No Regrets.

Ветер хлестко бьёт прохладной влагой в лицо, принося тонкий аромат сырой земли, невидимым туманом окутывающий небольшую толпу. Хлюпанье сапог, резкий звук вонзающихся лопат перемешиваются с негромкими шепотками людей, изредка перебрасывающимися короткими фразами. На основной массе лиц читается запутанное отстранённое выражение, будто они чувствуют себя здесь лишними. Белль горько рыдает, прерывисто всхлипывая, уткнувшись в плечо успокаивающей её Руби. Больше никто не плакал. Пустой гроб. Вот и всё, что осталось от самого могущественного мага во всех волшебных мирах. Навевающий тоску деревянный ящик, обитый золотистым бархатом, уже чуть пыльным, а на дне – отполированная трость и увядшие надежды молодой девушки, красавицы, полюбившей всеми признанное чудовище. Короткая проповедь, вопреки всем спорам о нечестивости Румпельштильцхена, оказана монахинями-феями. На время монотонная речь затмевает несмолкающий плач Белль. Регина стоит недвижно, еле заметно поджимая губы. Гордая осанка, стальное спокойствие. Натянутая струна. Ладошка Генри крепче сжимает закованную в перчатку руку бывшей Злой Королевы. Каждый кладет в пустующий лакированный гроб что-то своё: кто-то безделушки, кто-то напоминания о заключенных сделках. Белль дрожит, опуская внутрь маленькую надколотую чашку. В последний момент отходит прочь, так и не сделав задуманного. Не смогла расстаться с последним символом их любви. Бэй небрежно кидает к остальному потёртую накидку, что отец хранил долгие столетия, когда тщетно искал своего мальчика. На лице мужчины зияет холодная пустота, как и в гробу отдавшего за него жизнь Румпеля. Вечер после прощания с несуществующим телом проходит излишне плавно. Далекие звуки приглушенных разговоров, звон приборов, погребальная песнь монахинь – они обходят Регину стороной, словно та отделена от всего внешнего шума невесомой пленкой. Чья-то рука неуверенно коснулась её плеча, сразу же боязно соскользнув обратно. Кажется, Снежка. В принципе, не имеет значения. Свон хотела сказать что-то, но в последний момент у девушки сперло дыхание. Хорошо. Миллс настроена на разговоры не сильнее содрогающейся в углу Белль. Девушка исхудала, побелела как мел, напоминая тающий на глазах призрак. Регина, в отличие от остальных, не подходила к ней с пропитанными слоем притворства сожалениями. Знала, что в данной ситуации это только подавляет остатки рассыпающегося на части духа. После изнурительного часа, проведенного в стесняющей личное пространство толпе, Регина вышла подышать свежим воздухом. В нем, пусть они уже далеко от кладбища, женщине примерещился запах свежевырытой могилы. На душе стало зябко. Отчего-то вспомнилась Кора, спящая мертвым сном в тверди каменного склепа. Чьи-то шаги нарушили атмосферу уединения королевы. Она повернула к незнакомцу голову. Слова, вроде избитые, но при этом искренние сами вырвались изо рта. Нил – не Белль, должен быть сильным и мужественным. Принимать все сожаления со стойкостью. - Мне очень жаль твоего отца. Он не отвечал. Пробежался взглядом по уходящему вдаль лесу. В безразличных глазах она не заметила и искорки должной скорби, с которой сыну стоит провожать в последний путь родного отца. - Спасибо за соболезнования, Регина. Вот только мне не жаль, - он невесело усмехается. – Мне кажется, так будет правильно для таких, как он. Ты должна понимать. Опозорившие нас родители уходят, на прощанье искупив вину. Сделав последнее доброе дело, перекрывающее грехи прошлого. Звучит странно, но я рад, что он умер. Его слова… на счет счастливого конца в чём-то справедливы. Не для всех, конечно, не подумай ничего… Абсолютное молчание послужило мужчине ответом, пронизывающее до костей и вязкое, густое, как кладбищенская дымка. Регина не двигалась, за исключением сжимающихся в кулаки рук. Огонь бездонных тёмных глаз затух; губы поджались ещё заметнее. Под перчатками побелели костяшки тонких пальцев. Удар. Хруст. Кровь. Быстро и болезненно. Почти мгновенно. Он стоит, прижимая ладонью разбитый нос, запуганный и немного разозленный. К ним вышло несколько человек. Это оказались Снежка, Руби и Белль. Регина испытала облегчение, не увидев среди людей своего сына. В их глазах мелькало удивление, непонимание, сочувствие. Обвиняющий блеск прослеживался лишь в безликом взоре Бэлфайера. - Ты недостоин такого отца, Нил, - холодно процедила она. – Румпель делал всё, потратил столетия, всю свою жизнь, чтобы искупить вину. Хотя... в чём-то ты прав, - она обратилась к немым зрителям данной сцены. – Я тоже рада, что он умер, так и не узнав, кем стал его сын. - И кем же... - Трус. Жалкий трус, Нил. Недостойный червяк. Не Пэн, не Румпель… Ты. Не желая оставаться рядом с этим жуликом, Регина быстрым шагом удалилась в дом. Она чувствовала себя испачкавшейся в чём-то липком и неприятном. Кулак ныл тупой болью. Кажется, в отрешенном лице Белль проскочила благодарность. Осуждающий взгляд, единственный такой из направленных ей в спину, принадлежал мужчине, окровавленному и сломленному. Что это было? Регина не знает. Дыхание стало свободнее. На глаза надвинулась влажная пелена слёз, почти сразу ушла. Месть за память друга? У злодеев вообще могут быть друзья? Наверное, только такие. Генри обнял маму, как только увидел, пускай даже не отходя далеко от Свон. Нил остался один, остальные разошлись. Вернувшаяся внутрь Белль впервые за последние несколько часов не плакала. Камень на сердце полегчал, пусть совсем немного. Королева выдавила из себя некое подобие улыбки, склоняясь к сыну.