За 5 секунд до земли...

Жизнь Томаса только начиналась. В свои 26 он чувствовал себя всесильным, вечно молодым и безгранично счастливым. Карьера шла в гору, рядом находились хорошие люди и любимая женщина, за спиной поддержка родной матери. Каждый день начинался с улыбки, а заканчивался мечтами о дальнейших достижениях. «Еще немного и мы сможем купить землю за городом, - думал Томас, тепло лаская спящую Ненси. – А там уж и семью заведем, много детишек. Я открою кампанию дизайнерских услуг, накоплю денег. Еще чуть-чуть…» Сперва ему приснился сон, очень четкий и ясный сон: на душе лежит тяжелый камень одиночества, ощущение, что терять больше нечего и некого, надежды на восстановление нет. Разбитое сердце и душевная тоска… хочется завыть так, чтобы все слышали его боль. Он стоит перед зеркалом, изможденный и избитый жизнью. По лицу текут слезы. Томас видит не себя, а сплошное отражение одиночества. Оно заглатывает и всасывает, наваливаясь как дикий зверь. Столько проблем, столько надо исправить… а что если ему не хватит сил? А что если сойти с пьедестала? Он устал… Устал! Надоел этот чертов мир со своими заморочками, надоели люди с дикими взглядами и цепкими жадными пальцами, надоела боль. Решил ли он, что делать дальше? У одиночества в зеркале появилась изможденная улыбка. Да, решил. Облегчение накрыло также сильно, как опустошение. Этот мир больше не принадлежит ему. Томас спокойно подошел к окну и резко распахнул его. Ветер порывом высушил слезы. «Как же ему повезло! Он свободен… ничего, скоро и я свободен буду». Мужчина забрался на подоконник и встал в оконном проеме. Взгляд вниз… голова кружится, в свете фонарей виден далекий асфальт. Тринадцатый этаж. Высоко, зато наверняка. Мыслей в голове не было, только предвкушение свободы и ликование. А впереди горели огоньки домов, машин, жизнь кипела за пределами этого разгоряченного ума. Только узкий месяц видел отчаяние молодого человека. - Прощай, мир, – прошептал Томас. – Надеюсь, больше не встретимся. И шагнул. Эмоции захлестнули каждую клеточку существа, мерно падающего вниз. Ветер сильно толкал его в грудь, лицо, словно хотел забросить назад, но не хватало сил. Не было ощущения приближающейся смерти, только желание свободы и конца. Томас расправил руки, не осознавая, что жить ему осталось не больше десяти секунд. Серая каменная кладка быстро приближалась, а мир вокруг расплывался, превращаясь в одно черное заглатывающее пятно. Глаза слезились, приходилось часто моргать. Неожиданно на ум пришли некогда планы на будущее… Томас резко почувствовал жажду жизни, желание все изменить, исправить. Пришла паника, а за ней учащенное дыхание, колотящееся сердце и дикий страх смерти. Томас попытался сгруппироваться, чтобы выжить. Но тщетно. Озарение пришло слишком поздно. Асфальт, бессмысленный рывок в никуда и… Мужчина резко приземлился на своей кровати и толчком сел. Это был худший сон в его жизни. Лицо покрылось капельками пота, грудь тяжело вздымалась, каждый мускул напряжен. Рядом мирно сопела Ненси. Томас несколько секунд сидел, не шевелясь, чтобы придти в норму – слишком реалистичным оказался сон. Дрожь сотрясла его тело. Нет, этого точно никогда не будет. Даже, если что-то способно сломить его, то он все равно не шагнет за грань. Никогда. В комнате было слишком душно. Мужчина приоткрыл окно, лег обратно и обнял Ненси. Вот его счастье и оно никуда не денется. *** Сон снился еще две ночи подряд, никак не меняясь. Мужчина запомнил все детали так, словно несколько раз посмотрел короткое ужасающее видео. И когда в четвертую ночь ложился спать, прочитал молитву. Сработало это или нет, но более сон не повторялся. А настоящая жизнь Томаса все также бурлила, неся его стремительным потоком к вершине. Месяц спустя произошло первое потрясение. По вине водителя автобуса, Томас попал на машине в аварию. Самого момента столкновения он не помнил, только визг тормозов, сильный толчок, боль во всем теле и темноту. Он остался почти цел и невредим. Почти. В больнице врачи сделали неутешительный вывод – он не сможет никогда иметь детей. И мир рухнул. На осколки разлетелись мечты о счастливой, крепкой семье, о топоте маленьких ножек, о фотографиях с улыбками ангелов. Первая, но не последняя, ночь слез и боли. В больнице он провел три недели, каждый день посещая психоаналитика. Тот втолковывал ему, что не все потеряно, есть шансы на восстановление, а на худой конец, мол, можно и из приюта взять кого-нибудь. Чтобы выбраться из душного, пахнущего лекарствами здания, Томас сделал вид, что пришел в норму, хотя внутри клубилась тьма. В норму он не пришел никогда. Пока он находился в больнице, чаще всего его посещала мать. - Не расстраивайся, - улыбалась она, гладя мужчину по плечу. – Диагнозы часто ошибочны. Знаешь, сколько в мире случаев выздоровления и более безнадежных больных. А у тебя еще ничего… Ты ж не смертельно болен, слава Богу… Хорошо, что жив остался, ты за это благодарен должен быть… И подобное. Конечно, эти слова не очень утешали Томаса, но поддержка и тепло любимого человека действовали на него ободряюще. Ненси часто навещала его в начале лечения, и каждый раз Томас смотрел в ее опухшие и покрасневшие глаза, понимая, что причина ее слез в нем. Он слышал разговоры с доктором: Ненси все расспрашивала о возможности восстановления. А хирург повторял снова и снова: «Шансы есть, но они крайне малы». Потом у нее прибавилось работы, и она стала приходить гораздо реже. Выписавшись из больницы, Томас вернулся домой. Ненси все также улыбалась ему, но целовать стала сухо, холодно, а в любимых глазах появлялось незнакомое движение. Она смотрела на него с сочувствием, разочарованием и жалостью. Любви больше не было. На работу он вышел через неделю. Но все пошло прахом. Отношения с Ненси стали скорее дружескими, чем любовными. Она часто уходила вечерами, а возвращаясь, ложилась сразу спать. Исчезла романтика, исчезли чувства, по крайней мере, с ее стороны. Томас, видя такие изменения, не решался проявлять инициативу, готовился отпустить ее. Но абсолютно не был готов к ее уходу. Ненси покинула Томаса через две недели. Он любил ее так сильно, что ему казалось, будто все приходит в норму, в то время, как все катилось в пропасть. Опустел шкаф, постель охладела. Но хуже всего было то, что он за раз потерял двух любимых людей. Ненси ушла к его другу. Они оба переживали за Томаса, пока тот находился в больнице, и нашли утешение друг у друга. Когда теряешь часть жизни, наступает меланхолия. В лучшем случае. Томас сосредоточился на работе и чаще стал навещать мать. Постепенно он достиг равновесия в себе самом. Появились новые цели на обломках старых. Проекты летели к нему один за другим, и каждый он выполнял лучше предыдущего. - Ох, устал я сегодня, - рассказывал он как-то матери за чашкой чая. – Столько проектов, столько заказов, как бы моя фантазия не иссякла. - А на личном как у тебя? – взволнованно спрашивала мать. - Да ничего, - вздыхал Томас. – Пришла к нам в фирму новая девушка, очень милая, но, кажется, она занята. Ой, еще не вечер. Успеется… С мамой он был близок с детства. Именно она воспитала в нем творческого целеустремленного человека. И возможно, как раз из-за отсутствия мужского влияния, Томас вырос немного неуверенным и тихим парнем. Ему было сложно знакомится с девушками, он не любил выступать перед людьми, но обожал рисовать чертежи в офисной тишине. При знакомстве инициативу проявила именно Ненси. И он старался беречь ее, как самый бесценный в мире клад. Но судьба оказалась безжалостной. Когда Томас вернулся домой с работы в один из пасмурных дней, ему позвонил незнакомый номер. Мужчина с опаской ответил. - Алло, здравствуйте, это Томас Далтон? -Да, это я, - мужчина понял – что-то произошло. Голос собеседника веял тревогой. - Ваша мать… Сердце замерло. - Эмильда Далтон… Она умерла. - Что? - Ифаркт. Она позвонила нам с жалобой на недомогание, когда мы приехали, она была уже мертва. Пришлось выломать дверь… мы не успели ничего сделать… слишком поздно… Томас замер. Голова наполнилась вязким веществом, стала тяжелой. Он не слышал бессвязное бормотание на том конце провода, планета остановилась. Долго Томас вертел в голове слова о смерти. Долго пребывал в оцепенении. Осознание случившегося пришло не скоро. В надежде, Томас ждал еще одного звонка, который сообщил бы об ошибке. Но его не было. «Мамы больше нет, - повторял он, пребывая в тупом исступлении. – Она умерла. Мне больше не с кем посидеть за чаем, не с кем поговорить… мама ушла. Навсегда. Она не вернется. Она умерла. Я ее не увижу, не услышу, не почувствую. Моя мама… умерла! Я один…» Неожиданно ему стало очень жаль себя. Один. Слово отозвалось эхом по всему телу. Каждая клеточка вздрогнула и замерла. Тишина, боль и усталость. Произошедшее стало настоящим шоком для Томаса. Только мама, такая родная и горячо любимая, не бросила своего сына, дала надежду на светлое будущее, утешала в минуты слабости и никогда не покидала. Не стало и ее. Время отбирало у Томаса самое ценное, постепенно, не торопясь, и теперь дошло до дна. Всю ночь он бесился, круша и разрушая комнату. С диким ревом боли переворачивал комоды и шкафы, бил лампы, зеркала, посуду, срывал обои, исцарапывая пальцы в кровь, швырял стулья, до тех пор, пока не пришло бессилие. Голос охрип, глаза высохли… тихо свернувшись в самом углу комнаты и сознания, он отключился прямо на полу. Работу он бросил, просто перестал ходить на нее. Для кого работать и жить? Все цели потеряли смысл. Он запил. Деньги из заначки каждый день тратил на спиртное и пиццу, последнее чисто для шумевшего живота. Выпивая по бутылки коньяка, он начинал разговаривать с матерью, рассказывая, как раньше, о предательстве Ненси, о своих планах… - Вот, мама, - заплетающимся языком повествовал он в тишину, - сейчас там проект мне подкинут, и заживем мы с тобой… Для начала на море съездим, проветримся, а сука эта пусть тут со своим хахалем загинается. Что ты говоришь? Да, да, и дом построим. Все будет, мама, все будет. А Ненси ты не ругай, я ее люблю, она ко мне вернется, я знаю. Вернется… что мама? Конечно, дождешься ты внуков, я уже в полном порядке, найти бы хорошую женщину мне, чтобы детки вышли красавцы… Ненси, Ненси… да, да, Ненси подходит… вернется она и заживем мы, эх, заживем, верь мне… Далее Томас затягивал длинную тоскливую песню про капитана, погибшего в море и, все еще что-то бормоча, засыпал на том же полу. Утром голова болела жутко, но это мешало ему думать о происшедшем, поэтому он снова напивался. Томас пропустил похороны матери. Но после он единственный раз пришел на ее могилку. К тому времени, алкоголь выжег все чувства, внутри образовался засасывающий вакуум. Он долго лежал на теплой земле, прижавшись лбом к надгробию с фотографией несчастной женщины, тихо встал и побрел домой, где снова напился. Рухнул разноцветный мир молодого человека, превратив его в тряпичную куклу. Мир, склеенный несколько раз. Исчезло все, все превратилось в пыль. Что осталось ему спасти? Себя? Но кому он нужен? Есть ли хоть одно существо в мире, которому он был бы нужен? Кому отдать жизнь, если вокруг тебя никого? Светлая личность умерла. Ее место заняло одиночество. Началом всему та злосчастная авария, тогда Томас лишился будущих детей, потом любимой женщины, матери, столько раз спасавшей его от себя самого… а теперь он потерял и себя. Томас умер еще там, в больнице, когда ему сообщили диагноз. А потом он, как зомби, пытался вернуться к жизни вновь и вновь, но все тщетно. Словно сама жизнь не хотела более ему помогать, а только отталкивала, швыряя от боли к боли. Будучи в сознании, Томас написал на листе бумаги: Мои цели. Долго думать не пришлось. Прочерк. «Мои планы». Прочерк. «Мои мечты». Прочерк. «Моя жизнь». Прочерк… Давно он так не плакал, как этой ночью. Проспал он весь день, а проснулся только к обеду. Живот сводило от голода, холодильник пуст, денег почти не осталось. А рядом лежал лист, сообщающий о том, что он – никто. Весь день Томас пролежал, глядя в потолок. Ни мысли, ни желания, только чувство голода и обреченности. Когда стемнело он встал, чтобы справить нужду. Неожиданно он остановился. Блуждающий взгляд остановился на зеркале. Что-то шевельнулось в затуманенной памяти. Все. Он один, все кончено. Спасаться негде, да и смысла нет. Тяжело жить на белом свете без поддержки, без заботы, безо всех. Наконец-то появились какое-то чувство, эхом отразившиеся в глазах. Взгляд сфокусировался и прояснился. Да, он вспомнил, и он знает, что будет дальше. Хочется закричать от боли, долго Томас носил все в себе. Надоело, устал… Соленые струйки капали на пол. Все сразу навалилось тяжелым осознанием. Голова заболела от мыслей. Сможет ли он восстановиться? Вернуться к нормальной жизни? Быть может найдет себе женщину, которую будет любить также пылко как Ненси… Ненси! Имя отозвалось болью во всем теле. Да, он может жениться, но любить никого не сможет так. Может усыновить детей, но родных у него не будет. А мать ему не вернет никто. Никогда. Нет, ему не иметь семьи, все будет ненастоящим, театральным. Актриса, играющая любовь, маленькие актеры, играющие детей, а он - даже не хозяин театра, и не зритель, а часть реквизита, декорации, не способной что-либо решать. Хозяином является судьба. Его же судьба – очень обозленный хозяин. За что? И что делать дальше? Он знает концовку наперед. Одиночество его добило и поглотило, решая за него. Сон. Это был тот самый сон. Совпадало все, даже грязные рукава некогда новенькой нежно зеленой рубашки… все, до последней детали. Он должен умереть, это и есть приговор судьбы. Томас криво улыбнулся. Одиночество в зеркале ответило тем же. Стало легко, появилась цель – умереть, и он знает, как к ней придти. Есть вещи, которые убивают даже самых сильных людей. Это тяжесть ноши, взваленной на человека высшими силами. Есть те, которые борются и побеждают, так как судьба уступает. А есть те, кто ломается под напором новых болей и потрясений. Томас сломался. Его больше не существовало ни как личности, ни как человека. Ветер овеял лицо, сдувая дорожки слез. Земля жадно протягивала темноту навстречу потерянному взгляду, желая захватить еще одно тело в свои объятия. Месяц горестно вздыхал, следя за фигурой в окне. Томас знал, что за пять секунд до земли ему захочется жить. И знал, что не сможет выжить… - Прощай, мир, - прошептал он. – Надеюсь, больше не встретимся. Толчок.