***
Время идёт незаметно, точнее, замедлилось настолько, что каждое мгновение кажется вечностью, или просто застыло на месте в ледяной неподвижности. Меня оставили одного. Нас. Я впервые в комнате Франкенштейна. Я никогда не стремился вторгаться на его территорию, считая, что у каждого должно быть личное пространство, куда никто не вправе входить. Самое странное для меня в этот момент — это тишина. Я привык слышать его голос если не рядом с собой, то в своих мыслях. Зову его по имени, как и сотни, тысячи раз до этого, но собственный голос кажется чужим и неуместным. Оплакивать умерших — это человеческая традиция, для меня же это просто последняя возможность остаться ещё ненадолго рядом с Франкенштейном, получить небольшую отсрочку перед неизбежным моментом окончательного прощания. Его лицо, весь его облик кажется таким умиротворённым и безмятежным, каким я почти никогда его не видел, а на губах навеки застыла счастливая улыбка, словно он рад, что смог исполнить что-то важное. Я хотел ещё хоть ненадолго продлить свою нынешнюю «человеческую» жизнь, побыть ещё недолго в обществе школьников и тех, кого люди называют друзьями. У меня впервые появились «друзья», вот только они слишком многого обо мне не знали. А Франкенштейн, был ли он для меня другом? Думаю, да. Сейчас я понимаю, что хотел бы ему это сказать. И ещё столько всего не успел, не смог. Такое чувство, будто нас прервали посреди разговора, только диалог уже больше никогда не состоится. За последние несколько часов я понял очень многое. Я не всё могу исправить, но мне по-прежнему есть, кого защищать. Возможно, скоро мне снова придётся встретиться лицом к лицу с новыми врагами, но я точно знаю, что больше никому не позволю погибнуть. У меня появился шанс сохранить то, что мне дорого, и я должен использовать его для того, чтобы не повторить прошлых ошибок. А пока вместо неизвестных мне молитв я шепчу слова благодарности, которые так редко произносил вслух.Часть 1
19 февраля 2014 г. в 20:02
Тьма, она затуманивает сознание и топит мысли в беспросветно-чёрном омуте. Почти не чувствую собственного тела, только тёплая, дарующая жизнь влага на губах с солоноватым металлическим привкусом. Кровь. Дар, который ноблесс чаще всего отвергали, не желая забирать чужую жизнь. Ощущения возвращаются постепенно вместе с возможностью двигаться. Открываю глаза и почти сразу же закрываю. Яркий, ослепительно белый свет причиняет боль.
Жду несколько томительно долгих мгновений и снова открываю глаза. Почему-то я лежу на жёсткой поверхности в окружении белых стен и непонятных приборов, издающих тонкий пронзительный звук, похожий на писк. Лаборатория. Осторожно двигаю пальцами, на них тоже кровь. Слишком много крови. И кровь это не моя, потому что я не помню ранений, и свою силу я на этот раз не использовал. Догадка вспыхивает в сознании, подобно молнии. Что-то в груди тревожно сжимается. Кажется, люди называют это чувство страхом.
Франкенштейн. Пытаюсь позвать его, но впервые за последнее время не чувствую связи. Тишина, она тоже чёрного цвета, и оглушительно звенящая. Мысли проясняются, а тело переполняет ощущение силы. Как будто и не было последних изматывающих битв или словно я провёл в восстанавливающем сне очень много времени. Но я не погружался в сон, я даже более чем уверен, что он бы мне уже не помог. На белом кафеле кровь слишком яркая. Неправильно, её не должно быть.
Поднимаюсь с жёсткого и холодного ложа. Тёмно-красные пятна на одежде. Немного поворачиваю голову и вижу Франкенштейна. Он лежит на полу и, кажется, улыбается. Только глаза закрыты, и я не слышу, как бьётся его сердце. Зову по имени. Он всегда отвечал на зов, но сейчас молчит. Встаю с кушетки и медленно опускаюсь на колени. Непривычные движения даются с трудом. Понимание произошедшего приходит постепенно, но мысли безжалостно ясные и не оставляют сомнений. Горечь поднимается где-то глубоко внутри и застревает в горле тугим комком.
Трогаю за плечо и поворачиваю к себе лицом. Рана на шее, аккуратный, но глубокий порез. Он всё-таки нашёл способ спасти своего Мастера. Зачем? Зачем он это сделал? Беспомощность, вот что я ощущаю. Всей моей силы не хватит, чтобы вернуть ему жизнь. Впервые я не знаю, что делать. И понимаю, что любые действия абсолютно бессмысленны. У людей есть ритуалы и молитвы для таких случаев, но я их не знаю. Почему-то пытаюсь расправить спутанные волосы, провожу пальцами по лицу, запоминая или надеясь уловить хотя бы малейшую искру тепла? Но я не умею надеяться или верить. Я просто знаю. Знаю, что его больше нет. Что не будет больше такого привычного обращения – Мастер, тёплой улыбки, порывистых движений. Он никогда и ни в чём не знал меры. Особенно в своей преданности. Всегда заботился обо мне и старался заслужить одобрение. Радовался, как ребёнок, когда видел, что я доволен им.
Но кем был для меня этот человек? Мне была приятна его забота, но не только. В его присутствии было светло, хотя я всегда знал, какая тьма таится в его душе. А сейчас я чувствую пустоту. Глаза щиплет, и окружающие предметы кажутся немного размытыми. С удивлением замечаю, что по щекам стекают холодные капли. Слёзы? Я никогда раньше не плакал.
Последнее, что я помню до того, как очнулся здесь, то, как дети пришли в гости, шумные разговоры, а потом внезапно закружилась голова, острая боль и темнота. Нужно подняться наверх, сказать остальным, действовать, сделать хоть что-то. Но почему-то не хочется уходить, нельзя оставлять вот так. Думать о других легче, заботиться о других — мой долг. И привычка. Только его не уберёг, не смог вовремя остановить. Когда Франкенштейн всё это задумал?
Проходя по стерильно-белым коридорам, поднимаю руку, выпуская немного силы, и одежда снова становится белоснежной, а следы крови исчезают. Тоже привычка. Когда я вхожу в комнату, люди вскакивают со своих мест, и даже ноблесс смотрят на меня с удивлением. Потом все разом начинают говорить.
— Рейзел-ним, вы в порядке? — Регис и Сейра чувствуют себя виноватыми из-за моего недавнего состояния, даже Раэль выглядит обеспокоенным.
— Рэй, ты всех испугал, — Тао, как всегда, суетится. — Дети волновались, но босс отправил их домой, а потом ушёл с вами в лабораторию, строго-настрого приказав никому туда не входить.
— Рэй, — М-21 смотрит на меня настороженно, должно быть, уловив запах крови, — а где босс? Что произошло?
Нужно что-то ответить.
— В лаборатории, — указываю на дверь позади себя. Слова даются с трудом. — Перенесите его в его комнату.
Ясно ощущаю их эмоции. Удивление. Недоверие. Шок. Страх. Франкенштейн был сильнее всех них, и они просто не могут поверить, что с ним что-то могло случиться. Люди инстинктивно жмутся друг к другу, словно так легче. Сейра как самая уравновешенная пытается прояснить ситуацию:
— Франкенштейн-ниму нехорошо? — и сама не верит своим словам.
— Он… — не смею произнести этого вслух. Такео и М-21 срываются с места, предпочитая действовать. Тао уходит вместе с ними, желая быть в курсе событий.
А я иду за ними, словно без меня они могут сделать что-то не так. Сейчас шум и суета раздражают. На пороге они испуганно замирают, не веря своим глазам, тогда я захожу первым, а они неуверенно следуют за мной. Приходится применить силу, чтобы заставить их подчиниться. Кажется, Тао всё ещё способен болтать и задавать вопросы, однако задать их так и не решился. Хорошо, что они не стали ничего спрашивать, потому что я и сам не до конца понимаю произошедшее.
Когда я снова оказался в лаборатории, воспоминания начали проясняться. В памяти мелькали отдельные образы, обрывки мыслей и слов, постепенно выстраиваясь в цельную картину. Вот мы все в гостиной, дети шумно рассказывают об очередном интересном событии в школе. Потом острая боль пронзает всё тело, в глазах темнеет, только в последнее мгновенье замечаю встревоженный взгляд Франкенштейна. Из забытья меня возвращает знакомый голос с явными нотками тревоги. В голубых глазах слишком явно читается отчаяние и боль.
— Мастер...
Пытаюсь ответить, но не могу произнести ни слова. Единственное, что я чувствую в этот момент, это усталость, веки тяжелеют, и с подступающим сном бороться всё труднее и труднее.
— Мастер, я обязательно спасу Вас, — горячий шёпот и сложенные в молитвенном жесте ладони. — Я так долго думал о том, что может Вам помочь, но всё время упускал очевидное. Вы же ноблесс, а Ваша сила всегда была основана на крови, значит, именно она должна помочь Вам.
И я понимаю, что Франкенштейн хочет сделать, когда он на несколько мгновений пропадает из моего поля зрения, ищет что-то в шкафах со стеклянными дверцами и возвращается, держа в руке ослепительно сияющую острую сталь. Хочу сказать ему остановиться, но голос по-прежнему не слушается, тогда отдаю мысленный приказ, состоящий всего из одного слова «нет!» Знаю, что он слышит меня, но не хочет слушать — первый и последний раз, когда он отказался мне повиноваться.
Приняв решение, Франкенштейн не спросил у меня, хочу ли я спасения такой ценой. Потому что знал, что я ему этого не позволю. Он иногда обманывал меня, чтобы не беспокоить лишний раз, скрывая раны или преуменьшая их опасность, хотя я всегда мог узнать правду. Но я на многое готов был смотреть сквозь пальцы до тех пор, пока у меня была возможность верить, что с ним всё будет в порядке.
На этот раз его взгляд словно светится решимостью и уверенностью, почти фанатичной верой. Я повторил свой мысленный приказ, стараясь вложить в слова хоть немного силы, но её просто уже не осталось. И мне остаётся только беспомощно наблюдать, как Франкенштейн, приближаясь, развязывает галстук, отодвигает воротник идеально белой рубашки, обнажая шею.
Его движения выглядят замедленными, но голос звучит спокойно:
— Мастер, примите мою кровь, — чуть запрокидывает голову, быстро делает надрез, и металл с тихим звоном падает на пол; склоняется надо мной, и тёплая алая влага течёт по моему лицу, заливает рубашку — неправильно; осторожно приподнимая, прижимает меня лицом к открытой ране, и я отвечаю ему:
— Я принимаю твой дар.
Нет сил, чтобы оттолкнуть или удержать, собственное тело предало меня, отказавшись повиноваться. Но в то же время я ощущаю необыкновенный прилив энергии, мощный поток, который затопляет сознание и заставляет замолчать разум, я словно падаю в алую бездну и тону в ней.
Франкенштейн оказался прав. Кровь действительно помогла мне полностью восстановить силы, но если бы я только успел спасти его, если бы успел. Я привык нести своё бремя в одиночку, выполнять то, что должно, и никогда не отступать, чем доставил всем столько беспокойства.
Я почти забыл о присутствии здесь других людей. Они смотрят на меня испуганно, словно спрашивая, что делать. Подходят осторожно, испытывая почти суеверный ужас. М-21 склоняется над Франкенштейном, приподнимает осторожно, словно боясь потревожить, Такео в полном молчании повторяет его действия.