Джейн Доу

Говорят, что пройдет, и что время все раны лечит. Только я состою из полсотни противоречий, да таких, что нельзя разобрать не за день – за вечность. Если память придет, то я подготовлюсь к встрече. Мои руки в бинтах, медсестра меня кормит с ложки, говорит, что на мне заживает все, как на кошке, и я скоро буду, как дама с журнальной обложки, у которой точеный нос и прямые ножки. Как ей верить, когда все лицо скрыто под бинтами? Пульс колеблется между полутора-двумястами, когда их меняют. Только голос подобен стали: - Зеркала убрать! Пусть сначала на ноги встанет. Ни лица и ни имени. Я не помню основы. А врачи говорят, что я – Джейн. Просто Джейн. Джейн Доу. В этом имени нет ничего для меня родного. Я не знаю, зачем его повторяют снова и зачем собирают меня из кусочков кожи. Говорят – что мертво, то уже умереть не может. Я шепчу: «Ну, пожалуйста, господи-ты-мой-боже, дай мне вспомнить хоть то, что было всего дороже...» Меня возят на кресле-каталке по всей больнице – медсестра говорит, что мне нужно смотреть на лица. Перестанет тогда ко мне приходить полиция, если вспомню себя… семью… своего убийцу? Полицейский сказал – мое тело нашли в кювете, а моих отпечатков нет ни в одном документе. И вообще не понятно, есть ли на этом свете хоть один человек, что пропажу мою заметил... Что ожогов на мне больше, чем пятьдесят процентов, и за жизнь за мою он тогда бы не дал ни цента, когда я лежала, огражденная желтой лентой и накрытая чьим-то грязным куском брезента… Я одна. Совершенно одна в темноте и мыслях. Говорят, что во сне возвращается память быстро. Мне вообще говорят прописных очень много истин, только вот в голове до сих пор почему-то чисто. Снятся мне лишь закрытые двери и коридоры, темнота, из которой мне кто-то шипит, что скоро он вернется за мной. Я противлюсь этому зову и упорно шепчу: - Я Джейн. Просто Джейн. Джейн Доу.