Одна, чёрт возьми, встреча

В общем, конца нет, так как жизнь ещё не окончена. Но я вижу это произведение законченным. Впереди другие матчи, много всяких страшных, радостных, в-общем-как-в-жизни-бывает событий, вы вольны представлять, какие вам захочется. Дайки обещать сделать приятное, Дайки держать обещание -__-“ Моё тело неистово врезалось в постель подо мной. Лучше бы на твёрдой поверхности – так иногда думается, потому что кажется, что тогда бы я смогла совладать с напряжением в теле. Он вызывал это напряжение слишком просто, ему будто ничего не стоило, и он хотел зайти дальше, и я это чувствовала. - Может, лучше на стол?..- меж поцелуев шёпотом донёсся до меня его низкий тон. Я почти смеюсь этой догадке и с готовностью обхватываю его ногами. Кожей чувствую его усмешку и даже осознаю безумно чётко, где конкретно его губы на моей шее – на середине боковой мышцы, что примыкает к ключице. Всё будто обострилось, когда он легко оттолкнулся руками о постель, и я еле успела обнять его руками за шею. Быстро, но немного нескоординированно, только добавив этим страсти, он переносит действие на стол, махом убрав с него вещи, благо, ничего не сломав. Грохот и твёрдость и правда обострили ощущения. Против воли я провела коленом вдоль его бока, теряя голову от его напряжённого тела и гибкости – я ощутила её, потому что он от моих действий только выгнулся. Наверное, это как с каким-нибудь восхитительным животным. Оно радует, не потому, что красиво, не потому, что мягкое или милое. Оно живое, подвижное, его сердце бьётся, и в ответ на твои действия оно реагирует, самое интересное, что ты не знаешь, как. Аоминэ рывком прижал мои руки у меня над головой. Столько раз уже я сравнила его с животным, и всякий раз, как какому-нибудь недооценённому поэту в голову лезут всё новые сравнения на эту одну и ту же тему. Это сложно описать и сложно в это поверить, но Аоминэ оказался немалым садистом. Он любил пробовать всё, буквально всёо~~, и казалось, что энтузиазм у него не кончится, пока жизнь не оставит его тело – да, именно так пафосно. Вот и сейчас он совершал толчки через одежду довольно часто и уже долго, немыслимо изводя что меня, что себя самого. Бесконечно исцеловывая шею, будто насыщаясь, и раз в двадцатый сминая отвороты моей рубашки, чтобы стащить её ещё на чуть-чуть – в этот раз уже с плеч. Одежда даже успела стать немного влажной от пота, и в ней становилось всё неуютнее, так, что только сильнее хотелось, чтобы мы стали наконец полностью обнажёнными. И данная картина в голове вдруг почудилась безумно естественной. В такие моменты я нередко проявляла силу, которой сама пугалась, но азартный, одобряющий, чуть ли не сверкающий гордостью взгляд Дайки в этот момент говорил: «Вот это моя женщина,»- и я забывала обо всех даже мизерно-неприятных чувствах. Когда он в очередной раз двинулся, отвлекаясь на поцелуи в грудь, я оттолкнулась и заставила его подняться вместе с собой одним прессом. С одной стороны, он даже не успел понять, что произошло, с другой – эта самая сила. Ему пришлось перенестись вновь с поцелуями на моё лицо, и, не оставив грудь без внимания, он положил на неё ладони. А я, наконец, стянула с себя рубашку и почти суетно расстегнула ширинку на своих штанах, потянулась к его ремню. Его ремень был вообще отдельным фетишом. Обычный, чёрный, но качественный, ухоженный, с белой металлической застёжкой, и крепкий – им можно было связать того же Аоминэ так, что он не сумеет развязаться никоем образом самостоятельно. Мне иногда казалось, что этот ремень и пах изумительно. Аоминэ, как обычный студент, много сидел за столом и, как раздолбай в некотором роде, много спал в ссутуленной позе. Проще говоря, почти сгибался пополам. И это окружало ремень его запахом. Может быть, всё из-за этого… На мои действия Дайки усмехнулся как бы вбок, и я видела, как полыхнул его взгляд. Да, это тоже отдельная тема: когда раздеваешься не сам, а раздевают тебя, и тот, кто так сильно заводит – это разжигает в голове свои персональные Адовы угли. И до сломанных костей и стёртой кожи хочется быть только с ним сию же секунду. Он любил это, наверное, даже больше чем минет. А для меня, заражающейся постепенно его садизмом, было наслаждением видеть, как он чуть ли не с болью отказывает себе в удовольствии позволить мне стянуть с него майку. Потому что внезапно ощутил желание зайти дальше сразу и до конца. Когда я задела рукой его плоть, он так вздрогнул, как люди дёргаются от резкой боли, только чуть живее. Терпение, даже ради большего удовольствия впоследствии, явно треснуло разом по всем швам с тем безумным чувством, что ещё бы нить, и произошло бы что-нибудь жуткое. В этот же момент я почувствовала его пальцы, с жадностью взявшиеся за края моих штанов. Один его безумный взгляд, и я до того, как помыслить, на автомате приподнялась, позволив рывком себя окончательно раздеть. Наконец-то. Даже на грани всякого возможного терпения, он вытягивает из кармана презерватив, но я успеваю остановить его до того, как он распаковал бы. Улыбка сама собой выходит таинственной, когда я убираю средство в сторону и легко откидываю его, выгнувшись и оперевшись руками позади себя. Со стороны выглядит развратно, но я уверена, что Аоминэ всякий раз подобные действия высоко – смотрю ниже его пояса; да, вон как высоко – ценит. - Это не нужно,- поясняю, хотя он уже секунду как понял. Хорошо, что так усмехается он прямо перед «делом» – случись это внезапно, например, в универе, среди людей, мне пришлось бы менять место обучения. Рывком, как будто намеревался прибить меня к столу, он подаётся вперёд и входит. Мне комфортно почти сразу, я запрокидываю голову, из груди вырывается полувосхищённый-полуудивлённый вскрик, но не смотря на его силу, мои руки остаются прямыми. Моя выдержка его только спровоцировала, второй толчок был даже сильнее. Будто обезумев, Аоминэ делал подобные толчки, пока не «уложил» меня одними ими, не применяя рук, и хотя уложил всего лишь так, что я теперь опиралась на локти, это его устроило. И далее его движения стали чуть менее напористыми. Сделав меня беззащитнее, он дал себе больше свободы, и принялся уделять внимание всему моему телу. Он будто счёл это для себя отдельным видом удовольствия, и уделял этому отдельное внимание. Тоже садистское. Сильный с моими бёдрами, на груди уверенный, горячий, редко когда грубый, и всегда безумно приятный. Сам же соблазнял на боль, заставлял её просить, и если давал, то только в поцелуях – для баскетболиста, в смысле, не бойца в прямом смысле слова, он слишком хорошо осознавал свою силу. Если бы он даже по моей просьбе причинял боль телом, могло выйти слишком. Этого никогда не случалось, и хотя мне было интересно, он никогда этого не делал… Наверное, это было единственным в его отношении ко мне, что говорило о наших полах. Мы не давали друг другу поблажек, не использовали свой пол, как оправдание слабости или какому-то косяку в отношениях между нами. И это было искренне, это было правильно и честно. Уже войдя во вкус, я снова провела коленями по его бокам, и тут же почувствовала, как во время поцелуя он шумно вдохнул носом и поджал губы от ощущений. Что только не кружило нам головы, что только не было действием – очередным кольцом в цепочке всё новых. Поцелуй влёк за собой сближение тел, а оно влекло такие движения бёдрами, что что-то начинало биться прямо в голове, как в восхитительной ловушке. Да, это уже те моменты, когда я привыкаю к его движениям и начинаю не только двигаться в ответ, но и явно провоцировать. Сложно описать его реакцию, его напряжённое, но полное эмоций лицо, но кажется, что и это ему по нраву. Аоминэ тут же оживляется почти пугающе и двигается, сжимая мои плечи сильнее и целуя, словно закручивая в водоворот – кружится голова, даже немного теряется координация. Под новый темп тяжело подстроиться, и всё что я поначалу могу, это лишь кричать, то невольно изо всех сил сжимаясь в напряжении, то почти испуская дух. Но когда мне удаётся, становится абсолютно неуловимым переход за грань. Аоминэ начинает ускоряться, и мы оба концентрируемся на движениях бёдер, подаче всего тела навстречу. При такой скорости, ещё и когда он параллельно в полусознании вновь ласкает руками, я абсолютно теряю голову, разрядка наступает раньше, чем у него, и ещё с полминуты я почти ничего не замечаю. Мне легко двигаться навстречу ещё какое-то время, ради него я могу реагировать, чтобы довести до конца и его, потому что это также отдельное удовольствие. От выражения его лица во время оргазма мне чудится, что и мой повторяется. За несколько особо сильных толчков он приходит это состояние. Полностью поглощённая будто бы слоями чего-то горячего, приятного, я подтягиваюсь к нему и утыкаюсь лбом ему в шею, небольшим, но живым рывком давая себя ощутить. Пока ещё в прострации он отвечает, утыкаясь подбородком мне в макушку, слабо сжимая пальцы на талии. Несколько секунд, наполненных тяжёлым, горячим дыханием. Где-то в квартире звонит телефон. А Дайки реагирует прямо противоположно тому, как следовало бы – берёт и целует меня, обхватив руками шею. «Не хочу, пусть заглохнет,»- так и сквозит в действиях. Как ребёнок. Я улыбаюсь этому и почти смеюсь. От ощущения, когда он вышел, становится зябко и я вздрагиваю. - Добро пожаловать обратно в мир,- прервав поцелуй, я коварно усмехаюсь. Аоминэ бормочет что-то нецензурное и, нахмурившись, идёт искать телефон. Ещё несколько секунд я сижу на столе, сведя ноги, и пытаюсь по всей голове расстелить приятные ощущения от недавнего секса. Скорее, от самого Аоминэ. Снова прихожу к выводу, что влюблена безнадёжно. Думаю, что надо бы в квартире убраться – противоречиво с любовью думаю. Улыбаюсь и иду одеваться…