легенда. – Или, – улыбнулся Кальдмеер, – видели, однако не знали, что это они.***
– Вот оно! – крикнул Ротгер, распахивая руки восточному ветру. – Первое море. – Ничего необычного, – немного разочарованно протянул Руперт, глядя в кажущиеся белоснежными пенящиеся воды. – Необычное увидишь, когда доплывем. Может быть, – очень легко перешел на «ты» Вальдес. – Что значит «может быть»? – А может, и не увидишь. А может, и не доплывём. Тут надо ловить ветер, смотреть на небо и кланяться морю. И всё одновременно. И еще падать. За борт, или в небо, или с мачты, или как-нибудь еще. Можно глазами падать, а самому стоять. Руперт невольно переглянулся с Джильди и непонимающе заморгал. Ротгер скривился и отмахнулся. – Не смотри на меня так! Я ничем не могу помочь, я не знаю, почему вы все так удивляетесь. Каждый раз, когда ты падаешь, в первое мгновение кажется, что ты умеешь летать. Но в большинстве случаев оказывается, что ты вовсе не птица, и крыльев у тебя нет. – А у тебя? – не выдержал Луиджи. – У тебя есть крылья? – Я еще ни разу не упал, – серьезно ответил Вальдес. – А что будет, – опасливо заметил Руперт, – когда упадешь? – До земли? – До земли. Разобьешься? – Хочешь – взлетай обратно! Фельсенбург окончательно запутался. – Когда-то вверх, когда-то вниз, – попытался объяснить Ротгер, – это жизнь. Она строится на взлётах и падениях. Это колесо, ты на нём катишься и бултыхаешься внутри. Не смотри на меня так! Я тоже не понимаю, почему ты до сих пор меня не понимаешь! Ни Салина, ни Аларкон, ни кто-либо из команды Джильди тоже не видели в первом море ничего необычного. Воды и воды. Пенятся. Белые. Матовые. Ни просвета, только рыбы иногда выныривали из воды. Олаф стоял, облокотившись на борт, и просто дышал морским воздухом, который, думал, успеет позабыть. Он был знакомым и одновременно нет. В нем не было ни единого знакомого запаха. И ближе к концу дня воды начали успокаиваться, нежно оглаживая бока «Франциска». – При свете луны, – Вальдес ходил тихо, как пантера, – эти воды успокаиваются. – Разве это от луны зависит? – не поворачивая головы, негромко спросил Кальдмеер. Вальдес потянулся, хрустнул лопатками и ткнулся макушкой адмиралу в плечо. – Вы меня дополняете в чем-то, а в чем-то просто убиваете. Приляжете рядом? – При… что? – Ой, – марикьяре подпрыгнул на месте, как будто вспомнил, что что-то забыл. – Я и не лежу. Неважно. Вы так далеко и близко одновременно, что я не могу различить все цвета. Я как будто прячусь где-то там, за вашими зрачками. – Ротгер… – Видите звезду, вон ту? Олаф обратил взгляд к небу. Темно-синее, покрытое матовой пеленой созвездий. Чистое, невозможно прекрасное. Он часто любил раньше смотреть наверх, но сейчас почти сразу начала болеть шея. – Задирать голову приходится жутко. – Приляжем? Кальдмеер не спорил, и вскоре две фигуры растянулись бок о бок на палубе, завороженно глядя в распахнутые небеса. Олаф увидел её – тоненькую нить, протянувшуюся будто от самой земли. Она полыхала и переливалась, будто горела, будто приближалась, но стоило сфокусировать на ней взгляд – звёздочка ускользала и пряталась среди созвездий. – Она бесцветная, – рассказал Вальдес – ему не составляло труда держать взгляд расфокусированным. – Это звезда, которая изображает все человеческие грехи. Её никто, кроме грешников, не видит. Но вы-то почти что святой. – Сомневаюсь. Ротгер тихонько хмыкнул, сожмурился, как довольный кот, и нашарил пальцами ладонь Кальдмеера. Олаф вздрогнул, но не отпрянул – руки у него замёрзли, и нестерпимо хотелось задержать это тепло еще немного подольше. Бешеный был не против, наоборот, скорее боялся, что адмирал цур зее начнет вырываться. Небеса навевали жуткую меланхолию. Боковым зрением Олаф увидел, что Бешеный повернул голову, вглядываясь ему в лицо. – Почему вы грустите, если я здесь? В вашей грусти виноват я? Потому что нахожусь рядом? – Нет! – немного испуганно почти выкрикнул Кальдмеер. – Знаете, я держу вашу руку, но не чувствую её. У вас глаза цвета неба! Вы когда-нибудь ночью видели голубое небо? – Что? Нет, это невозможно. – Вы просто не смотрели в воду, прямиком в свое отражение. Идемте! Вальдес рывком поднялся и потянул Кальдмеера за руку. Олаф не сопротивлялся, это было невозможно, да не очень-то и хотелось. Они спустились почти к самой воде, черной и блестящей, в ней отражались все небесные светила. Кальдмеер нервно сглотнул и вздрогнул, лишь взглянув в водную гладь. Она была как живая. Будто смотрела на него в ответ всеми этими белыми точечками. Бешеный крепче сжал его ладонь. – Почему вы боитесь? Я ведь с вами. – Возможно, именно этого? – Того, что я грешник? – широко улыбнулся Ротгер. – Не бойтесь их. Никого из них. Пока вы со мной, нам ничего не грозит. Ни мне, ни вам. Это настолько великолепная ирония, что я до сих пор сам в неё не верю. Но я поверю, если вы мне скажете, что это правда. – Это правда, – послушно повторил Олаф. Бергекьяре было очень просто порадовать – просто говори то, что он хочет услышать. И только вновь кинув взгляд на отливающую перламутром чернеющую в ночи водную гладь, Кальдмеер понял, что сказал чистую правду.***
– Мне это не нравится, – заявил Салина, вцепляясь в штурвал. – Мне это совсем не нравится. – Это искажение. – Вальдес будто прилип к борту. – Восхитительное. Я всегда отсюда уходил, но всегда возвращаюсь. Я люблю это место. – Ты никогда здесь не был, – фыркнул Аларкон, которому было явно не по себе от почти радужного марева, поднимающегося из-за горизонта. – Не был, – оскалился Ротгер, отнимая взгляд от полосы пересечения моря и неба, – но всегда сюда возвращаюсь. И они знают, что я вернусь, и они верят! – Здесь чувствуется что-то, – явно нехотя признал Олаф. – Будто под защитой находишься. – Вы понимаете! – задохнулся от восхищения вице-адмирал и больше ни слова не сумел выговорить. Поднимался ветер с севера, и все пытались кутаться в плащи, но не помогало. Ветер будто находил лазейки, закидывал за шиворот водяные крупинки. Он свистел и то и дело менял направление, менял траекторию, менял силу. Он мешал им плыть вперед. – Жаль, – сказал Ротгер во внезапно стихнувшем ветре, – что вы так мало провели в Хексберг. – Я? – переспросил Олаф. – Вы. И я… иногда думал о вас, я имею в виду, хорошее было время, жалко, что мало. Представляете, я часто думал о том, что не знал, живы вы или нет. – Ротгер, я… – А вас ведьмы любят! – заявил бергекьяре. – И вы нужны им. И мне. Мы все вас ждали, но когда вы приехали, это были не вы. Понимаете меня? Кальдмеер, вы обязательно должны вернуться! Сказать, что половина экипажа опешила от этих слов, значило ничего не сказать. Первым опомнился Луиджи, оглядываясь по то ли морю, то ли уже океану и в очередной раз подмечая поменявшийся ветер. – Где мы? – Потерялись! – радостно завопил Ротгер. – Теперь я буду танцевать прямо здесь. – А как же дриксенцы? – захлопал глазами Джильди. – Разве мы плыли не к Дриксен, чтобы… эээ, ощипать «гусей»? Вице-адмирал махнул на него рукой и подпрыгнул. – А, что тебе говорить? У тебя что, есть еще время ненавидеть кого-то? – Никого я не ненавижу, – слабо отмахнулся фельпец. – Но мы плыли в одну сторону, а приплыли кошки знают куда. – Не позволяй мрачным мыслям себя захватить, – наставнически задрал палец Ротгер. – Танцуй, например, радуйся, жизнью наслаждайся. Пока мы здесь – можно танцевать, жизнь и так слишком полна тревог, чтобы еще добавлять. Танцуй как никогда раньше! Пой, как будто тебя никто не слышит, люби, как будто никогда больно не было, ладно? – А ты почему не поешь? – Руперт все-таки пересилил себя и начал обращаться на «ты». Вальдес скромно ковырнул мачту. – Слуха нет. Меня звезды вели по всем окраинным морям, – темно-карий взгляд вновь обратился к тлеющим небесам. – И о своей любви я рассказывал лишь им. – Да ты с морем повенчан! – крикнул от штурвала Аларкон. – Повенчан! Море – невеста моя, звезды – сёстры, верно ждут меня дома, но кто сказал, что мне нельзя влюбляться? – Смотря что это слово для тебя значит. – А то же, что и для остальных! – огрызнулся Вальдес. – Знать бы, когда моря нас отпустят из объятий. Волны сегодня черногривы и синеоки, и Ветер понесет нас туда, куда захочет. – Черногривы и синеоки? – встрепенулся Луиджи, вспоминая об Алве. Ротгер не ответил. Ротгер с улыбкой во всё лицо ловил ласковые южные порывы и что-то шептал в небеса. Ветер поменялся не просто так. – Поднимите райос! – Зачем?! – Они любят алый и бордовый, – путано пояснил Вальдес, – звезды. Мы полетим прямо к ним, за три моря, как я и обещал. Утренняя звезда, она верой и правдой нам служила, и да не выйдет срок примерной её службы!***
– Смотрите!! – бешено заорал Вальдес во всю глотку, чуть не свешиваясь вниз. – Там!! – Там шторм! – взметнулся Аларкон, лишь завидев чернеющий тающий горизонт. – Поворачиваем. – Нет! Ротгер оказался быстрее – буквально взлетел к штурвалу, перехватывая деревяшку и что есть силы заворачивая её вперед. – Все паруса! Филипп, все паруса, идем полным ходом! В шторм, они зовут нас, зовут нас всех! – Собака бешеная… с ума сошел. – Давно! Смилостивятся духи над идущими в бушующие воды, спасут от непогоды. Отдайте паруса ветру, отдайте – он изгонит страх из сердца. – Ротгер, это не разумно! – крикнул сквозь поднимающийся вечер Кальдмеер. – Мы все погибнем! И никакие кэцхен нам не помогут. – Чудной народ! – осклабился Ротгер, отпинывая дернувшемуся к нему Филиппа на нижнюю палубу. – До сих дивитесь, хотя не первый год меня знаете. Я обошел эти моря на три раза, повидал такое, что вам и не снилось. «Астэру» они знают, почему бы им не узнать и «Франциска»? Вы видите её? Видите? – Да кого, ты скажешь?! – Звезда… – прошептал Олаф, вглядываясь куда-то над штормом. Их настигла первая волна и перехлестнулась через борта корабля. – Путеводная звезда, белоснежная, восточная, – Вальдес незнамо как оказался рядом с Кальдмеером и схватил его ладони. – Вы видите её? Вы понимаете меня? – Я понимаю, что вы говорите. Но я не понимаю смысла ваших слов. – Не надо! – взмолился Вальдес. – Слушайте только меня, не слушайте мои слова! Я болтать могу без умолку, но только неважно, какие я слова говорю, вы видите звезду, видите море, мы перешли его, наяву, не во сне. – Ротгер… – Звезда вспыхнула – ради вас! Возможно, только ради вас! Мачта «Франциска» опасно накренилась, и Аларкон с Салиной в панике убирали паруса, которые так и норовили порваться. – Что с нами будет, Ротгер? – Вы всё узнаете. – Настойчивая рука подвела к борту, откуда то и дело заливалась на палубу вода. – Вы видели наяву то, что многим виднеется лишь во сне. Звезда! Вальдес, такое чувство, захлебнулся от восторга. – Любите?! Скажите – любите?! – Да, – бездумно ответил Олаф, не в силах отвести взгляда от белоснежного пламени, прорывавшегося через плотную небесную завесу. Море распахнулось и почти поглотило корабль, но почему-то вместо черно-синих вод их встретило черное-черное небо. И в небесах одиноко светилась Путеводная Звезда. Нет, пламя! Всеобъемлющее пламя. – Высшие Силы… – пробормотал Луиджи, не веря глазам. На горизонте вырисовывались очертания Цитадели, и все застыли, глядя лишь на остров, за которым стояла крепость, и было Ожерелье, и они знали, что оно так и есть. – Она ведёт меня, – Ротгер с нежностью сжал руку Кальдмеера. – Вы видите? Теперь вы все видите, что я не лгу? Цитадель переливалась под похожим на звездный свет Пламенем Этерны не больше часа, а затем растаяла, и вместо нее проступили знакомые очертания. – Хексберг, – еле вымолвил Аларкон, как и все остальные, навеки запечатлев в голове волшебный образ Цитадели.