Обрывки летописей

Какие только сокровища можно найти в дальних комнатах особняка Клана Нура: старинные книги, полки с холодным и огнестрельным оружием, статуи и картины, которым насчитываются века, артефакты и реликвии, бесценность которых неоспорима. Настоящий рай для будущего археолога и любителя древностей. Кана с восторгом разглядывала открывшиеся ее взору чудеса. А, как она умоляла Первого Главу впустить ее в это королевство: и подкупала шоколадками, и угрожала, что жить останется в клане и петь будет у него под окнами – всем было известно, что когда Кана поет это хуже Армагеддона. Хякки Яко с азартом и интересом следило за разгорающейся борьбой, делало ставки и терялось в догадках, почему их владыка терпит подобное от какой-то смертной, пусть и лучшей подруги Третьего? Нурарихен сопротивлялся долго, но упрямство человеческой девчонки превосходило масштабами упрямство целой армии мулов. Кто бы мог подумать, что, в конце концов, великий Повелитель Екаев проиграет обычной человечке? По крайней мере, было очень забавно наблюдать, как Вакана отпаивала валерьянкой Хитоцумэ и Карасу Тэнгу, поставивших на владыку «кругленькие» суммы. Девушка шла вдоль полок и стеллажей, едва касаясь кончиками пальцев удивительных чудес. Ее переполняли чувства какой-то щемящей радости и тоски, напоминающей вкус горького шоколада. Здесь пахло пылью, стариной и еще чем-то неуловимым, но очень родным; как в детстве, когда открываешь книгу сказок, вроде бы и знаешь их уже наизусть, но все равно читаешь как в первый раз. - Теперь ты довольна? Кана, чуть ли не прыгая от восторга, обернулась на звук голоса. Нурарихен замер на выходе, подпирая плечом косяк двери. Он курил свою неизменную трубку и разглядывал ее насмешливыми золотыми глазами со странными татуировками на висках. Длинные золотисто-черные волосы падали на лоб и спускались по спине, алое кимоно подчеркивало широкие плечи, сильные руки, крепкую фигуру. Он весь был окутан притягательностью и опасностью, точно королевской мантией. Сила и уверенность, власть и бесшабашность – убийственная смесь. А ведь еще семь лет назад он выглядел карликовым стариком, любящим шутить над смертными. Чудо? Многие называли события тех лет чудесами. Но чудес не бывает. Нет, не было это чудом. Скорее неимоверным трудом, потерями близких и страшной борьбой оплачивалось это право – снять проклятие, одолеть врагов, жить. И та победа, совсем не казалась победой, не принесла она облегчения или радости. Ничего кроме горечи и понимания, что этот триумф не вернет погибших. Только сейчас, оглядываясь в прошлое и встречаясь своими глазами со жгучим золотым взглядом, Кана могла бы назвать произошедшее тогда чудом. Она, одна из немногих, кто имела право произнести это слово, когда оно уже не причиняло боли, и не осыпалось пеплом на губах. Ведь, не смотря ни на что, все они смогли выжить, победить и идти дальше; а Владыка Ночного Парада вернул себе прежнее тело и стал гораздо могущественнее, чем прежде. Разве этого мало? - Все это… Это превзошло все мои ожидания! – Кана улыбнулась: – Спасибо, если бы вы не… - Расслабься, - перебил ее Нурарихен, – не каждый сможет поставить мое Хякки с ног на голову. С тобой было весело и этого достаточно. Потом он тенью скользнул внутрь помещения, незаметно оказавшись рядом с Каной. - Ты стала редкой гостьей в этом доме. Это из-за Рикуо? – Нурарихен возвышался над ней подобно великану - ничего удивительного с ее-то ростом в сто пятьдесят семь сантиметров. - Нет! – и уже более спокойно добавила: - Нет, просто в университете много дел, учеба занимает все мое время. После нескольких секунд разглядывания, екая только хмыкнул: - Что ж… Зови, если возникнут вопросы. - Хорошо. Интересно, он поверил ей? И сказала ли она ему правду? Уже полтора года прошло со свадьбы Рикуо и Тори, у них уже появилась маленькая дочка, они счастливы. И Кана была счастлива за своих лучших друзей, от чистого сердца. Только почему-то тогда, на свадьбе, хотелось исчезнуть и казалось, что нет боли сильнее, чем эта. Нет, ей и правда уже не больно. Время самый лучший лекарь, и пусть оно не избавляет от шрамов, все же потом становится легче. Лишь иногда сердце ноет о чем-то несбывшемся, как начинают болеть уже затянувшиеся, но не исчезнувшие шрамы. Весенние дни радовали теплым солнцем и сухой погодой. Кана фактически поселилась в клане Нура, предпочитая ночевать здесь, а не возвращаться в университетское общежитие. Она проводила много времени помогая Тори и Вакане по домашнему хозяйству, нянчилась с маленькой Аки, наслаждалась интересными разговорами с Гьюки не меньше, чем своей работой над курсовой. Еще больше времени она проводила с Нурарихеном, расспрашивая его о долгой жизни, о приключениях, о поверженных врагах, о местах, в которых он побывал, о мире екаев, о вещах, которые привез из долгих странствий. Вопросов было много, и каждый раз новые – хотелось узнать, как можно больше, узнать все. Что-то она вписывала в свою курсовую работу, а то, что не должно было дойти до чужих ушей, оставляла для своего дневника. Иногда, Первый брал ее с собой, когда отправлялся побродить с Хякки Яко по миру. Такие ночные прогулки девушка обожала, впитывая увиденное как губка, руки чесались запечатлеть каждый миг подобных путешествий. И когда возвращалась домой, мчалась к своим рукописям, чтобы выплеснуть все чувства, все эмоции на бумагу. А порой до Каны невозможно было даже докричаться. Она погружалась в мир истории, прошлого и старины; все остальное для нее переставало существовать. Могла запереться в комнатах на целые дни, забывая есть и спать. В такие периоды она напоминала зомби, мысли которого слишком далеки и слишком непонятны для живых. Однажды Нурарихен не выдержал подобного издевательства девчонки над самой собой. Он вытащил ее за шкирку из хранилища и кинул, как было, в пруд, располагавшийся во дворе дома. Сколько крику тогда было, его даже попытались зарезать собственной катаной. Из-за ярости обычно тихой и спокойной Каны в течении суток все домочадцы ходили на цыпочках, и даже беспардонный и наглый Хитоцумэ не рискнул связываться с разъяренной фурией, которая мало напоминала слабого человека. Это помогло, девушка перестала так насиловать собственный организм. Но от старых привычек сложно было избавиться, Кана забывалась и вновь исчезала в мире древних преданий. Вот в такие моменты всегда оказывался рядом Нурарихен, чтобы вернуть ее обратно. Первый Глава часто приходил в эти комнаты, которые стали уже личным кабинетом Каны, садился в одно из кресел и наблюдал, как работает Иэнага. Они редко разговаривали в такие моменты, лишь изредка она спрашивала его о той или иной вещи. Им обоим нравились эти безмолвные часы, проведенные вместе. Уютные, тихие, ни к чему не обязывающие, окруженные аурой задумчивости и спокойствия. - Почему ты решила заниматься археологией? – как-то спросил ее Нурарихен. - Это… как приключение без конца, как дорога, у которой нет завершения, – через несколько минут молчания ответила Кана. – Я хочу увидеть мир, побывать везде, где только смогу. Я хочу… Я так много хочу, что человеческой жизни не хватит! Да и жизни екая тоже! Наверно, я очень жадная особа. - Всегда в пути… - усмехнулся Нурарихен, - я всегда считал, что ты станешь домохозяйкой. - Понятно, значит мое будущее – это домохозяйка у плиты и с десятком ребятишек? - Точно: занудная, толстая домохозяйка в бигудях и с поварешкой в руках. - Не лестного же ты обо мне мнения, - захохотала Кана, утыкаясь носом в фолиант, который читала. Потом их взгляды встретились, сердце пропустило удар и забилось как-то иначе. Кана не могла сказать, когда именно это случилось. Легко. Вдруг. Просто она всегда была такой. Уходила, когда не ожидали. И приходила, когда захочет. Самовольная, жестокая, но всегда долгожданная эта Любовь. Работа над курсовой была почти закончена, оставались последние штрихи завершения. Впрочем, их можно было доделать и в общежитии. Кана уже не сомневалась, что защитит ее на отлично и, возможно, даже произведет фурор. Покидать особняк Нура не хотелось; незаметно для себя, она начала считать его своим домом, а здешних обитателей своей второй семьей. И хотя девушка в любой момент могла прийти сюда, но это уже будет совсем другое. Не так, как раньше. Но так же она понимала, что уйти ей необходимо. Один раз она уже пережила чувство безответной любви, и оно едва не убило ее, почти выжгло изнутри. Второй раз она этого не переживет точно. К тому же она понятия не имела, как ее угораздило влюбиться в самого Повелителя Пандемониума, и по совместительству деда лучшего друга и ее безответной первой любви! Думая об этом, Кана горько усмехалась и проклинала "Санта-Барбару" вместе с подлостью судьбы. - Быстро ты. А попрощаться? Нурарихен вошел в ее комнату без стука, стремительно. Кана мельком глянула на мужчину и продолжила собирать вещи в чемодан. И как только здесь оказалось столько ее барахла? Она обжилась в особняке совершенно незаметно для себя и для окружающих. - Зачем прощаться? – удивилась она. – Мы, вроде, не расстаемся. Я жила здесь временно и просто возвращаюсь в общежитие. Да ладно тебе, буду навещать вас всех очень часто, надоесть еще успею, – добавила девушка, выпрямляясь и разминая спину. – Кстати, что-то ты рано вернулся... Вы же с Хякки только два дня как ушли. Нурарихен скептически оглядел девушку: - Это было до того как я узнал, что ты сбегаешь. - Да не сбегаю я! С чего вдруг такие мысли? - А разве нет? – глава клана Нура все ближе подходил к ней - Кана уже упиралась ногами о кровать, еще немного и она могла на нее упасть. - Нет, черт возьми! Просто я и так у вас уже загостилась. Нурарихен смотрел на нее испытывающе, словно ждал чего-то. - Ммм… Мне уже пора, – буркнула Иэнага, пытаясь выбраться из неожиданного плена. - А мне надоело твое ослиное упрямство. Его рука обвила ее за плечи; прикосновение было подобно электрическому разряду и растеклось по всему телу жаркой волной. В голове зашумело, а перед глазами заплясали радужные пятна, пока не остался только один цвет – расплавленного червонного золота. Она понимала, что сейчас все решается, что он опасен, куда опаснее, чем Нуэ, которого они победили когда-то. Она чувствовала, что нужно бежать сломя голову, со всех ног и как можно дальше. Но не сдвинулась. Ни на сантиметр. Он наклонил голову и их губы слились, звуки вокруг исчезли. Ее губы раскрылись сами собой, и его язык скользнул внутрь. Волны наслаждения и слабости накатывали одна за другой, разжигая внутренний пожар. Когда они оторвались друг от друга, Кана выдохнула: - Я не Ехимэ. - А я не Рикуо, - осклабился владыка екаев. - Аминь. И поцелуй возобновился с новой силой и страстью. В какой-то момент Кана оказалась лежащей на кровати под Нурарихеном, а он стаскивал с нее футболку. Они оба забыли о мире, но мире не забыл о них... Неожиданно дверь распахнулась, и внутрь влетели смеющиеся Цурара и Тори: - Кана, мы с Цурарой подумали… После этого девушки застыли в шоке, разглядев обстановку, и с писком: «Извините!», выбежали в коридор. - И как мы все это объясним? – засмеялась Кана и потерлась носом о щеку любимого. - Никак, пусть принимают как должное, – рыкнул Нурарихен, сдергивая с нее, наконец, верхнюю деталь одежды. Кана обняла его так крепко, как только могла, и шепнула на ухо: - Ты прав. Кстати, ты обещал мне рассказать про период Эдо ВСЮ правду. - Ты очень расчетливая женщина, - хмыкнул Нурарихен, – но это будет дорого стоить. - Ничего, мы сторгуемся.