Game over

Меня будит солнечный свет. Сегодня выходной день и поэтому никуда не нужно спешить. Я тянусь в кровати, разминая мышцы. Вставать не хочется, но не будешь же лежать целый день. Тем более я не один. Одеваюсь, затем спускаюсь в столовую, где меня уже ждут жена и дети. — Дорогой, ты сегодня что-то поздно проснулся. — Мари кладёт кашу в тарелку и ставит её передо мной. Я буркаю что-то невразумительное и с энтузиазмом набрасываюсь на еду, но с первой же ложки он, в смысле энтузиазм, несколько стихает — мало того, что каша оказалась несъедобной, так ещё и глаза моей ненаглядной впиваются в меня, как два буравчика. Я всё никак не могу понять повышенного внимания к моей драгоценной персоне. Однако долго Мари молчать не собиралась и с обидой, перемешанной с азартом и радостью, выдаёт мне причину своего недовольства, от которой я едва не давлюсь. — Ты забыл, что сегодня, наконец, казнят этих ведьм?! Мы же собирались пойти пораньше и занять лучшие места! — Мари, неужели тебе доставляет радость видеть чью-то смерть? — Да, я посмотрю с удовольствием! Эта проклятая ведьма Данка посмела назвать меня коровой!! — Боже, ты готова из-за обидного слова обречь человека на смерть?! Где были мои глаза, когда я женился на тебе? — Рой, ты забываешься! Отец дал за меня большое приданое, и ты готов был лизать его ноги, а сейчас смеешь говорить мне такие вещи!! — Мари, прекрати орать, у меня уже уши заложило! – Я встаю из-за стола, настроение явно испорчено, причём я, честно говоря, не помню о своих попытках подлизываться для того, чтобы кому-то понравиться — тем более отцу своей жены. Да и про приданое, по-моему, первый раз слышу. Кроме того, у меня появляется какое-то смутное ощущение беспокойства. Что-то не так. Хотя вполне возможно я себя просто накручиваю. Нервно провожу рукой по собственной шее и замираю… на меня, похоже, надето что-то вроде ошейника. Не может такого быть! Я же не собака, чтобы носить подобные украшения! Я вскакиваю и немедленно подхожу к зеркалу – так и есть, это действительно настоящий ошейник! Но откуда он? Почему я ничего о нём не помню?! — Мари, что это такое?! Почему на мне эта дрянь?!! — Ты что, уже забыл, как сам гордился этой теперь уже «дрянью»? Я тебе говорила его не надевать, но ты САМ его нацепил! А теперь меня же и обвиняешь?! — Мари, давай не будем ссориться, ты можешь снять его? – показываю рукой на шею. — Нет! Ты говорил, что эта вещь не снимается! Соберись, наконец, и пошли, а то придём последними и ничего не увидим!!! Наша перепалка грозит вылиться в настоящий скандал, поэтому больше ни слова не говоря, я плетусь к себе в комнату переодеться. Поднявшись к себе, почему-то выбираю дорожную одежду вместо праздничной. Уже уходя, замечаю меч, висящий на стене, и пристегиваю его к поясу. Мари, увидев меня в таком наряде, пытается снова закатить скандал, но я её быстро осаживаю предложением пойти смотреть казнь без меня, взяв только детей. «Дети какие-то подозрительные, как механические куклы, совсем без эмоций», — мелькает мысль и тут же исчезает. *** Вместе с нарядно одетыми горожанами, предвкушающими редкое зрелище, мы всей семьей идем к храму. Многие обсуждают предстоящее действо, весело переговариваясь, смакуя это событие так, будто жечь на костре будут бездушных кукол, а не живых людей. На храмовой площади стоят четыре столба и у каждого небольшой постамент, обложенный дровами и хворостом. Люди толпятся, близко не приближаясь, и явно томятся ожиданием. Шум голосов отдалённо напоминает рокот волн. Вдруг толпа замолкает, и стража выводит из храма четырёх женщин — две совсем юные, одна среднего возраста и одна уже пожилая. Пока их привязывают к столбам, зрители тихо шепчутся. — Наконец-то наш город очистится от скверны. — Молодухи-то как дрожат — боятся. — Правильно, пусть боятся, ведьмам не место здесь. — Смерть нечистым. — Околдовала она моего сыночка. Женщины у столбов для казни огнём худые, грязные, покрытые синяками и ранами, одетые в лохмотья. Приговоренные и пришедшая насладиться редким зрелищем толпа застывают в ожидании инквизитора с приговором. Он, правда, не заставляет себя долго ждать и является на место казни со свитком в руке. Поднявшийся было рокот в разношёрстной толпе зрителей мгновенно стихает, повинуясь взмаху его руки. Свиток с тихим шорохом разворачивается. В наступившей гробовой тишине этот звук, кажется, слышен на весь город. Слегка прокашлявшись, обвинитель речитативом зачитывает перечень преступлений колдуний. — От её взгляда… скисло молоко… плакал всю ночь ребёнок… заболел простудой мэр города… перестали продаваться продукты в мясной лавке… Перечень очень длинный, похоже, все неудачи, пропажи, болезни, смерти в Талене приписываются эти четырём женщинам. Я потрясён, что за такие бездоказательные обвинения человека могут приговорить к смертной казни, но люди, пришедшие сюда, слушают с явным интересом, и иногда этот список дополняется выкриками из толпы. Все довольны и счастливы, что всё плохое, происходившее в их жизнях, сейчас сгорит в очищающем пламене. Но жестокость не всегда имеет поклонников. Как только инквизитор озвучивает меру наказания, на площадь вырывается, раскидывая обывателей и размахивая мечом, высокий сильный варвар и требует прекратить этот балаган. Он красив в своём гневе и безумии в одиночку защищать несчастных женщин. Его глаза полыхают от ярости, а меч горит в лучах солнечного света. Странно, но он кажется мне знакомым. Вооружённая стража набрасывается на него, и завязывается бой. Я не выдерживаю, выхватываю меч и кидаюсь ему на подмогу. Бой жесток, но нападающие на нас плохо владеют оружием, и вскоре мы, стоя спиной к спине, взмыленные, перемазанные в чужой и своей крови, остаёмся вдвоём, а выжившие противники позорно бегут с поля битвы. Не сговариваясь, мы быстро освобождаем несчастных, однако инквизитор, про которого все забыли, кидается с коротким мечом на варвара. Тот отражает удар, нанесённый исподтишка, и, защищаясь, наносит служителю храма смертельную рану. Страшный вой прокатывается по площади, налетает ураганный ветер, срывая черепицу с крыш домов, поднимая мусор и камни с улиц, нанося ранения и увечья пришедшим сюда зрителям. Храмовник же вдруг изменяется, превращаясь в огненное чудовище, и накидывается на… Варга. «Варг?! Как я мог забыть про него?! Я же не Рой!! Я не женат… меня зовут Джей!! Мы здесь проездом!» — эти мысли мелькают, как в калейдоскопе, но придаваться раздумьям некогда — Варг явно уступает в схватке с демоном, в которого обратился инквизитор. Я бросаюсь к ним… и опаздываю на мгновение… моего друга рассекают надвое ледяным мечом. Я взвываю от боли и ярости и, сделав гигантский прыжок, вцепляюсь в горло противника… Последнее, что я помню — адскую боль в животе, которая скручивает меня, заставляя сильнее стиснуть зубы, и хруст костей своего врага. *** — Белоснежка моя, ящерка моя, блондиночка… — под эти причитания я прихожу в себя, но их смысл доходит с трудом. Первое что я вижу — мою игрушку, она такая соблазнительная и вкусно пахнущая, что я лижу языком её ароматную и солёную кожу. Игрушка настороженно застывает, но она же МОЯ! Я что хочу, то и делаю с ней, а сейчас хочу и сделаю её грязной. Я делаю рывок в её сторону, но она уворачивается и с громкими воплями, петляя, мчится прочь от меня. Я зол. Я хочу её, она будет моей! — Кретин! Динозавр! Животное! Джей, стань человеком, идиот! Блондинка чёртова! Что-то знакомое чудится в этих фразах, которые как птицы разлетаются от моей прекрасной игрушки, и это, кажется, не похоже на похвалу или радость. Наконец! Я поймал, поймал свою игрушку, она такая сладкая, горячая, тесная! Я делаю её грязной, а потом долго мою языком, чтобы очистить. Затем прижимаю к себе так, чтобы она не смогла вырваться и всегда была со мной, и засыпаю. *** Просыпаюсь, крепко прижимаясь к чьему-то тёплому телу… боже мой, это же Варг! — Очнулся, наконец! – раздаётся раздражённое восклицание. — Варг?! Прости, я, кажется, был не в себе! — Ты блондинко – придурок. – Эта фраза уже менее раздражённая. – Знаешь, я всё же не зоофил и не хотел бы им быть. Если хочешь меня – так будь в образе человека, а не этого… динозавра. Но, если бы ты признался мне в любви… я бы тебя в любом облике выдержал. А ты из-за своего непроходимого эгоизма делаешь только так, как нравится тебе. — Извини, я действительно ещё не могу управлять своей боевой формой. — А я, как дурак, рыдал над тобой, ящером, боялся, что ты умер, говорил ласковые слова, пытался оживить. И оживил на свою голову! — Варг, ну прости, я действительно не смог остановиться… — Надеюсь, ты хоть в этот раз запомнил что-то ещё, кроме чувства благодарности? — Да, ты не поверишь Варг, но мне страшно не хватало твоих слов… — Каких именно? – с подозрением спрашивает он. — Мне стыдно признаться, но я так бы хотел их услышать от тебя! — Что-то не верится, Джей, неужели ты хотел бы услышать моё признание в любви именно в тот момент, когда был в облике ящера? — Нет, не то… что-то другое… Постой, я вспомнил! Да! Именно эти слова мне очень, очень хотелось услышать!! – Я мечтательно смотрю на друга. И после короткой паузы выдаю: «Джей хороший мальчик»!