***
По-настоящему огромное, занимающее площадь примерно в два гектара четырехэтажное здание к нынешнему моменту является одним из пяти крупнейших океанариумов во всем мире, коим гордится чуть ли не вся Япония, стекаясь сюда с разных ее уголков. Строение это, носящее в переводе с окинавского языка многообещающее название «Грациозное море», содержит в себе около семидесяти семи различных и неподражаемых аквариумов, в каждом из которых обитают не менее удивительные представители всех подводных жителей японских островов. Вдоль длинных широких коридоров, чьи стены и потолок выполнены на заказ из специального прочного стекла, дабы возможностью напрямую лицезреть морских созданий привлечь как можно больше людей, плотной толпой передвигаются всевозможные посетители любой возрастной категории и пола: дети с радостными воплями носятся из стороны в сторону, перебивают друг друга и показывают пальцами на приглянувшуюся рыбешку, упрашивая родителей завести дома такую же, а взрослые недовольно шикают на расшумевшихся ребятишек, ругают их за неподобающее поведение и укоризненно качают головой, стараясь хотя бы одним глазком успеть взглянуть на редко встречающихся ламантинов по ту сторону прозрачной перегородки. Коки бесцельно бредет среди этого бесконечного потока людей, виновато извиняясь каждый раз, когда по невнимательности сталкивается с кем-то из незнакомцев. Будь он в своем повседневном состоянии, то наверняка почувствовал бы угрызения совести за излишнюю задумчивость и в дальнейшем постарался избежать подобных неловких ситуаций, однако... Однако именно эта маленькая, кажется, совершенно незначительная частичка «будь» выстраивает вокруг Фурихаты невидимую, но вместе с тем непроницаемую и круговую стену, ограждающую его от внешнего мира, подобно эдакому типичному пластмассовому шарику для хомяков, в котором животное бестолково крутится вокруг своей оси да снует туда-сюда, и, как неотъемлемое следствие, его в последнюю очередь интересуют те, кто извне тыкают на него пальцем с отвратительной нечеловеческой улыбкой. Коки ощущает себя таким же запертым в ограниченном пространстве зверьком, беспомощным и не имеющим возможности выбраться из созданной своими же руками незримой сферы. Погруженный в собственные мысли, словно в трясинное утягивающее болото, Фурихата останавливается только тогда, когда случайно, по обыденной невнимательности, сталкивается лоб в лоб с толстым слоем стекла, так неожиданно возникшим на пути в виде непреодолимого препятствия. Один из охранников, важным индюком расхаживающий по доверенному ему коридору, злобно и недовольно зыркает в сторону провинившегося нарушителя общественного спокойствия и, судя по наступательным движениям, собирается отчитать рассеянного «хулигана», пользуясь своим служебным положением и существенной разницей в возрасте. Но вот же незадача: буквально через несколько секунд мужчина, к своему удивлению, теряет из вида заданную цель, которая практически растворяется в надвигающейся плотной волной толпе. А в это время Фурихата, пораженный собственным инстинктом самосохранения, впервые за долгие месяцы сработавшим в нужный момент, боязливо жмется к стене уже в другом секторе, все еще опасаясь возможности преследования, хоть и знает, что глупо это до неправдоподобности. Сердце в груди колотится бешено и громко, не хуже, чем миниатюрный молоток по школьном звонку во время конца урока. Коки непроизвольно трясет от красочных воображаемых картин того, как его, закованного в наручники, ведут в специально отведенную для незначительных преступников комнату, как ему предъявляют обвинение по поводу «попытки порчи государственного имущества», как об этом узнает Акаши, как тот злится на своего безответственного любовника, отвлекающего его от неотложных дел какими-то абсолютно глупыми и абсурдными проступками, и как в последствии он запирает Фурихату дома, дабы последний больше не доставлял никаких неприятностей. «Боже, о чем я только думаю? Это же так нелепо. Да и он так не поступит... Правда ведь..?» Коки уже и не знает, на что действительно способен так изменившийся всего за какие-то минувшие месяцы его Сейджуро. Хотя кого он обманывает? «Его Сейджуро» слишком ярко контрастирует с тем не признающим ничего, кроме поставленной цели тираном, который сейчас наверняка продолжает сидеть в своем не менее строгом и пугающем кабинете, производящим впечатление типичной комнаты для допросов, где любой человек в первую же секунду чувствует себя морально уничтоженным, словно его, отвратительного таракана, безжалостно раздавили тяжелой подошвой громоздкого ботинка. Фурихата как-то измученно вздыхает, поджимая нижнюю губу и царапая ногтями узкую черную лямку от небольшой, висящей на поясе виниловой сумки. Только сейчас он вспоминает, что в ней находится некогда подаренный Акаши фотоаппарат, на который, как ему кажется, все-таки следует заснять хоть что-нибудь из сегодняшнего дня; ведь неизвестно, удастся ли ему в будущем вновь вернуться в этот океанариум, потому как достать сюда билеты получается далеко не у каждого. Однако, когда Коки машинально поднимает взгляд с пола на находящийся в паре сантиметрах от него аквариум, то он, практически давясь безмолвным выкриком, так и оставшимся где-то на глубине легких, рефлекторно отскакивает в сторону, чем вызывает со стороны мимо проходящих людей глумливые насмешки и недоуменное перешептывание. Через невидимый слой стекла на него, перепуганного от неожиданности и все еще вздрагивающего от мимолетного испуга, смотрит относительно небольшой черный глубоко посаженный глаз так незаметной подплывшей к самому ограждению китовой акулы. Действительно громадная и внушительная туша коричневого окраса медленно двигается по какому-то своему, намеченному заранее пути, не отрывая пристального и отчасти ленивого взгляда от стоящего в коридоре Фурихаты, уже успевшего успокоиться и почувствовать стыдливое покалывание в области груди из-за того, что он, как маленький ребенок, впервые оказавшийся в подобном месте, испугался какой-то огромной рыбешки, не способной, в принципе, причинить ему никакого вреда. Смущенный собственной глупостью, Коки неловко чешет затылок, будто молча извиняясь перед другими посетителями, и думает, что, будь вместе с ним Акаши, тот наверняка бы укоризненно покачал головой, а после снисходительно потрепал своего возлюбленного по мягким волосам, успокаивающе улыбнувшись. В этот момент Фурихата машинально прикасается к собственной макушке, надеясь почувствовать на ней чужую, но до разливающегося по всему телу тепла родную ладонь; однако ничего, кроме уже давно знакомой шевелюры он не ощущает и тут же отдергивает руку, будто секунду назад кончиками пальцев задел нагретую до покраснения конфорку. Коки слабо мотает головой, словно стряхивая с себя пыль разочаровывающих воспоминаний, и спешно отходит от аквариума с пугающей его китовой акулой, намереваясь посмотреть на что-нибудь менее устрашающее. Небольшой буклет, взятый еще на входе и содержащий в себе схему всего океанариума, оказывается сейчас как нельзя кстати. Дабы никому не мешать на проходе, Фурихата останавливается возле незаметной опечатанной двери и внимательно изучает план второго этажа, стараясь на нем мысленно отметить свое нынешнее местоположение, чтобы в результате опять не заблудиться в дебрях бетонных лабиринтов. Наконец разобравшись в витиеватых разноцветных линиях и замысловатых чертежах, он находит название одних из самых ярких и интересных представителей морских глубин, коих ему всегда хотелось увидеть непосредственно в живую, а не на картинках в безграничном, но вместе с тем и ставившим в определенные рамки просторе интернета. Коки мимолетно улыбается, складывает обратно разноцветную бумагу и, поправив съехавшую сумку, шествует прямо по коридору, к сектору, где громадные подводные жители резко сменяются более мелкими своими собратьями. Все-таки любят здесь играться с контрастами размеров.***
Коралловые рыбки, плотными стаями скользящие из одного угла аквариума в другой, напоминают бледно-зеленые осколки стекла, мерно кружащиеся вокруг водорослей под натиском искусственного течения. Чуть бледный свет рандомно раскиданных напольных ламп отражается от тесно примкнувших друг к другу чешуек, словно от итальянского витража времен барокко, создавая еле различимую игру бликов в воде. Пожалуй, было бы неплохо скормить этим однообразным, но всем вместе создающим спиральную, будто по крупицам собранную ленту, все свои переживания, душившие изнутри всякое желание попробовать вновь исправить что-либо. Фурихата, оторвав задумчивый взгляд от скрывающихся в другом конце аквариума рыбок, невольно обращает внимание на свое нечеткое отражение, находящееся прямо напротив него, и замирает, словно одна из тех сотен статуй, что встречаются практически на каждой, даже самой заброшенной городской площади, и о коих, ровным счетом, почти никто не заботится, заставляя некогда величественные мраморные скульптуры превращаться в потрескавшиеся под натиском времени искаженные фигуры. В стекле оказываются видны очертания не одного, как это должно было быть, а целых двух полупрозрачных, будто частично растворенных в воде образа: Коки, застывшего от сковывающего шершавыми веревками удивления, и стоящего рядом с ним аловолосого юношу, который с легкой, почти незаметной заинтересованностью наблюдает за муреной, высунувшей пятнистую голову из-за коралла и злобно открывающей рот, видимо, в надежде, что ее заметят служители океанариума и наконец покормят. Фурихату бьет мелкая дрожь, спина покрывается липким потом, из-за чего футболка неприятно клеится к мокрой коже, дышать становится гораздо сложнее, а ритм сердцебиения ощутимо сбивается, напоминая собой игру какого-нибудь известного музыканта на барабанах. «Это все неправда. Мне просто кажется...» И он действительно убеждает в себя в том, что отражение второго, до наворачивающихся на глаза слез знакомого молодого человека, чей взгляд даже сейчас выглядит неподобающе правдоподобным, не более, чем плод вышедшего за рамки благоразумия воображения. Как это порой бывает, что когда ты скучаешь по человеку, успевшему занять особое место в твоем робком и легко ранимом мире, то его образ непроизвольно начинает мерещиться везде, куда бы тебе ни пришлось пойти. Он преследует безжалостно и пугающе напористо, независимо от того, хочешь ты этого или нет. С другой стороны, в подобных обманах зрения есть свой значительный, хоть и весьма странный плюс. «Хотя бы так, но я могу видеть его рядом с собой, а не ждать каждый вечер, когда у него закончится документация, чтобы просто посидеть вместе пару минут перед сном...» Коки, чуть прикрыв глаза, машинально начинает отводить руку в сторону, чтобы дотянуться до того места, где сейчас, судя по отражению, должен «находиться» выдуманный им же Акаши. Пусть он всего лишь излишне правдоподобная иллюзия, но кто хоть раз не хотел ненадолго утонуть в собственных мечтах, добровольно отдаться во власть воображения и в живую почувствовать то, что с таким остервенением другие называют нереальным и бессмысленным? В стекле, чуть прищурившись, Фурихата видит, как его подрагивающие от напряжения пальцы практически соприкасаются с пальцами совершенно невозмутимого полупрозрачного силуэта, однако в тот момент, когда происходит легкий и, как кажется, обязанный быть безрезультатным тактильный контакт, ранее обнадеженный смехотворностью всего происходящего юноша резко распахивает глаза, будто только что очнувшись посреди ночи от бросающего в пот кошмара. Он сейчас чувствует то, что, по сути, чувствовать не должен: тепло чужого тела. Боязливый взгляд робко устремляется в правую сторону, где с привычным спокойным выражением лица стоит Сейджуро. Живой. Из плоти и крови. Отдернуть по инерции руку не получается: давно знакомые крепкие пальцы властно сжимают бледную от страха ладонь. К горлу подкатывает тугой ком, перекрывающий воздуху всякую возможность беспрепятственно проходить через дыхательные пути, и Фурихате кажется, что он отчаянно начинает задыхаться. Опасение того, будто за «самовольный» уход в океанариум ему непременно назначат воспитательное наказание, с каждой секундой ощущается все сильнее и словно сжимает в своей безжалостной хватке хрупкие внутренние органы. Хочется бесследно провалиться под землю. — Утром, когда ты еще спал, я видел билеты на твоей тумбочке, — размеренно отвечает Акаши на застывший в воздухе немой вопрос «Как ты меня нашел?». — П-прости, из-за меня ты снова оторвался от работы, — Коки неуверенно мнется на месте, невольно чувствуя себя виноватым чуть ли не во всех грехах человечества, и закусывает щеку изнутри, боясь резкой реакции на свои извинения. — Дальше отец справится сам. Все, что я посчитал нужным, я сделал, — Сейджуро ненавязчиво дергает смущенного собеседника за руку, заставляя того рефлекторно покачнуться, и аккуратно прижимает его к себе, будто перепуганного до смерти ребенка. Фурихата расслабленно утыкается носом в чужое плечо, не в силах сдержать искреннюю улыбку, и цепляется пальцами свободной ладони за пропитанную родным запахом футболку, словно боясь того, что гладящий его сейчас по голове Акаши — вернувшийся, именно тот, в которого Коки и влюбился когда-то — исчезнет, растворившись в воздухе прозрачной дымкой. И все же у отражений есть одна странная привычка: показывать то, что мы желаем больше всего. Впрочем, материализуют они это порой тоже весьма неплохо.