Погрей меня, Слышащий

*** Сегодняшний день ничем не отличался от остальных. Прогулка по ночному берегу, манящая и умиротворяющая; запах крови и плоти, исходящий из ближайшей деревни и осязаемый за сотни и даже тысячи метров; ощущение холодной, пробирающей до костей воды под ногами; отчетливый звук дождя, шелест редких сухих кустов и постоянные робкие шорохи за спиной, почему-то не рискующие появиться воочию… Когда он обрел этот дар? Или проклятие? А может, всего лишь болезнь? Получеловек, полуэльф, да еще и полузверь. Жуткий вой, проникающий в самое сердце, смертоносные когти, раздирающие плоть, как масло, и челюсти, с легкостью смыкающиеся на чужой шее… Он уже и не помнит, когда стал ликаном. Человек, облаченный в черный, полностью промокший плащ, медленно шагал по берегу наполовину замерзшего моря, не обращая ни на что внимания. Было уже далеко за полночь, все нормальные люди и меры уже давно нежились в постелях, но ему спать совершенно не хотелось. Где-то неподалеку завыл волк. Ему ответил другой. А спустя пару минут весь лес охватил протяжный вой, напоминающий прекрасную песню. Сердце человека дернулось, нагоняя странное желание обернуться и влиться в этот хор, изливая душу природе подобно этим хищникам, но сейчас было далеко не до этого. Сейчас его волновала другая проблема. Ему надо было попасть в Виндхельм до утра, а Тенегрив, с недавнего времени самое близкое ему существо, снова куда-то сбежал, поддаваясь своим неуправляемым демоническим порывам. Хотя пешком он тоже мог вполне успеть в город до рассвета, но не спешил, так как ходить среди людей до пяти утра он не решался, ведь любое, даже самое безобидное событие могло разбудить внутреннего зверя, а это было бы не очень хорошо. После победы над Пожирателем Мира прошло четыре месяца. Туллий мертв. Талмор молчит. Ульфрик еще что-то тянет с коронацией и вызывает все больше подозрений, связанных с тем досье, которое Довакин нашел в талморском посольстве. Но верить этой бумажке не хотелось, да и Маркатский Медведь совсем не был похож на шпиона остроухих. Хотя… Даже если Буревестник окажется агентом и перейдет к Талмору, Довакин останется с ним. Он уже решил это. Чем это обусловлено, спросите вы? Да черт его знает, просто пойдет за ним и все. Недаром же бретонец давал ему клятву. Но поговорить с будущим Верховным королем Скайрима на эту тему все же было необходимо. Мужчина остановился у края берега. Светлые, почти белые волосы намокли от дождя и спадали на плечи; на поясе клинок, выкованный из драконьих костей и упакованный в мудреные ножны; серая замысловатая броня, напоминающая шкуру небесного ящера, и пустой безмятежный взгляд, направленный куда-то в пустоту. Человек стоял, переминаясь с ноги на ногу и потирая через ороговевшие перчатки замерзшие руки. Дальше начинались скалы, перебираться по ним было неохота, да и использовать магию тоже не тянуло. Найдя рядом невысокий и более-менее чистый камень, Довакин присел на него, завороженно наблюдая за безграничной далью спящего моря. Вода едва заметно колебалась, отдавая на берег свежей прохладой и пробегаясь по светлому гладкому лицу молодого полуэльфа таинственным серебристым сиянием. Там, вдалеке, если продолжить перебираться по берегу, начинался Хай Рок. Его родина. Там он родился и вырос, получил воспитание и жил бы припеваючи и дальше, если бы не эта дворцовая интрига. Его знатную семью, как и многих других, арестовали, а ему, благодаря магическим талантам, удалось бежать, оставив родителей. И вот теперь, волею судьбы, он здесь, и теперь он не просто знатный горожанин, как было раньше, и не просто беженец, кем был пару месяцев назад, а теперь он — Довакин. Драконорожденный, Избранный, Герой Войны, Защитник Скайрима… А с другой стороны вервольф, ассасин, безжалостный убийца. Хотя для себя он продолжает оставаться полукровкой по имени Зайтран. Зайтран Рихольский. Как и прежде. Шум ломающихся под ногами веток позади и шорох травы становился все несноснее: существо, или человек, подходил слишком близко, не боясь или не представляя, с кем он может столкнуться. И когда шум стал совсем невыносимым, бретонец соскочил с места и, обернувшись, выставил перед собой свой драконий клинок. — Что?.. Глаза Довакина округлились, когда он увидел ТО, что СТОЯЛО перед ним. — Цицерон только хотел попрощаться со Слышащим… — ТЫ?! Какого черта? Как этот полоумный придурок смог подкрасться так близко? Максимум, что представлял герой, обернувшись под властью своего волчьего слуха — движение не ближе двух десятков метров, а этот подошел так… близко. Как? — Слышащий, ку-ку! Это я! — Шут помахал рукой. — Дорогой и горячо любимый Цицерон. Вы же не собираетесь меня убивать? Драконорожденный недовольно фыркнул, убирая меч в узорчатые ножны на бедре. — Лень марать о тебя руки. — Мужчина смерил клоуна Темного Братства взглядом, а затем отвернулся. — Так зачем ты пришел сюда? — Я забыл попрощаться со Слышащим, когда он уходил. — Имперец почесал затылок, выдав при этом дурацкую гримасу задумчивости. — И решил догнать… — И зачем? Мы с тобой и так никогда не прощались. — Нет, нет, неправда. — Шут оббежал вокруг бретонца, остановившись в полушаге от героя. — Цицерон всегда успевал выкрикнуть вам на прощание, а сегодня, точнее уже вчера, не успел… Довакин недовольно отстранился от полоумного имперца, при этом сохраняя на лице маску безмятежности. — Так ты идешь за мной от самого Данстара? — Ну да… — Пешком? — Ну да… — И только чтобы попрощаться? — Ну да… Зайтран усмехнулся, с ног до головы оглядывая чудаковатого коллегу. Тот завел руки за спину, ковыряя сапожком в промерзшей земле и невинно поглядывая то вниз, то на бретонца. — Ну?.. — Довакин уставился на мужчину, складывая руки на груди. — Я жду. — Чего? — клоун наигранно засмущался, продолжая водить ногой. — Твоего прощания… Разве ты не за этим здесь? — Ах да, Цицерон просто забыл… — подозрительно серьезно произнес шут, а затем громко крикнул, противно растягивая слова, — пока-а-а, вели-и-ики-и-ий Слы-ы-ышащи-и-ий! Довакин поморщился, выдавливая из себя натянутую улыбку. Хотелось со всей силы врезать по этой нахальной имперской физиономии, но высокое бретонское воспитание не позволило этого сделать. — Все, спасибо, Цицерон, — для пущей убедительности Драконорожденный похлопал в ладоши и снова отвернулся. — Ну, а теперь иди обратно в убежище и больше не донимай меня. — Что?! — как бы ненароком переспросил шут, оббегая светловолосого. — Цицерон не успел расслышать последней фразы… — Возвращайся в убежище. Мать Ночи тебя уже заждалась. — Голос Драконорожденного разбавился ноткой раздражения. — Но… Цицерон боится идти один… — И что с этого? — Слышащий должен отвести Цицерона обратно… — Что?! — Герой опешил. — Я не буду нянчиться с тобой, хранитель. Ты пришел сюда один, один и уйдешь. — Но Слышащий! Когда Цицерон шел сюда, было светло, а сейчас ночь. Цицерон боится страшных зубастых каджитов, что ходят по ночам друг за дружкой и сверкают глазами… Они сожрут его… — Не говори ерунды, Цицерон… хотя о чем я… — Довакин улыбнулся. — Знаешь, у меня просто нет времени провожать тебя. Сегодня утром я должен быть в Виндхельме. — Тогда Цицерон пойдет со Слышащим… От этой фразы бретонца немного перекосило. Однажды он уже брал себе в спутники этого неугомонного клоуна, из-за чего у полуэльфа потом весь день звенела голова от его бесконечных однообразных шуточек и напеваний. А сейчас, когда предстоял серьезный разговор с Ульфриком, Драконорожденному не хватало только компании шута-убийцы. — Цицерон, может, ты переждешь в таверне до утра? — Нет, там пауки. — Какие еще пауки?! — Страшные… — Черт, ты перерезаешь людям глотки, а сам боишься пауков?! Хорошо, хочешь, я закажу тебе повозку? — Нет, они отвезут меня к каджитам. — Черт, ну тогда… — на этом мысли Довакина закончились. Драконорожденный молча уставился на Цицерона, пытаясь придумать что-либо еще, но идеи не шли, да к тому же смазливое ухмыляющееся лицо имперца нарушало ход всех мыслей. За все свои двадцать шесть лет жизни, которые полуэльф провел в высшем свете, он никогда не был обделен женским вниманием. На всех торжественных вечерах, которые часто проводились во дворце, около Зайтрана всегда вились привлекательные молодые бретонки, обольщая юного полуэльфа. Возможно, всё из-за его привлекательной эльфийской внешности, из-за неестественно белых волос, тонких губ, но вполне человеческих глаз и едва заметных островатых ушей, которые Довакин всю свою сознательную жизнь пытается скрыть, а в особенности сейчас, когда он так близко общается с Буревестником, и лишнее упоминание об его эльфийском происхождении может все только ухудшить. Но проблема не в этом. Зайтрана не привлекали девушки, которых он когда-то знал и знает сейчас. Он перебирал их, как сварливая бабка — эта слишком пухлая, та слишком длинноносая, третья шумная, а вон у той дрянной характер… Может, его слишком избаловали в детстве, может, у него слишком утонченные вкусы, а может, он просто еще не встретил свою единственную. Хотя и тут было свое исключение. Это Серана. Нельзя сказать, что бретонец запал на неё, или она на него, но то, что произошло между ними, когда они по глупости решили переночевать вместе в одной палатке, и когда гормоны молодого бретонца взяли вверх, нельзя было назвать любовью. Да, конечно, после того случая они и стали относиться друг к другу немного иначе, но ничто большее из этого не развилось. — Слышащий… — На этот раз голос шута прозвучал немного иначе, чем обычно. Не было ни едкости в голосе, ни тягучести, как это было всегда, а лицо ассасина не украшала привычная ему гримаса чудаковатости и вечной праздности. Довакин, словно завороженный, смотрел на шута, все больше отдаляясь от реальности. Сейчас он, кажется, впервые за все то время, что был знаком с хранителем братства, смог так тщательно рассмотреть его лицо: выразительное, правильное, немного задетое морщинами; темные, глубокие глаза, таящие в себе хаос и спокойствие одновременно. Кто он, этот чудик, нарушивший кодекс и чуть не убивший бывшего главу Темного Братства, сводящий с ума своей просто невообразимой неадекватностью, но в то же время искусный воин и мастер скрытности, в одиночку проделавший путь из Сиродиила в Скайрим? Все больше нарастающая и медленно подкатывающая волна осознания того, что сейчас происходит, десятитонным кулаком стукнула по голове бретонца… Что, что он делает?.. Рассматривает другого мужчину, стоявшего на расстоянии локтя от него? Довакин резко отвернулся от чудика, приводя мысли в порядок. — Хорошо, можешь идти со мной. Драконорожденный зашагал вдоль берега, не оборачиваясь и не спеша, подготавливая себя к тому, что сейчас может выпалить шут. — О, спасибо, мудрый Слышащий, ты такой мудрый. — Да не за что… *** Скорее всего, этот день оказался самым неудачным для Драконорожденного. Сначала потерялся Тенегрив. Потом к нему прибился хранитель-идиот. А затем оказалось, что Ульфрика нет на месте, а где он мог находиться, никто не знал. Смысла оставаться в городе не было, поэтому Зайтран решил вернуться в убежище. Выйдя за пределы королевского дворца, Довакин остановился. Было около десяти утра, и город уже проснулся. Люди сновали туда-сюда, маня своей шумностью спящего внутри волка. Отовсюду тянуло разными запахами. Вода отдавала горьковато-едкой, едва уловимой ноткой; приторный, пресно-солоноватый камень под ногами, и повсюду, со всех сторон, самый яркий и самый манящий — запах человеческой плоти… А волк голоден. Волк давно не ел. Не пожирал мясо и жилы, не смыкал челюсти на шее и костях, не раздирал теплую плоть острыми когтями… Волк хочет наружу… Черт, надо успокоиться. Довакин устремил свой взгляд к небу. Теплые лучи солнца пробежались по прикрытому капюшоном лицу бретонца, попадая на неестественно желтые глаза и заставляя еще сильнее сузиться черные, по-кошачьему удлиненные зрачки — результат недавних самостоятельных экспериментов с магией восстановления. Было тепло. Редкие снежинки не спеша летели вниз, осыпая и до того заснеженную и промерзшую землю. Драконорожденный замер, пытаясь расслабиться под нежными лучами. — Слышащий, ты примерз к земле что ли? — Цицерон помахал рукой прямо перед носом у мужчины. Бретонец не среагировал, хотя знал, что если шут привяжется с разговором, то не отстанет, пока не добьется своего. — Цицерон голодный. И хочет рулет… или морковку. Пойдем, поедим в таверне! И… хватит уже спать! Драконорожденный устало вздохнул. — Во-первых, я не сплю. А во-вторых, я просил тебя не донимать меня. Хочешь есть, иди сам. — Цицерон не взял с собой денег… — Я тебе одолжу. Сколько тебе дать? — Ну не знаю… — Полсотни золотых хватит? — Да… — Держи, — бретонец снял с пояса кошелек и, отсчитав горсть монет, протянул их напарнику. — Уже не надо. — Что? — Герой недоуменно посмотрел на клоуна. Тот, поймав его взгляд, улыбнулся. Знал, зараза, что у его Слышащего ангельское терпение. — Ты издеваешься, Цицерон? То надо, то не надо. Зачем ты вообще начал этот диалог, если с самого начала не хотел никуда идти? Имперец состроил задумчивую физиономию. — Что-то Цицерон ничегошеньки не понял, Слышащий. Если хочешь что-нибудь сказать, говори внятно, а не бубни себе под нос, — сказав это, шут гордо и самодовольно отвернулся. И что это было? Цицерон решил показать свой характер? Зайтран улыбнулся, но ничего не ответил. Не хотелось тратить время на бредни сумасшедшего. — Ладно, пойдем. Герой зашагал вперед, слегка хлопнув шута по плечу. Тот молча засеменил за ним. Небо было ясное, бурь на горизонте не намечалось, да и до Данстара было недалеко, поэтому Довакин решил не нанимать повозку. Кинув на прощание хищный взгляд на альтмерку, стоявшую у ворот, Зайтран не спеша зашагал по дороге к убежищу. Время тянулось медленно. На то, чтобы потерять из виду Виндхельм, они потратили около получаса. На удивление Драконорожденного, шут почти всю дорогу молчал. Зайтран даже несколько раз оглядывался, не отстал ли хранитель — уж больно тихо он вел себя. Временами он и произносил что-то невнятное, но большую часть времени он просто что-то вполголоса сам себе бубнил и смеялся. К полудню они были уже на полпути, как вдруг неожиданно, в противовес всем ожиданиям бретонца, небо затянулось тучами и пошел мелкий колючий снежок. И вскоре началась сильная буря. До убежища оставалось порядка двух часов, но, учитывая то, как медленно телепался за ним Цицерон, едва удерживающийся на ногах при сильных порывах ветра, они могли затянуться и на четыре. Поэтому логичней было бы переждать непогоду, к тому же она не должна была затягиваться надолго. Заприметив неподалеку пещеру, Зайтран решил переждать там. *** Метель продолжала истошно завывать, и даже здесь, под толстым слоем каменных стен, были слышны ее устрашающие песни. Наспех разведя костер из подручных средств, Довакин уселся рядом. Он не любил вот так просто тратить свое время, но выбора не было, а оставлять этого чокнутого шута, к которому он уже давно привык, одного было почему-то жаль. — Цицерон замерз... Шут сидел немного поодаль с ним и трясся, находясь почти вплотную к костру и задевая краем своей пестрой мантии раскаленные угли, но костер отказывался прожигать замерзшую ткань. — Надо было теплей одеваться, — Довакин сухо ответил на его жалобу, лениво отрывая взгляд от огня и исподлобья глядя на Цицерона. Волчья кровь не давала бретонцу замерзнуть, поэтому он слабо реагировал даже на сильные морозы и плохо представлял себе это чувство. — Цицерону очень холодно… — Я ничего не могу поделать. — Зайтран снова вернулся глазами к огню, зачарованный его пламенем. — Попляши. Может, поможет. — Цицерон уже плясал. И танцевал. Все равно ему холодно. — Тогда побегай. — Зачем Слышащий издевается над бедным Цицероном? — Я просто пытаюсь поддержать разговор. Если хочешь, я буду молчать. — Нет, Цицерон хочет говорить. И к тому же замерз. И ему одиноко. И очень грустно. Довакин промолчал. Шут редко поднимал подобные темы, и Зайтран не знал, как на это нужно правильно реагировать. Почему-то понятия «грусть» и «Цицерон», по его мнению, не могли быть вместе. — Слышащий обещал говорить. Или Слышащий умеет только слышать? — И вновь улыбка на лице шута, но от неё как-то даже легче. Привычней. А то эта его серьезность, или грусть, как-то напрягает. — Ты не задал вопроса. О чем мне говорить? — Казалось, хранитель уже и забыл, что произнес пару секунд назад. — Цицерон не знает… А может, Слышащий расскажет веселую историю. — У Слышащего нет веселых историй, — подражая речи шута, ответил Довакин. — Тогда можно Цицерон задаст вопрос? Зайтран снова оторвался от костра, сойдясь взглядом с глазами имперца. Тот по-прежнему улыбался. — Спрашивай. — А может… ну… Слышащий погреет Цицерона? Довакин улыбнулся. — Да с радостью. Выбирай, что тебе — магию? Или, может… драконий крик? — Нет… — шут подозрительно улыбнулся, сверля глазами бретонца. — По-настоящему… И лучше, если Цицерон Слышащего… Драконорожденный не сразу понял, на что тот намекает. Он непонимающе уставился на рыжеволосого мужчину, проглатывая сказанные только что слова. Что? Погреет? В каком смысле?.. — Так что скажет Слышащий? — Играющая улыбка на лице шута разошлась еще больше. — Я не пойму, о чем ты. — Тогда Цицерон сейчас же покажет, о чем хотел сказать… — Тут же шут резко соскочил со своего места и за долю секунды повалил ничего не подозревающего мужчину на землю, наваливаясь сверху и зажимая бретонца своим весом. — Да что ты творишь?! — Довакин выкрикнул это больше спонтанно, чем осознанно. Шут зажал его руки, приближаясь к лицу и не давая отстраниться. — Цицерон сейчас будет согреваться… — И нахальная улыбка на лице хранителя. Возмущению бретонца не было предела. С силой толкнув клоуна и откинув его от себя, отчего тот отпрянул и чуть не свалился в костер, бретонец нервно вскочил на ноги, растерянно делая пару шагов назад. Цицерон вслед за ним поспешно поднялся, отряхивая свой наряд, а затем улыбнулся. — Разве ты хочешь, чтобы Я умер, Слышащий? — Имперец протяжно ухмыльнулся, делая шаг навстречу. — Неужели тебе МЕНЯ не жалко? Он говорит о себе в первом лице? — Я не знаю, что с тобой, Цицерон, и какая муха тебя укусила, но не смей приближаться ко мне. — Уверен? — Шут сделал еще один шаг. — Цицерон наблюдал за тобой, Слышащий. Долго-долго… — Шут шагнул еще ближе. — И видел, как иногда Великий Слышащий жадно смотрит на этого верховного ярла… — Что?! Да как ты смеешь… — Довакин сжал кулаки. Голубая искра вспыхнула на кончиках его пальцев, опасно сверкнув в полутьме пещеры. — Не подходи. Я убью тебя без размышлений, Цицерон, если ты сделаешь еще шаг. — В подтверждении его слов молния на руках злобно зашипела, обволакивая искристым сиянием броню по самый локоть. — Если бы ты хотел убить меня, то убил бы еще в убежище, когда я напал на Астрид… — Не делай глупостей, Цицерон… — Знаешь, а МНЕ это свойственно… Несмотря на все угрозы светловолосого мага, шут сделал еще один шаг. Довакин сглотнул. Этот неестественный голос, это поведение, выражение лица и его… глаза… Да что он, черт возьми, хочет?.. Хотя, все же ясно. Вопрос, хочет ли сам герой… Нет. Он просто не может. Нет. Довакин попытался сжать кисти в кулак, но руки не слушались хозяина, а молния начала спадать. Чувство опасности начало расплываться, сменяясь другим, более приятным. — В этом нет ничего страшного, Слышащий. — Цицерон, это… неправильно… — Позволь МНЕ подойти ближе, МОЙ слышащий… Возбуждение нахлынуло незаметно, обрушив на Драконорожденного град непривычных чувств и отбивая все попытки к сопротивлению. Искра на руках пропала. Увидев это, Цицерон вновь примкнул к бретонцу, но уже не так агрессивно, как в первый раз, медленно приближаясь к точенному эльфийскому лицу. Бретонец замер на месте. Подойдя почти на максимально близкое расстояние, имперец остановился. Предстоял самый решительный шаг. Секунда, одна, вторая, третья. Дыхание обжигает губы, а тело наполняется теплотой, создавая непривычное ощущение тяжести внизу. А в пещере тишина, прерываемая треском костра и завыванием бури. — Слышащий… — Цицерон наконец-таки коснулся губ героя, медленно пытаясь проникнуть языком внутрь и не выпуская из виду растерянных глаз светловолосого мага. Тот, едва ощутив прикосновение, сразу же отвел голову назад, разрывая поцелуй и упираясь затылком в каменную стену. — Цицерон, я не могу… — Бретонец отвел голову в сторону, касаясь щекой холодной стены, лишь бы не видеть этих горящих глаз. — Это не ответ, Слышащий… — Шут ухмыльнулся. Взяв мага за подбородок и развернув лицом к себе, он вновь сошелся с ним взглядами. Довакин был растерян. Мало кому удавалось так ошарашить вечно спокойного и невозмутимого героя Скайрима и предводителя Темного Братства. Да к тому же еще и вервольфа. Но хранителю сейчас это удалось. Цицерон нежно провел тыльной стороной ладони по щеке бретонца, с улыбкой наблюдая, как нелепо ведет себя прославленный драконоборец: как бегают его глаза, как он покусывает губы, вжавшись затылком в стену и исподлобья наблюдая за движениями мужчины. Вот какой, на самом деле, Герой Скайрима — ранимый и чувственный. Кто бы мог подумать?.. Оперев руки по обе стороны от головы героя, имперец снова начал медленно тянуться к его губам, все с той же ухмылкой наблюдая за реакцией. Отступать магу было уже некуда, и ему только и оставалось, что следить за приближением шута. Упершись ладонями в грудь имперца, но при этом не стараясь оттолкнуть его, Довакин застыл, а в голове закружился ураган мыслей. Хранитель снова примкнул к его губам, на этот раз более уверенно и нагло, резко проникая языком вглубь. «Что он творит…» Маг не ответил ему. Он продолжал стоять, как вкопанный, терпя все прикосновения и пытаясь собраться с мыслями. Руки шута заскользили по защищенному броней телу, игриво огибая все заостренности и неровности великолепных драконьих доспехов, спускаясь к бедрам. «Зачем он это делает…» Руки хранителя нагло заскользили по бедрам, иногда как бы ненароком забегая под твердую чешую брони и задевая чувствительную точку, защищенную тонкой драконьей шкурой, но тут же возвращаясь назад. «Но почему… Почему я не хочу сопротивляться…» Еще пару секунд бретонец сомневался, слегка опираясь руками имперцу в грудь и безвольно воспринимая все его ласки, но, вконец не выдержав все сильней нарастающего напряжения и всплеск нахлынувших чувств, Зайтран ответил, издавая протяжный стон и обхватывая руками шута за спину. Чувства накрыли мага с головой, и он полностью ушел в поцелуй, прикрывая глаза и стараясь не думать о том, что человек напротив него мужчина. К тому же имперец. Да к тому же чокнутый ассасин. Хранитель, ощутив такое оживление, подался еще сильнее вперед, стараясь выбрать более удобную позу и всячески извиваясь перед бретонцем, чтобы не попадать грудью на чешуйчатые заострения брони. Так продолжалось еще несколько секунд, как неожиданно, даже для самого себя, Довакин снова уперся ладонями в грудь мужчины и резко оттолкнул его от себя, прерывая поцелуй и отодвигаясь от стены. Цицерон с силой пятится назад. — Слышащий?.. — В глазах шута проскочила растерянность. Недолго думая, он вновь сделал шаг навстречу, но на этот раз что-то предостерегло его шагнуть вплотную. «Недоволен. Недоволен! НЕДОВОЛЕН!» — Прости… — Бретонец дернул головой и, тяжело выдохнув, отвернулся, пытаясь побороть нарастающий хаос в голове. Кажется, сейчас он ненавидит сам себя. «Растерзать! Убить! Порвать!» Перед глазами все начинает плыть, Довакин поднимает желтоватые и по-кошачьему суженные глаза в сторону имперца, пытаясь хоть как-то оправдаться и удерживая остаток сознания на тонкой ниточке, но уже поздно… Посторонние звуки сливаются в общий беспорядочный шум, а тело покрывается мелкой дрожью. Неужели днем, почему, почему он проснулся?.. Выкрикнув что-то на драконьем языке, Довакин начинает судорожно срывать с себя броню, бросая ее прямо под ноги, шатаясь и чувствуя, как тело начинает ужасно зудеть, а сознание постепенно растворяется. Хранитель только молча отходит в сторону, вытирая рукавом пестрого наряда еще влажные от поцелуя губы и с некой долей грусти наблюдая за происходящим, не смея подойти ближе. Он хорошо знает, что быть рядом во время превращения чревато серьезными последствиями. Освободившись от доспехов, Зайтран обессилено опускается на колени, готовясь к изменениям. Дышать тяжело и даже немного больно, кожа горит от дикой зудящей боли, а в ушах шум и биение собственного сердца. Еще секунда, и ликан взвывает от боли, ощущая, как кожа на теле начинает разрываться, расползаясь в стороны и спадая лохмотьями на пол, обнажая черную, как смола, уже не человеческую плоть. Маг вскрикивает снова, с усилием впиваясь рукой в замерзшую каменную землю и оставляя глубокие борозды. Куски кожи все еще слезают, растворяются в воздухе и превращаются в серую дымку, освобождая место волчьей шерсти. Белоснежной, словно только что выпавший снег. Превращение не длится долго — вот уже крик и боль сходят на нет, и теперь пещеру охватывает только шумное дыхание могучего зверя. Молча поднявшись с полусогнутых ног и повернувшись, ликан окидывает взглядом шута. Тот снова присел у костра, потирая замерзшие конечности и исподлобья кидая тяжелый взгляд на белого вервольфа. — И что ты глядишь?.. — Шут демонстративно отворачивается от волка, повернувшись спиной. — Ты испортил Цицерону праздник, людоед волосатый. Теперь больше не буду помогать вычищать тебе зубы от человеческих косточек. Все! Цицерон о-би-дел-ся! Ликан только мерно всхрапывает на его высказывания, а его оскал на этот раз напоминает что-то похожее на улыбку. Дождавшись, пока шут умолкнет, он подходит к нему и тыкается влажным носом в шею. — Нет, отстань и не жди ласки от Цицерона. Издав невысокий рык и тихонько толкнув мордой Хранителя в плечо, на что тот только рассмеялся, волк обходит шута и опускает голову ему на колени. — Ну ладно, — Цицерон проводит рукой по мягкой шерсти, а затем гладит у него за ушами, — на этот раз прощаю… Ликан лишь шумно сопит, как собака, помахивая хвостом из стороны в сторону и закапываясь мордой в лохмотья шута. — Цицерон сразу понял, что Слышащий задумал его не греть… — шут снова улыбается. Он не надел свой колпак, поэтому выглядит немного иначе. — Но даю тебе слово, волчонок, мы еще погреемся…