Antiphony / Антифон

      На сей раз ей снилась не пустыня, а местность, покрытая густым туманом, из-за пелены которого не было видно землю под ногами. Казалось, что даже руки её исчезали в воздухе.       Её наполняло необъяснимое спокойствие, смягчаемое медленно вихрящимся вокруг туманом. Обволакивающее безмолвие округи как будто воздвигло барьер между нею и горем и волнением, которые снова разрушали её сознание. Зазвучал знакомый голос, и она повернулась к нему, уже зная, кто это.       — В судных вратах ты встретишь хорошего человека, который делал плохое, и плохого человека, который делал хорошее. Кто заслуживает попасть в рай?       Серый плащ старца словно исчезал во мгле, края рукавов были ей не видны. Как и всегда, она не видела его глаз, скрытых повязкой. Она не двинулась с места, спокойно разгадывая его загадку.       — На это ведь нет правильного ответа, так? — спросила она. Если бы ответ был, то он бы точно оказался не тем, что она ожидала. Мудрец всегда водил смертных за нос, прежде чем дать им хотя бы намёк на реальную правду.       — Думай, — последовал простой ответ.       Она помолчала ещё немного. Спокойствие и умиротворённость этого мира снов смыли тот прах и грязь, в которые превратилась её жизнь, и позволили ей наконец думать ясно, без завесы страха и сомнений.       — Что делает хорошего человека хорошим, если он творит плохие вещи? — спросила она. — И плохой человек… Тот же вопрос. Как любого из них можно назвать хорошим или плохим, если они совершают противоположное тому, чем они…       Она умолкла, задумавшись сильнее.       — Чем «быть хорошим» отличается от «делать хорошее»?       Старый мудрец вынул иссохшие руки из длинных рукавов с размеренной неторопливостью. Лёгкая улыбка коснулась его бледных губ.       — Кого бы ты полюбила?       Она смотрела на него, снова потерявшись в загадке — слишком сложной и пугающей для её перенапряжённого ума. Но в лице Фазира не было злобы или надменности. Он пришёл, чтобы помочь ей, хотя его методы, как обычно, были обескураживающе замысловаты.       — Я бы хотела полюбить хорошего человека, — медленно проговорила она. — Даже если бы он творил плохие вещи. Было бы проще знать, что он всё равно остаётся доброй душой.       Она знала, что он услышал в её голосе невысказанные мысли. Она продолжила.       — Но другой… Если бы он был… Если бы он был хорошим по отношению ко мне… — Она на миг закрыла глаза, начиная понимать, что подразумевал старец. — Его бы я тоже могла любить. Потому что я бы знала, что он, по крайней мере, был бы способен делать что-то хорошее и, возможно, временами даже быть хорошим.       Улыбка Фазира выражала видимое одобрение, но его мысли оставались тайной.       — Который из них он? — просто спросила она. Ей не нужно было называть его имя.       Ответ старца привёл ее в замешательство.       — Они оба — один и тот же человек.       Ум её впитал это откровение и обратился к новым горизонтам возможностей, будучи слишком ошеломлён, чтобы справиться со всем сразу.       — Но… Разве это не все мы? — В груди её появилось странное новое чувство, разлилось по рукам и ногам и теперь охватывало остальные части тела весом этого открытия.       — Так ли это? — ровно спросил мудрец. — Кто же тогда пройдёт через судные врата?       Она глубоко вдохнула, пытаясь унять бьющееся сердце. Её ощущения были всё ещё подчинены волнению, порождённому собственными мыслями.       — Я не знаю, — открыто призналась она. — Не думаю, что кто-то может знать. Но… Я думаю, что надежда есть для каждого.       Она повернулась в сторону, почувствовав изменение в воздухе. Рядом с ней появилось окно, подёрнутое лёгкой дымкой, и сквозь него она увидела на кровати его спящий силуэт, теперь в одиночестве. Она смотрела на его лицо, расслабленное в забытье, наконец-то спокойное. Только во сне полностью пропадали стены его насторожённого самообладания, позволив ей наконец взглянуть на человека, которым он был в его самом естественном состоянии. Без защиты, но не беспомощный. Она всё ещё видела дремлющую силу и непреклонную волю к жизни, которые были очевидны для неё с самого начала. Где-то посередине пути его сила и честолюбие перестали быть угрозой и причиной вражды, а точнее, сделали возможным их союз.       Но этому союзу не суждено было длиться долго. Она отвернулась от окна и снова взглянула на старца. Её собственная сила внезапно покинула её. Она почувствовала себя куклой, наполненной мыслями и мечтами, на которые у неё не оставалось сил, чтобы воплотить их в реальности. Она выдержала долгую и трудную битву, чтобы закрепить свою независимость и власть над собственной жизнью и судьбой тёмного человека, но, похоже, её борьба достигла своего предела. Больше она ничего не могла сделать ни для себя, ни для него, что не увлекло бы их ещё дальше вниз на путь без возврата, без надежды.       — Что же я могу сделать для человека, который не хочет, чтобы его спасали? — тихо спросила она.       Возможно, этот вопрос ей стоило задать с самого начала, а не спрашивать, что можно сделать, чтоб спасти страну от фальшивого ультиматума. Не что она могла сделать, чтобы победить или перехитрить его, но что она могла сделать, чтобы спасти его, так, чтоб после всего, через что они прошли, не пришлось бы обращаться к такому вопросу.       — Что он сделал для тебя? — осторожно нажал мудрец.       Она удивлённо взглянула на него, гадая, к какому промежутку времени относился этот вопрос. Мозенрат спас её несколько раз, совершил для неё небольшие добрые поступки, спровоцировал её выйти за свои рамки… Но в итоге он забрал гораздо больше, чем дал. Эта мысль всё ещё терзала её сердце.       — Он никогда не отдавал безвозмездно, — сказала она. — Я не понимаю, что ты имеешь в виду…       — Что последнее он сделал для тебя?       Она помедлила с ответом, понимая, что старый мудрец теперь говорил с ней проще, потому что она всё ещё не понимала большую часть из того, чему он хотел её научить. Она закрыла глаза, и ответ пришёл к ней — простая истина, которую она проглядела.       — Он отпустил меня.       Она открыла глаза, чтобы увидеть его кивок понимания и терпения. Он ждал её решения. Ответа на её же собственные вопросы, который тихо укладывался в её сознании, как только она повернулась к окну и потянулась к спящему силуэту.       Она должна была уйти. Пусть её сердце будет рваться на части и истекать кровью, но она знала, что со временем это пройдёт, как бывало и раньше. Она не могла оставаться здесь, рискуя истечь кровью ради человека, который больше не требовал от неё жертвы, человека, которого она желала спасти больше всего на свете. Но, оставаясь здесь, она не могла спасти ни одного из них.       Провидец открыл путь в Морбию, чтоб она смогла спастись от мучений, и она верила, что он может также открыть путь из Страны Чёрных Песков и уберечь её от поисков богини, которая снова поработит её и повергнет в бесконечные страдания. В этом крылась причина его редкостного визита — предложить вмешательство, невозможное для смертного, даже обладающего огромным могуществом.       Её рука, словно неосязаемая, проводила по чертам спящего, касаясь кожи лица, но не выдавая её присутствия и не тревожа его отдых. Он не шевелился.       — Как ты и сказала, принцесса, надежда есть как для хорошего, так и для плохого человека, потому что оба они — одно и то же. Но надежда только ведёт человека на путь искупления. Выбор продолжать идти остаётся за ним.       Она медленно вздохнула, но только туман окружал её. Она не чувствовала его рядом, как будто их всё ещё разделяла толща сна. Она ощутила туман, когда наклонилась к нему и коснулась губами его губ — в последний раз, — и нежно обняла его, желая, чтобы он мог услышать её прощальные слова.       — Когда мы снова встретимся, мы будем на одном пути.       Она закрыла глаза и на секунду прижалась головой к его плечу, позволив себе забыть все недоразумения и горести, которые всё ещё оставались между ними, создавая воспоминание, не тронутое драмой или задними мыслями. Будущее было неясно, их пути ещё не были намечены. Она видела только мглу и его одиночество, когда он проснётся в час тусклого рассвета. Но она всё ещё должна была верить в него, в то, что освобождение от проклятия песочных часов приведёт его также к освобождению от проклятия перчатки. Она не сможет видеть его прежде, чем это свершится.       Когда она встала, провидец протянул к ней руку, ожидая, что она её примет. Сердце её затрепетало от внутренней уверенности, что вернуться домой она уже не сможет — это было невозможно из-за того, что Мираж всё ещё охотилась на неё. Она спокойно вгляделась в повязку на невидимых глазах провидца, вопрошая, куда они направятся.       — Нужно спасти другие души, — молвил он.       Её сердце снова забилось чаще, когда успокаивающая дымка, отделявшая её от реальности, начала рассеиваться. Она почувствовала, как вернулось нормальное течение времени, возобновив необходимость иметь цель и действовать. Она вспомнила цену защиты своей страны, сковывающее обязательство перед тёмным духом, и своё стремление разбить его, несмотря на то, что у неё нет ни могущества, ни знаний, чтобы это сделать. Факты оставались фактами. Время кровавой расплаты приближалось, и она одна знала это.       Провидец всё ещё ждал с протянутой рукой, выражая одновременно вызов и предложение. Ей придётся самой найти способ заплатить или отменить плату, чтобы предотвратить бойню, напоминающую о ещё более тёмном человеке, который когда-то правил этими землями.       Тогда она приняла его руку и позволила ему увести себя от исчезающего окна, решив не подвергать сомнению его дальновидность. Странный покой снизошёл на неё, несмотря на проявившуюся в воздухе срочность, которая была не знакома и чужда этому сонному царству. Она верила, что он перенесёт её туда, где ей нужно быть, где ей лучше быть, как для её собственной безопасности, так и для спасения тех, кто ещё и не подозревал о беде, поджидающей их за дверями.       Туман заклубился вокруг неё, когда она последовала за провидцем, и освободил её от невидимых пут, привязывавших её к человеку, которого она полюбила. В своих шагах она слышала эхо нежной песни, рождённой струнами арфы, — той самой песни, которая однажды боролась за её освобождение, а теперь стала мантрой надежды на освобождение его.