Supreme

Кюхен опускает раскрытую книгу себе на грудь и обводит взглядом заполненную людьми комнату. Люди, люди, люди. Любовь, любовь, любовь. Так и должно быть? Остался ли хоть один человек, не стремящийся найти любовь всей своей жизни? Хоть один… Вот и в этой книге. В этой задрипанной, тысячной по счету книженции опять любовь. Хочется выплюнуть это слово, потому что привкус такой приторный, что даже после того, как этот сладостный, трепещущий комок покинет рот, рецепторы будут еще долго раздражены. Послевкусие – жестокая на самом деле вещь. Он не хочет знать об этом чувстве ничего. Абсолютно. Он не хочет видеть влюбленных людей. Не желает слышать и, тем более, петь песни об этом состоянии. Ненавидит, когда в, вроде бы, абсолютно лишенной романтики книжке (по крайней мере, покупая ее, он на это надеялся) главный герой вдруг приободряется поцелуем в лоб, потому что, видите ли, эта дева настолько непорочна и чиста, что ради нее хочется жить. Выплюнуть, растоптать и забыть. Хочется покоя. Все это, все это уродство, спрятанное за красивыми фразами, проходит. И не остается даже разбитых сердец. Потому что любовь есть не что иное, как бегство от одиночества. Вернее не так. Поиск любви есть бегство от одиночества. Настолько опошлить что-то прекрасное могли только люди. Вечно копошащиеся в своих личных проблемах люди. Такие же, как он. И даже сейчас, преисполненный ненавистью к поддельным чувствам, Кюхен смотрит на своих одногруппников и задается вопросом о том, кто из них влюблен. Кто только считает, что влюблен? А кто только мечтает влюбиться? Он такой же, и вся его ярость, ядом распространяющаяся в мыслях, просто обычная зависть. Такая зависть, когда человек знает, что что-то есть, существует и украшает жизнь других, а он элементарно ждет подвоха. Потому что либо supreme love, либо ничто. Никаких переходных стадий он не приемлет, душит в себе еще до того, как оно появится, и даже не задумывается о том, что, возможно, именно из симпатии вырастает влюбленность, а из влюбленности любовь. Нет. Он просто устает ждать. Ему нужно сразу. Максимализм, как результат кучи бесплодных попыток. Кю бросает противное чтиво: переворачивает раскрытую на нужной странице книгу, и кладет на стеклянный журнальный столик. Оставляет и уходит к себе в комнату. Мин пока туда не собирается, а это значит, что у него есть немного времени, чтобы насладиться одиночеством. Реука раздирает любопытство: что же там такого было написано, что Кю выглядел настолько раздраженным и уединился в комнате? Парень сползает на пол с просторного кресла и, протиснувшись под столик, укладывается там на спине, мирно сложив руки на груди. — Не лежи на полу – простудишься, — замечает Донхэ. Реук только мотает головой, а сам втайне выбешивается от этой занудной заботы. Неужели кто-то думает, что одного предупреждения хватит для того, чтобы уберечь? Нет, в это надо вложить душу. Надо встать и самому поднять нерадивого друга с пола, наорать на него, уверить в том, что если такое еще хоть раз повториться, то он лично выпихнет этого придурка на улицу, чтобы тот там продрог и потом страдал от своей глупости. А простое: «Не лежи – простудишься» - это отмазка. Если лег, значит хотел. Если хотел, значит не отступит. Если не отступит, значит либо должно быть препятствие, либо ничего. Все остальное иллюзия. А Вукки хочет. Вукки всем своим существом желает заглянуть в мир Кю. Что же там такого неприятного, такого, заставляющего морщиться? Этот парень такой…перекрывающий дыхание. И непостоянный. Ре мог бы сильно расстроиться, узнав, что все то время, которое Кюхен бегал счастливой бабочкой по дому, он встречался с одной милой девушкой. Мог бы расстроиться, если бы выяснил это до того, как тот с ней расстался. До того, как стал мрачнее тучи. Но и этот факт мог бы потрепать Вукки нервы, если бы…Кюхен тогда не встречался с другим парнем, с которым тоже в итоге порвал. Слишком сложно, чтобы понять. Это ведь не люди так влияют на Кю. Это чувства, которые известно только ему. И, может быть, еще и книгам, которые он постоянно читает. Так приятно наблюдать за увлеченным чтением Кюхеном. Парень отражает в своем взгляде все, что происходит на страницах: вот она самоуверенность, пробивающаяся сквозь чуть напряженный взгляд. Вот она печаль, скатившаяся в глубины души прямо за дрогнувшим кадыком. Или же ярость в чуть более сжатых пальцах. Читать Кюхена так интересно. Тем более, если это единственный способ проникнуть в его сознание. Поэтому Реук сейчас пытается узнать не только то, что Кю чувствует, но и почему. Зрачки движутся вслед за сознанием, впитывающем строки. Пара секунд, и вот уже рука сама поднимается к стеклу, отделяющему его от отравленной книги. Палец следует за взглядом, а взгляд движется за самыми что ни на есть бульварными строчками: Любовь поразила их с первого взгляда. Тогда, когда он увидел ее в первый раз, он и полюбил. Навсегда. И только сейчас судьба свела их вновь. Что-то более бредовое придумать нельзя. Можно такое почувствовать, наверное, но писать такое нельзя. Реук вылезает из-под стола с чувством глубокого разочарования. Неужели, все, что так расстроило Кю – это банальность истории? Собравшись с духом, парень пробирается между ребятами и направляется в сторону объекта своего вожделения. А ведь это Кю сделал его таким циничным и в то же время жалким. Когда твой возлюбленный настолько «скользкий», что нет возможности поймать его, даже в своих мыслях – это вселяет чувство отчаянья. Нет четкого образа, он расплывчив и слишком противоречив. А другие сводят все к банальным перепадам настроения. Ре робко стучит в нужную дверь. Ему, естественно, никто не отвечает. Кюхен в шутку думает, что можно было бы сейчас притвориться мертвым, чтобы от него уже наконец отстали. Вошедший Вукки становится неожиданностью для Кю. Юноша без разрешения присаживается на край кровати. Как можно быть настолько стеснительным и беспардонным одновременно? Когда Реук располагается на постели, Кю понимает, что тот от него отставать не собирается, и, присев на кровати, укладывает подушку выше, чтобы было удобнее. Наушники, в которых играла музыка без слов (если была бы лирика, она была бы про любовь) откладываются в сторону. А Кюхен готов слушать бесполезный треп хрупкого пацаненка. На самом деле, не очень-то готов. Все, в этом парне его выводит. Это существо, как будто бы создано для того, чтобы быть любимым и обласканным. Он, как маленькая девочка, выпрашивающая леденцы у родителей, всего лишь состроив милую рожицу. Божий одуванчик, на который никто не посмеет дунуть. Он, вот он, может получить то, что так нужно большинству людей на этой чертовой планете. Просто так: за то, что он таков, каков он есть. И это вызывает жуткое желание тут же прогнать парня. Кю так бы и поступил, если бы не было так любопытно, что этого святошу привело к нему. — Что за книгу читаешь? Интересно? Посоветуешь ее? — Реук знает, что сейчас, должно быть, раздражает парня своими вопросами. Но, в сущности, ему нужна хоть какая-нибудь реакция на себя. На ненужного и незаметного себя. В глаза Кю бросается провод от наушников. Можно ли им задушить человека? Мысль такая сумасшедшая и приятная, что вызывает на лице улыбку. Жуткую правда, но улыбку. В глазах горит жажда мяса и крови, а из груди вырывается смешок. Реук не может не улыбнуться в ответ. Ему настолько нравится такое к себе отношение, что это ненормально. Его улыбка такая же неправильная. Такая же безумная, но Кю, почему-то, этого не видит: — Ты-то чего улыбаешься? — надменно спрашивает он, не закрыв рта после произнесенной реплики. — Сначала на мой вопрос ответь, — все таким же милым тоном отвечает Ре. — Ладно, — Кюхен подтягивает к себе ноги и укладывает руки на согнутые колени. — Прекрасная книга. Просто отличная. Много приключений. Не обремлена философскими рассуждениями. По секрету скажу – это как раз слабая сторона автора. Как впрочем, и любовная линия. Но этот утырок почему-то решил, что без любви всей жизни тут не обойтись. В общем, тебе понравится. Читай, — Кюхен высокомерно отворачивается, произнося последнее предложение. Наконец, этот «вечный макнэ» (даже это прозвище уже нечто: неужели нельзя было отобрать у этого ребенка хоть что-нибудь, что ему не принадлежит?) узнает, как Кю к нему относится. Но Вукки мало того, что не сильно расстроен такими словами, он даже нисколько не удивлен. Только подсаживается ближе и, желая вызывать в Кю гнев, говорит: — О да, обожаю такие книги. О чем же еще писать, если не о любви? Хочешь – не хочешь, все равно чувствуешь. Да, Кюхен? Ты ведь недавно с кем-то расстался, я ведь не ошибаюсь? Кому как не тебе знать, как много страданий приносит это чувство. Но оно все равно остается самым светлым, — «меньше сарказма, меньше сарказма» - только и повторяет про себя Реук. Кюхен больше не скрывается. Он смеется. Внутри нет ни капли радости. Только какая-то горечь и разочарование. Да, черт. Да. Это так глупо, но почему же это правда? Для него, по крайней мере. Неожиданно в голову приходит мысль, которая позволяет увести разговор в сторону от его личной жизни. Ну, не совсем увести, хотя бы повернуть. — А откуда ты знаешь об этом? — ударение на слове «ты» для Реука, как гвоздь в гроб.— Я никому об этом не рассказывал, — еще больше удовольствия в голове, еще медленнее текущие слова, а в душе гадкий протест. Наглое выражение уже давно слезло с лица Вукки, и парень встает, чтобы уйти, сбежать, не раскрыв свою тайну. Но его хватают за запястье. Ре чувствует, как соскальзывает с поверхности и валится на Кюхена, самодовольно нависающего над парнем. — Так ты у нас маленький шпион? И зачем же нам все это? — Кю улыбается, мечтая растоптать бесполезное чувство юноши. Не supreme love. Не оно. Не достойно существовать. Вукки боится. Знает, что разоблачен. Знает, что теперь не останется ничего. Он не допустит этого. Руки тянутся к лицу, дабы скрыть отчаянье. Он знал о невозможности взаимности. Но так хотелось сохранить это светлое чувство для себя. Так приятно было изнемогать от боли, когда Кю было плохо. Так интересно было тихо и мирно, за его спиной, содействовать во всех делах. Так необычно растворяться в нем. Так эгоистично и от того по-особенному. Реук не томился, как кошка, в ожидании, когда ее погладят. Занимательно было вызывать к себе ненависть, что-то такое же сильное, как и любовь. Если уж последнее из ряда фантастики, то первое-то ему под силу. А сейчас он такой же жалкий, как любой другой тайный поклонник. — А может кто-то у нас влюбился? — и, не дожидаясь ответа, а вернее протестов, как думает Кю, он продолжает. — Хочешь, чтобы я тебе ответил. Хочешь, чтобы прижал и поцеловал, да? Реук активно мотает головой, мечтая провалиться под землю, и чувствует, как его ладони бережно убирают с лица холодными пальцами. Прежде чем сделать задуманное, Кю наслаждается видом взлахмаченного воробушка у себя на коленях. Вукки весь съеживается и зажмуривает глаза, как будто бы смотрит плохой сон. О нет, парень, это не сон, это реальность. Мягкие губы впиваются нежным поцелуем в напряженный рот. Кюхен очень ласков. Неприлично ласков. Гладит языком сжатые губы, и Реук уже не может противостоять. Ложь, проникающая в кровь вместе со слюной, просто выносит мозг. Пара мгновений, и Кюхен уже орудует во рту юноши, как ему вздумается. Долбанная влюбленность. Думает он. На все готов, стоит только поманить. Когда Вукки обхватывает руками шею Кю, притягивая ближе, и сам начинает проникать в рот к нему, у Кю в голове проскальзывает: Недолговечная одержимость. Еще противнее. Жажда узнать, на что готов этот парень, заставляет Кюхена проникнуть руками под его рубашку, вызывая тихий стон себе в губы. Одна пуговица расстегнута. Вукки тянется к Кю, чтобы снять с него майку. Кюхен отрывается от него и, улыбаясь лишь глазами, не моргая совсем, мотает головой. Потом одним лишь жестом приказывает Ре забраться на кровать. Внутренний голос орет, что надо бежать, что это подчинение ни к чему хорошему не приведет. Но что он может сделать, если уже привык воплощать любое желание Кю, которое только ему под силу? Поджав под себя ноги, Реук усаживается на кровать. Кю разлегся как султан и смотрит на Вукки, как на какую-то шлюшку на одну ночь. А потом подтверждает свое отношение, показав тому, что он должен сделать: парень в воздухе расстегивает невидимые пуговицы, чтобы Вукки последовал его примеру. Реук не чувствует унижения почему-то. Он смотрит Кюхену прямо в глаза и начинает раздеваться. Не стриптиз, просто расстегивает несколько пуговиц, а затем начинает их отрывать, при этом усмехаясь. Кю не понимает что, но что-то его выбивает из колеи. Что-то не так, определенно. Он действительно готов на многое. Лжепреклонение. Ужасно. Когда Реук остается в одних лишь джинсах, Кю пальчиком манит его к себе. Вукки прогнувшись в спине, как кошка, наклонятся к Кю и слышит, как тот, чуть оторвавшись от стены, выдыхает ему на ухо: «Покажи мне, как сильно ты меня любишь». Что-то непонятное просыпается где-то на стыке гордости и любви. «О да, очень сильно. Настолько, что уничтожу нас обоих», – решает Ре. Полуобнаженный парень тянется рукой к ремню Кю, не кинув на того не единого взгляда. Ладонь проскальзывает под джинсы и обхватывает возбудившийся член. Кюхен, как последний идиот, пытается сопротивляться наслаждению, старается не закинуть голову назад. Смотрит на Реука, ловко ускользающего из-под его взгляда. Парень льнет к шее Кю. Поцелуй. Засос. А потом Ре отстраняется и, высунув язык, самым его кончиком проводит от ключицы до уха. Пять секунд, Кю не может больше. Стонет. Такой протестующий звук. Сам же себя загнал в рамки. Еще две секунды, и зубы Реука смыкаются на мочке Кю. Кюхен распахивает глаза от удивления, а Вукки уже вновь зализывает его раны. Ладонь продолжает хозяйничать в штанах Кюхена, и перед самым оргазмом Кю, Реук также как Кю недавно, наклоняется к нему и шепчет: «Сильно. Настолько, что выбью всю эту дурь из тебя». Пощечина, и вот ошарашенный Кюхен видит только удаляющуюся фигуру парня. И что же это было? И в голове есть только одно: То, от чего так отчаянно отмахивался.