Яблоня.

Ветки были хлесткими, упругими и казались шпилями, стальными прутьями и острыми шипами её собственного маленького высокого замка, а листва, иногда шепчущая ласковые бессмыслицы, скрывала эту крохотную крепость от чужих глаз. Регина здесь – настоящая правительница, сколько бы матушка не ругалась из-за мальчишеских замашек, плебейских манер и невозможной дурости. Короткая череда мгновений сливается в долгие годы, когда девочка сладко смыкает глаза, болтая ножками в воздухе, полностью погружаясь в палитру тонкого аромата цветущей яблони, в звуки вечернего сада, в шелест травы. Регина одна в целом мире, на целом свете, одна-одинёшенька, и её единственный друг, неспособный говорить, является спасительной крепостью, дарующей хрупкое, как паутинка, ощущение безопасности, способное порваться от любого неосторожного движения. Однако здесь, здесь и сейчас, сжимая детскими пальчиками наливной красный плод, Регина может спрятаться от кого и чего угодно. Можно спрятаться от неё. Хотя бы ненадолго. Она везде. В плаче дождя, барабанящем по стеклу, в ночных враждебных шорохах за дверью, в отражении, когда ты на него не смотришь. Она – тень. У неё тысячи глаз и лиц, сотни ушей и безграничная власть над всеми. Она – королева. Она – бог. Она – мама. Её мама. Мама говорит, что Регина будет королевой. Регина молча кивает, борясь с желанием отвести глаза в сторону, забраться обратно в свой собственный замок и запереться в башне с зелёными окнами, деревянным полом и воздушными стенами. Регина верит, потому что любое слово Коры – неписанный закон, которому не нужна печать и подпись, чтобы быть должным. Только дурак осмелится ослушаться её, тут же распрощавшись с головой или сердцем, а то и с тем и с другим сразу. У маленьких девочек должны быть друзья. У всех должны быть друзья. У маленькой Регины, слишком юной для конной езды, пока что есть только цветущая в саду яблоня, приветствующая её каждый раз неторопливым помахиванием грузных ветвей. Кусочек мироздания, принадлежащий только Регине. Здесь всевидящее око не действует. Можно вздохнуть полной грудью, ничего не бояться. Это чувство запретно для неё, для её отца, для всех, кто привязан нитями к загребущим рукам Коры. Оно называется «свобода». Марионетка ненадолго исчезает из поля зрения кукловода; связь запутанных жил, крепко оцепляющих запястья и лодыжки, в пределах маленького замка обращается в дым. В доме, за ним, в любом уголке любой спальни Регина не одна. Кора смотрит, следит за каждым движением, часто недовольно хмурится, реже одобрительно кивает головой, незримо преследуя дочь повсюду. Мама снится Регине в кошмарах, полных тьмы и крови, мокрым ковром устилающей пол. В руках у Коры чье-то сердце, пульсирующее и пылающее ярче пламени, бешено клокочет, не веря в свой скорбный и скорый конец. Она протягивает его дочери, давая ближе рассмотреть склизкую поверхность и выступающие набухшие вены. «Сожми», - приказным тоном с намеком на улыбку срежечет её приторный голос. Регина просыпается и кричит во мрак спальни. Видит перед собой маму. Тотчас умолкает. Когда Кора заключает дочь в свои жесткие объятья, Регина замечает в ней сходство с яблоней. Крепкой, древней, как само время, лишенной цветения. На ней уже долго висят одни и те же плоды, на первый взгляд сочные и пряные, как на других похожих деревьях, но стоит откусить единожды – не захочешь вкусить вновь никогда. Или не сможешь. Уж как повезёт. Прелые яблоки, опавшие мертвым слоем листья и прогнивший, но удивительно живучий ствол. Простоит ещё сотни лет и не шелохнется, отравляя невезучих горечью запретных плодов. - Ты же знаешь, что я люблю тебя? – спрашивает она сухим, совершенно безразличным тоном, и на губах приделана точно такая же сухая улыбка. Любовь – это жизнь, её сияющий луч, который ни за что не пробьется в окаменевший толстый ствол могучего пугающего дерева, которое облюбовали вороны, но обходят стороной все певчие птицы. Любовь – это слабость. У Коры нет слабостей, уязвимых мест, незащищенных непробиваемой древесной корой. Боги совершенны. Но Регина верит маме. Её слово – закон. - Да, матушка, - тихо шепчет девочка, неловко приобнимая Кору. Её хватка крепкая и жилистая, никак не бережная материнская. Её руки холодные, а слова, как ни хотелось бы им полностью довериться, приправлены трухлявостью. Регина всё равно верит маме, потому что не может не верить. Мама всё видит, всё слышит, всё знает. Её нити мертвым узлом повязаны, и сейчас кукловод умело дергает за них. И Регина знает это. Но верит.