***
Проходят часы, сутки, недели, и вот Колин уже не понимает, как он раньше обходился без такого человека, как Бен. То, что происходит между ними, не похоже на дружбу в понимании обычных людей. Они не обсуждают события прошедшего дня, не делятся насущными проблемами, у них нет общих шуток, понятных только им двоим. Но почему-то в присутствии Бена Колину, с детства привыкшему держать мысли и эмоции при себе, всегда хочется говорить. Они сидят в креслах пустого зала, на лестнице у сцены, в коридорах между гримёрками и смотрят на проходящих мимо людей. Колин тихо или даже шёпотом отпускает комментарии по поводу всего, что приходит ему в голову, не особо заботясь о логических переходах от одной темы к другой. Бен же, напротив, больше молчит. Он всегда внимательно слушает, нахмурившись, стуча пальцами по поверхности пола или глядя прямо перед собой, а под конец односложно отвечает что-нибудь глубокомысленное, чаще - всего одним предложением. И Колину этого вполне достаточно. Он замечает, что Бен в принципе говорит мало - он больше наблюдает, будто бы коллекционирует выводы и впечатления, бережно храня каждый из них в глубине своего сознания. Но всё-таки они удивительно похожи – в своей страсти к игре, любви к нестандартным ролям. Колин уверен, что и колющее, будоражащее и пьянящее возбуждение, наполняющее их тела во время выступлений на сцене, у них тоже общее. Ещё одна черта, которая свойственна им обоим настолько, что это бросается в глаза окружающим, – просто невообразимое помешательство на работе. Примерно половину времени в театре они проводят одни, бесконечно репетируя, заучивая и так вызубренные наизусть реплики и отрабатывая давно отточенные приёмы. Колин не задумывается о том, почему они так отчаянно жаждут с головой погрузиться в игру, пока не становится случайным свидетелем ссоры Бена и Марка, его мужа. Они стоят, крича и жестикулируя, на углу театра, а Морган смотрит с противоположной стороны улицы, не решаясь её перейти и им помешать. В памяти у Колина всплывает другая, до боли похожая картинка – последний день перед отъездом из Франции, они с Брэдли орут друг на друга в каком-то парижском квартале… Тогда-то Морган и понимает, что причина и их общения, и их сходств одна – их души режут на части одним инструментом. - Ты ведь знаешь толк в алкоголе? – неожиданно спрашивает его Уишоу пару часов спустя. Колин усмехается – к стереотипам и шуткам про ирландцев он уже давно привык – и кивает. - Отлично. Сегодня покажешь мне лучшее высокоградусное пойло, которое есть в этом городе, идёт? – говорит Бен. – Хочу, чтобы до дома меня пришлось нести. Морган соглашается. Бен выглядит уставшим и потрёпанным, Колин прекрасно помнит это состояние – когда в тысячный раз ругаешься из-за одного и того же с человеком, который тебе дорог. В таких ситуациях помочь может только спиртное. К тому же, из-за нахлынувших воспоминаний о Брэдли сам Морган был бы не прочь пропустить стаканчик-другой. В тот вечер они вместе идут в ближайший паб и напиваются просто отвратительным и, по утверждению Колина, совсем не ирландским виски. Тем не менее, цель достигнута – ноги доносят Бена только до квартиры Колина, где оба без сил валятся на кровать и почти сразу же проваливаются в сон.***
Как-то раз Колин приходит в театр и направляется прямиком в гримёрку к Бену. Тот сидит на полу и в тысячный раз читает сценарий, вполголоса проговаривая реплики вслух. Колин садится рядом, сходу заявляет, даже не поздоровавшись: - Я гей. И выжидающе смотрит, надеясь увидеть шок, удивление, выслушать град провокационных вопросов. Но Уишоу в ответ только смеётся и замечает: - Да это и так понятно. - Почему это? – немного обиженно и как-то по-детски спрашивает Морган. - Рыбак рыбака, - пожимает плечами Уишоу и задумчиво вертит кольцо на безымянном пальце. Тишина, воцарившаяся между ними, не напряжённая – она приглашающая, располагающая к продолжению беседы, а Бен косится на него из-под чёлки, всё ещё улыбаясь уголками губ. И тогда, сам не понимая, почему, Колин рассказывает ему всё. Про то, как влюбился, словно девчонка, в сексуального партнёра по съёмочной площадке и отмалчивался в стороне, не зная, что и как сказать и говорить ли. Про то, как ночное небо над головой плыло, когда пьяные губы Брэдли впервые ткнулись в его собственные тихим французским вечером. Как минутами позже он стонал, наплевав на то, что кто-то может услышать, и отчаянно вбивался в горячий рот, елозя пальцами одной руки по шершавой стене отеля, а второй вплетаясь в мягкие светлые пряди. Про то, как долгие месяцы они тайком трахались в фургонах, в своих номерах, в туалетах и даже в лесу, и как Колину казалось, что так будет всегда. Про то, как неожиданно грянул пятый сезон, и он понял – всегда так не будет. Как отрешённо, монотонным голосом объяснял Брэдли, отвернувшись к окну, что «это всё было довольно весело, но работа для меня превыше всего». Как Брэдли, не сказав ни слова, развернулся и ушёл, громко хлопнув дверью. Как в ту ночь Морган в одиночку выпил бутылку текилы и наутро впервые в жизни опоздал на съёмки. Про то, как ему осточертело быть тем, кто объясняет, тем, кто уходит, тем, кто решает. Тем, кто всегда сильнее, жёстче и выше. Как ему хочется порой, чтобы из него вынули, вырвали, вытрахали эту необходимость, поставили на место и сказали: «Ты будешь делать так, как сказал я. И это не обсуждается». Как он долго, терпеливо и нервно ждал, когда Брэдли, наконец, проснётся – но не дождался. И про то, что это всё – единственная причина, по которой ему порой хочется перестать быть собой. - Маскировка – это всегда автопортрет, - говорит Бен, когда он замолкает. Колин смотрит непонимающе, и Бен объясняет: - Роли, которые мы выбираем. Разве ты не заметил? – он обводит рукой пространство перед собой, словно это – невидимая сцена. – Зачастую они воплощают наши желания. Людей, которыми мы хотели бы стать, но не можем. Он молчит с полминуты, снова поворачивается к Колину и продолжает: - Неуверенный в себе слуга Мерлин, повинующийся велению предначертанной ему судьбы. Кэтал, свободный от мирских проблем и зависимый от героина наркоман. Неуклюжий инфантильный подросток Скинни. Ты выбираешь персонажей, которым кто-то диктует правила игры. От которых ничто не зависит. Сразу видно - ты этого хочешь. Быть ведомым, а не вести. Морган кивает, поражаясь тому, что ни разу над этим не задумывался. И вправду, большую часть его жизни игра была для него спасительной нишей, убежищем, где он мог спрятаться от груза ответственности за маской другого человека. Позволить себе расслабиться – хоть на несколько часов. - А чего, в таком случае, хочешь ты? – спрашивает Колин, перебирая в уме роли Уишоу – по большей части, безумных психопатов-убийц. - Управлять, - сходу отвечает Уишоу. – И действовать спонтанно. Хотя бы иногда. Больше на эту тему Бен ничего не говорит, но по потемневшему взгляду и сведённым к переносице бровям Колин понимает, что тот и так сказал очень много. Позже, во время спектакля, Бейби кажется Колину ещё более напористым и взрывным, чем обычно. Он громче кричит, яростнее нападает на Скинни и вертит бёдрами особенно развратно. К концу первого акта в животе у Колина начинает ворочаться что-то странное. В тот вечер Морган приходит домой, почти сразу падает на кровать и включает «Парфюмера». На середине фильма он ставит проигрыватель на паузу и расстёгивает ширинку джинсов. Кончает он всего через пару минут, с громким криком впечатав руку в стену.***
Всё сломалось в день, когда пришёл Брэдли. Колин заметил его ещё утром, когда выглядывал из-за шторы гримёрки в один из редких перерывов между репетициями. До дневного спектакля оставалось ещё целых три часа, но Джеймс уже слонялся по улице туда-сюда, заложив руки в карманы и натянув капюшон по самые глаза. Адидасовские кроссовки, потёртые джинсы, которые Морган собственноручно стягивал с него не один раз, знаменитые тёмные очки – Колин узнал бы его из тысячи. «Подойди», - злобно думает он, сжимая в кулаке занавеску. – «Что ты бродишь, как маятник? Вломись в гримёрку. Прижми к стене. Заяви свои права». Но Брэдли не заходит. Позже, играя сцену у автомата, Колин выгибается, как акробат, кричит и даже смотрит на Уишоу с откровенной похотью в глазах. «Любуйся», - яростно стучит в его голове. Может, хоть это заставит его очнуться? Взревновать, рассвирепеть, захотеть надавать Уишоу по морде и втрахать Моргана в подоконник. После спектакля Колин не выходит к фанатам и сразу идёт наверх, в гримёрку. Он ждёт. Ждёт пятнадцать минут, полчаса, час. Брэдли не появляется. Потом Морган спускается и выходит на улицу. Никого. Он прочёсывает местность вокруг театра в радиусе двух кварталов – ни единого следа Брэдли чёртова Джеймса. Уставший и голодный, он возвращается к театру, добирается до входа в гримёрку и уже почти собирается набрать выученный наизусть номер, как вдруг замечает торчащий из почтового ящика уголок конверта. Колин дрожащими пальцами рвёт бумагу и вытаскивает изнутри сложенный пополам листок. В записке – всего два предложения: «Отличная пьеса. Тебе идут эти трусы. Б.». Шагающий мимо по коридору Бен в удивлении шарахается от лупящего кулаками стену Моргана и вопросительно поднимает брови. Тот протягивает ему смятое в шарик письмо. - Понятно, - кивает Уишоу, пробежавшись по строчкам глазами. – Пойдём-ка, поиграем.***
Они репетируют одни, как всегда бывает между спектаклями. Все остальные разбежались, кто куда – отдохнуть, поесть, поспать, привести себя в порядок перед последним представлением на неделе. И только Бен и Колин, как одержимые трудоголики, тратят каждую свободную секунду на работу. Морган прислоняется к автомату, стягивает штаны, прочищает горло и произносит пару предложений – на пробу. Голос глухо разносится эхом по залу, заполняя собой каждый угол, каждую крошечную щель. Театр маленький, но акустика здесь отличная. Колин достаёт из кармана верёвку, протягивает её по животу и привязывает к краям, закрепляя узлы крепче, чем обычно. Сейчас ему хочется погрузиться в иллюзию как можно сильнее. В ушах всё ещё бьётся не до конца выплеснутая злость и досада. Единственный способ забыться – раствориться в сцене, и Морган смотрит на Бена, ожидая, когда тот начнёт. Но проходит пара минут, и Морган осознаёт, что что-то идёт не так. Он и сам не понимает, что происходит, в какой момент и почему Скинни вдруг исчезает со сцены, оставляя вместо себя Колина. А задумывается он над этим слишком поздно – сразу же, как только закидывает ногу на талию Бена вместо того, чтобы пытаться вырваться. Уишоу удивлённо распахивает глаза и резко отступает на несколько метров. Он вопросительно поднимает бровь, и у Колина ещё есть шанс придумать какое-нибудь дурацкое оправдание, отшутиться и забыть об инциденте навсегда. Но он молчит, даже не пытаясь соображать, и обречённо смотрит Бену прямо в глаза, словно ожидая приговора от судьи. В какой-то момент в голове у Колина стучит: «Я сдаюсь». И что-то неуловимое меняется в выражении лица Бена. - Морган, - говорит он низким, хриплым голосом и смотрит на него из-под густых бровей. Колин чувствует, как у него начинает вставать. - Морган, - повторяет Бен, и в глазах его загорается тот самый безумный огонёк, который отпугивает от него людей. Таким взглядом он смотрел в своих жертв в «Парфюмере». И на самого Моргана – лишь несколько часов назад. Только в эту секунду Колин осознаёт: этот огонёк – не игра, не актёрское мастерство, не отточенный годами тренировок приём. Он исходит из самого Уишоу, из самого его существа, он бьётся где-то под его рёбрами, жжёт изнутри, терпеливо ждёт, пока хозяин выпустит его наружу. Колин понимает, что ему должно быть страшно. Он должен закричать, позвать на помощь и убежать. Но вместо этого он лишь проводит пальцами по верёвке, проверяя, крепок ли узел. И сильнее вжимается бёдрами в автомат. Бен сокращает расстояние между ними в четыре стремительных шага и плотоядно оглядывает его с ног до головы – будто он лев, а Морган – загнанная в угол антилопа, которой суждено стать обедом. От этого взгляда внутри у Колина всё сжимается, а вдоль позвоночника бегут мурашки. Ему хочется быть этой антилопой. Жертвой, рабом, тряпичной куклой, марионеткой, подчиняющейся приказам сильных, властных и грубых рук. Быть слабым, зависимым, безвольным. И, в то же время, - восхитительно свободным. Уишоу вплетает пальцы Колину в волосы, оттягивает его голову назад и буквально впивается губами в нежную, бледную кожу шеи. Колин едва удерживается от стонов. Пальцы правой руки лихорадочно расстёгивают рубашку – рвать театральный реквизит нельзя, и в тот момент это кажется Моргану величайшей несправедливостью во Вселенной. Затем Бен резко стягивает с него трусы, вытаскивает левую ногу из штанины и задирает её так высоко, как только может, почти прижимает к груди. Растянутая мышца сладко ноет, а брюки остаются болтаться на правой щиколотке. Бен входит резко, неожиданно, вышибая из груди Моргана потрясённый выдох. Левой рукой он поочерёдно хватает Колина за каждую кисть и крепко прижимает их к крышке автомата – почти заламывает. Он двигается то медленно, размеренно, словно каждым движением ставит точку в конце предложения, то быстро, в бешеном темпе, закусывая губу и резко дыша. Всё это время он смотрит Моргану прямо в глаза, и Колин обмякает. Отдаётся. Двигает бёдрами навстречу, надрывно кричит, как шлюха, чувствуя, как по телу взрываются вспышки долгожданного удовольствия, безумного наслаждения и какого-то больного восторга. В скором времени Колин забывает, кто он, где они находятся, что через каких-то пятнадцать минут Дэниел с Рупертом должны вернуться из магазина. Ему хочется, чтобы это не кончалось никогда, хочется и дальше ощущать чужую власть, доминирование, силу, от которой ноги слабеют, колени подкашиваются, член почти ноет, а в голове не остаётся ни одной связной мысли. Мир постепенно распадается на куски, а Уишоу трахает его так долго, что под конец Морган всерьёз начинает верить, что это будет продолжаться вечно. Они кончают почти одновременно, бурно и громко, когда Бен сдувает кудрявые пряди со своего лба, подхватывает ногу Колина под коленом и закидывает себе на бедро. Морган прогибается в пояснице, а Уишоу ложится на него сверху, наваливается всем своим весом и опускает голову к его плечу, не отпуская рук. В этой позе они замирают, растворяются в моменте, пытаясь успокоить дыхание и выжать друг из друга последние капли утихающего оргазма. Колин абсолютно уверен в том, что время умеет останавливаться, и что к тому моменту, как их слух улавливает чужие шаги у чёрного входа, он лежит на автомате уже целую вечность.***
В тот вечер зал аплодирует им стоя. fin.