Дорожные монологи

Камбэй шёл в деревню Канна, бодро и легко ступая, как будто его ноги не утомились, пройдя до этого сотни военных дорог. Зачем я иду в деревню? Я хочу защитить крестьян и восстановить справедливость. Уничтожить банду, из-за которой мирные люди не могут жить и работать свободно. Так ли это? Или я лгу самому себе? Не о крестьянах я думал, когда давал согласие на это безумное дело. Я хотел, как прежде, стать частью целого. Выполнять приказы вышестоящих и распоряжаться подчинёнными. Мне было пусто и сложно в мире гражданского хаоса, в мире, лишённом строгой иерархии. Но кто возьмёт на службу старого солдата, да к тому же, теперь лысого. Ха, славно было придумано: переодеться монахом, чтобы преступник не заподозрил подвоха и подпустил к себе поближе. Монахом быть мне понравилось. Никто не боится, все уважают. А главное, не надо заботиться о причёске. Не податься ли на старости лет, и впрямь, в монахи? Надо это обдумать. Впрочем, не сейчас, сейчас всё уже решено на несколько месяцев вперёд, если не на всю жизнь. Я иду воевать за нищую деревню и веду туда своих людей. Каждый из них будет рисковать жизнью за миску риса. Хейхати опять что-то жуёт. Почему этот мирный, в сущности, человек согласился на наше рискованное предложение, ума не приложу. Шёл бы охранником к какому-нибудь лежебоке. И шкура цела, и рису всегда навалом. Вот зачем пошёл Ситиродзи, я знаю точно. Верная моя жена, соратник по отгремевшим битвам. Ситиродзи, старый друг, как хорошо, что мы встретились в такой момент. Как хорошо, что ты остался прежним: беззаботным и отважным. Солдатом с лицом упитанного, лукавого Будды. - Эй, Ситиродзи, помнишь, как мы обороняли Старую крепость на окраине города Симоцукэ. Героически обороняли, а теперь остаётся почесать в затылке и спросить, зачем? - Ещё бы. Как сейчас помню. Такое не забудешь. - Я по молодости лет был строгим командиром, всех держал в узде. Солдаты близко боялись ко мне подходить, а ты каждый вечер лип, как настоящая жена. - Конечно, лип. Я, в отличие от других, не мог протиснуться в деревянную трубу водопровода, через которую солдаты по ночам сбегали в весёлый квартал. Что оставалось делать? - Как?! Не может быть, чтобы сбегали! Неправда всё это. Кстати, ты тогда был тощим, похожим на ужа. - Ужа, наглотавшегося лягушек и заболевшего запором. Хейхати недовольно пробурчал: - Я ем, между прочим, а вы слова разные неаппетитные говорите. Да, мне всегда было гораздо проще вот так идти на войну, отчаянно сражаться, незамысловато развлекаясь после боя. Мог бы я стать осёдлым человеком, хозяином собственного дома, главой большой семьи? Если бы мог, то и стал бы им. Люди чаще всего становятся теми, кем могут стать. Не надо себя обманывать. Ситиродзи попробовал мирной жизни, но, как только появилась возможность, отказался от неё. О чём я думаю? О пустяках. А о чём должен? О тактике и стратегии предстоящего сражения я думать не могу. Крестьяне не сумели нарисовать простейшего плана своей деревни. Но какой бы не была эта деревня, мы не сможем всемером, нет, вшестером держать круговую оборону. Кацусиро надо оставить при себе, иначе мальчик погибнет в первом же сражении. Кикутиё тоже не вызывает у меня доверия. Необразованный, безответственный тип. С другой стороны, он отлично понимает крестьян и наверняка будет полезен. Надо его вечером пригласить к общему костру. Раньше крестьяне не оказали сопротивления. Основательно бандиты деревню допекли, если эти робкие бедолаги решились выступить против них. Нужно будет организовать хоть какое-то подобие крестьянской армии, одним нам точно не справиться, да и боевой дух деревни поднять не лишне. Хорошо бы заранее узнать о предполагаемых противниках как можно больше. Сколько их точно, сколько ружей, сколько лошадей, где убежище? Если появится такая возможность, следует атаковать первыми. Для начала необходимо отправить на разведку Кюдзо, он опытный, дисциплинированный воин. Тот его бой, неожиданно перешедший из учебного в настоящий, я запомню навсегда. Смертельно опасный человек, но совершенно не кровожадный. Зачем Кюдзо пошёл с нами? Не думаю, что изучение тактики обороны деревни может быть полезно для такого мастера. Оголодавшим Кюдзо тоже не выглядит. Так или иначе, мне остаётся только радоваться, с ним наши шансы на победу заметно возросли. Горобэй наслаждался солнцем, запахами, яркими красками природы и свободой, которую по-настоящему ощущаешь только в юности. Зачем я иду в деревню? А почему бы, спрашивается, мне туда не идти? Этот путь ничем не хуже любого другого. Кто-то скажет, что в деревне меня ждёт неминуемая гибель. Ха, надо думать, этот кто-то собирается жить вечно. Нет, он, конечно, сколько угодно может собираться, но, даю голову на отсечение, у него это не получится. Разве только про неминуемую гибель мне скажет бессмертный бог. Но бессмертному богу нет никакого дела до меня, смертного. Не станет он со мной разговаривать. Если даже меня в деревне и ждёт смерть. Что, собственно, я теряю? Беззубую, беспомощную старость? Я никогда уже не стану великим наставником, поэтом, музыкантом или правителем, проживи хоть до ста лет. Жизнь сложилась, ничего интересного в ней больше не произойдёт. Кроме, конечно, смерти. Вот это будет по-настоящему занимательным событием. Так пойду же навстречу смерти самым благородным и честным образом! Верну крестьянам рис, женщин и чувство собственного достоинства. Может быть, победив в бою грозных врагов, они поймут, что есть в мире доблесть, которую нельзя купить за рис или деньги. Это понимание стало бы для крестьян по-настоящему ценным приобретением. Тогда, если бандиты появятся снова, для защиты деревни не потребуются наёмники. Очевидная экономия. Это даже крестьянин поймёт. Кроме заботы о завтрашнем дне, меня мучает вопрос: правильно ли мы поступили, взяв с собой ребёнка. На вопрос трудно ответить. Тут своей-то судьбы не знаешь, а предсказывать чужую – неблагодарное занятие. - Эй, Кацуширо, ты свернёшь себе шею, если продолжишь засматриваться на Кикутиё. Уверяю тебя, он не пропадёт без нашего внимания. - Горобэй-доно, я ни на кого не засматриваюсь. - Даже на девушек?! Непорядок. Нам попался некачественный ученик. - Как вы можете такое говорить?! - Да, вот, представь себе, могу и не только говорить. А ты? Не убегай, я буду молчалив, как та рыба, которую поймал и съел на обед твой любимый Кикутиё. Из мальчишки выйдет толк. Пока что он совсем не самурай, но его лепили хорошие руки. Я не удивлюсь, если окажется, что он пятый или шестой сын в знатной семье со скудным достатком. Что же заставило их отпустить из дома такого наивного парня? Надеюсь, у Камбэя хватит сил, а главное, времени, и он успеет научить юнца быть воином. Хорошо быть юным? Да. Хотел бы я стать юным? Нет. Ничего не умеешь и даже не догадываешься о том, что ничего не умеешь. Когда догадываешься, приходит зрелость. Иногда, она приходит слишком поздно. Иногда, не приходит вообще. Не все цветы становятся плодами. Хорошо сказал, надо запомнить. Большая удача, что Кюдзо согласился пойти в деревню. Призрак смерти, увидев его, в ужасе отступил от нашей компании, хотя и продолжает плестись в некотором отдалении. Конечно, Кюдзо это «вещь в себе». Молчаливый, загадочный. Что мы о нём знаем? Образован, мастер меча, но, сдаётся мне, в регулярной армии Кюдзо не служил. Самодостаточность там напрочь отшибают. А он сам себе командир и сам себе подчинённый. Впрочем, я могу и ошибаться. Может быть, у Кюдзо личный девиз «промолчи, сойдёшь за умного», а, на самом деле, он – общительный весельчак? Интересно, есть ли у него чувство юмора? - Кюдзо-доно, с Кацуширо я разобрался. Теперь спрошу у вас. Вы на девушек засматриваетесь? - Нет. - Ах, это очень печально! - Не печальтесь. На мужчин – тоже. - Почему же вы этого не делаете? - Упасть можно, Горобэй-доно, и больно удариться. Это намёк? Не знаю, как у него с чувством юмора, а вот меня чувство самосохранения явно подвело. Ну и рожа у него сделалась! Вообще-то, воина с такой физиономией, как у Кюдзо, можно нанять даже телохранителем жены. Впрочем, жены у меня нет, но у многих-то они есть. С другой стороны, чужая жена это совсем не то, что своя. Лучше думать о женщинах. Безопасней. Дети от таких дум не заводятся, деньги не тратятся, удовольствие остаётся. Итак, интересно, красивые ли в этой деревне женщины? Наверно, нет. Потому, что красивых умыкнули бандиты. Опять-таки возвращаемся к мысли о необходимости нашего похода. Надо красивых женщин вернуть как можно быстрее. Не думать же мне о некрасивых. Мозгов жалко. Кацусиро старался держаться ближе к Камбэю и изо всех сил копировал манеры немолодого самурая. Ещё, по доброте душевной, он волновался за похмельного смешного человека с поддельным семейным древом, который упорно преследовал самураев. Зачем я иду в деревню? Нет ничего проще, чем ответить на этот вопрос. Наконец-то сбудется мечта всей моей жизни. Я стану самураем. Сомневаться в этом нечего. Ещё бы, с таким учителем! Конечно, бандиты опасны, но мне почему-то кажется, что победа будет на нашей стороне. Мы обязательно спасём женщин, которых похитили из родных домов. Может быть, какой-нибудь из этих красавиц я понравлюсь. Тогда у меня появится настоящая женщина, а не соседская девчонка, курносая и глупая. Ещё год, и меня бы женили на ней. Конечно, эти женщины - красавицы, бандиты же не слепые, смотрели, кого воровали. Я, между прочим, Горобэй-доно, не засматриваюсь на девушек потому, что, в отличие от вас, серьёзный человек. Я должен сосредоточиться и не отвлекаться на мелочи. Мне предстоит учиться у настоящего мастера. Да, я знаю, что Камбэй-доно настоящий мастер, сам видел, как он спас ребёнка. Традиционной самурайской причёски ради успеха дела не пожалел. Хотя, это досадно, выглядит теперь Камбэй-доно несколько для самурая… непривычно. Горобэй-доно всё никак не может уняться. Разговаривать с Кюдзо-доно о каких-то там девушках – непростительная ошибка. Так его, Кюдзо-доно! Нашёл над кем подшучивать! До сих пор дрожь бьёт, как вспомню бой между Кюдзо-доно и неосторожным самураем. Его же предупреждали, что не стоит использовать мечи, достаточно бамбуковых палок. Кюдзо-доно проявил настоящее благородство. Потом, конечно, убил наглеца. С одного удара напополам развалил. Если повезёт, я хотел бы перенять пару приёмов у Кюдзо-доно. Но это уж если очень сильно повезёт. Интересно, стану ли я настоящим мастером? Неужели это возможно только в старости. Обидно. Надо утром вставать раньше всех и больше тренироваться, а я постоянно просыпаю. Странно, все бодро идут, вроде бы и не устали, а у меня уже ноги отваливаются. Хорошо ещё, что кроме меча ничего тяжёлого нести не нужно, а то бы и руки отвалились. Ловко Кикутиё ловит рыбу! Он, конечно, не самурай, но, по-моему, очень хороший человек и проворный, когда трезвый. Нехорошо бить человека по голове из засады, но я не мог ослушаться приказа. Потом мне это испытание даже понравилось. Но, что за беда? Нас обещали в деревне кормить, а не поить. Там Кикутиё всё время будет трезвый. Как только можно пить эту гадость! Но придётся привыкать, а то несолидно. Ещё хорошо научится трубку курить, но это совсем противно и очень долго, сакэ, по крайней мере, можно залпом выпить и быстро чем-нибудь закусить. Чем сакэ закусывают? Кушать очень хочется, а до ужина часа два, не меньше. - Хейхати-доно, а что это вы едите? - Еду я ем. - Какую? - Свою. - Оставь его в покое, пусть жуёт. На, вот, возьми сладкий шарик. - Спасибо, Ситиродзи-доно, я не хочу есть, просто полюбопытствовал. - Бери-бери. Кстати, твой Камбэй-доно обожает сладкие шарики, и, однажды, за раз съел целое блюдо. Потом два дня болел. - Не может быть! - Ха-ха-ха! Какой ты смешной. Ну, конечно же, Камбэй-доно питается праной, грязь сама отстирывается с его одежды, а сандалии не касаются земли. Правильно? - Я этого не говорил, но Камбэй-доно – великий самурай. Он не может объедаться какими-то шариками. - Может. И не какими-то. Сладкими шариками из клейкого риса с цукатами внутри и глазурью снаружи. А если серьёзно, то вот, что я тебе скажу: Камбэю-человеку гораздо труднее быть великим самураем, чем тому божественному существу, которого ты себе вообразил. Невелик труд сделать бога из бога, гораздо труднее сделать бога из человека. Осознал? - Осознал. - Бери шарик! Я второй раз предлагать не буду. - Спасибо. Конечно, Ситиродзи-доно прав. Ему хорошо говорить. Верная жена, старый боевой товарищ. Почему я не додумался взять с собой еду? В следующий раз обязательно надо будет прихватить, и побольше. Сколько же они вместе воевали? Дольше, чем я живу. Когда-нибудь я стану старым. У меня будут свои ученики. А что ещё? Свой дом, жена и дети. И огромный, толстый живот. Потому, что мне тоже нравятся сладкие шарики. И вовсе не из-за того, что они нравятся Камбэю-доно. Хейхати всегда был лёгок на подъём, вот и сейчас, когда солнце начало клониться к закату, он нисколько не устал, только сильно проголодался. До ужина оставалось ещё много времени, пришлось подкрепляться на ходу. Зачем я иду в деревню? Трудно сказать. Миску риса в день я мог бы заработать и в городе, не рискуя жизнью. Разве мало на мою долю досталось путешествий, сражений и смертей? Пора уже на покой. Осесть бы где-нибудь в красивом месте, найти себе добрую подругу и жить в своё удовольствие, изредка вспоминая о прошлом. А я вместо этого опять иду сражаться, да ещё практически задаром. Как мне такое в голову пришло? Не иначе, козни злых духов. Хотя, если признаться самому себе, уговорил меня вот тот болтливый философ. Нет, я не перекладываю вину на Горобэя, я ведь не мальчик несмышленый, согласился по доброй воле. Крестьян стало жалко. Правда, не думаю, что мы им поможем. Уж очень безнадёжное дело. С другой стороны, судя по уверенному виду, наш предводитель уже придумал, по меньшей мере, гениальный план. Судьба и её превратности. Сколько помню, мне казалось, что вот сейчас, ну, в крайнем случае, завтра жизнь изменится. Я стану богатым или получу хорошую должность. И вот результат: меня ждёт несколько месяцев тяжёлой, опасной работы за одну только еду. Кстати, да, есть хочется. Где–то у меня были припрятаны лепёшки. Так, что надо этому мальчишке? - Хейхати-доно, а что это вы едите? - Еду я ем. - Какую? - Свою. Зачем мы взяли Кацуширо с собой? Он не воин. В деревне, как я понимаю, будет, чем заняться, кроме воспитания ещё одного самурая. Хотя, до уборки урожая никто нас не потревожит. Хочет Камбэй с мальчишкой возиться, пусть возится. Все солдаты когда-то были молодыми, некоторые молодыми и остались. Сколько мальчишек, которых я знал, не дожили до седых волос? Не сосчитать. Что это я расхныкался? Кацуширо всё-таки не ребёнок. Если с ним обращаться, как со взрослым, он и станет взрослым. В юности на мир смотришь иначе. Сколько мне тогда было лет? Не больше двадцати. Я отказался сделать харакири и прожил ещё столько же. А мог бы двадцать лет гнить в земле. Ах, узнать бы, прав я тогда был или не прав? Кто подскажет? - Горобэй-доно, ты знаешь ответы на все вопросы. - Спорное утверждение. Скорее так: я не все ответы знаю, но при желании могу сочинить любой ответ. Какой у тебя вопрос? - Двадцать лет назад я был совсем юным… - Да что ты говоришь?! - Я вернулся в отчий дом со своей первой войны. Радовался очень, собирался жениться, матушка радовалась, а вот отец встретил меня неласково. Через неделю он сказал, что генерал, под знамёнами которого я воевал, недавно был признан изменником и казнён. Вот и выходит, что я – тоже изменник. Чтобы на семью не упала тень, мне следует покончить с собой до того времени, пока в дом не пришли стражники. В таком случае семья сохранит честь. Матушка согласилась, что лучше она будет думать обо мне как о погибшем, чем как о государственном преступнике. - Тебя бросили в тюрьму из-за генерала, которого ты только издалека видел? Нет, я, конечно, из вежливости могу спросить, сделал ли ты харакири, но, согласись, это будет не самый умный вопрос. - Да, я просто ушёл из дома. Кстати, меня никто не искал и не пытался арестовать. - И ты никогда не возвращался домой? - Никогда. - Итак, в чём состоит твой вопрос? - Прав я был или не прав, когда отказался сделать харакири и сбежал? - Дорога легка, солнце светит, трава зеленеет, небо безоблачно… нет, парочка облаков на нём присутствует. Ты путешествуешь в компании благородных самураев. До бандитов пока, как до луны. За пазухой полно рисовых лепёшек. - Откуда ты знаешь? - От тебя. Я не представляю, как ты провёл последние двадцать лет, и не догадываюсь, что будет через неделю, но сейчас мир улыбается тебе. И ты, прямо в лицо улыбающемуся, голодному миру, задаёшь вопрос потрясающей глупости. Не стыдно? - Стыдно. Но лепёшку я тебе не дам. - Ты полагаешь, что в случае голода, тебя спасёт одна рисовая лепёшка? - Нет, пожалуй, не спасёт. - Тогда ты знаешь, как поступать. - Держи, изверг. - Спасибо. Болтливый обжора! Впрочем, он прав. Жизнь слишком хороша, чтобы разменивать её по мелочам или выбрасывать на помойку в угоду эфемерным принципам. Если уж никак не получается у человека избежать смерти, то встретить её надо так, чтоб смерть эту встречу запомнила. Ситиродзи старался не отставать от остальных, но сидячий образ жизни последних лет давал о себе знать. Или, может быть, следовало поменьше сладких шариков с собой брать? Зачем я иду в деревню? Исключительно по своему легкомыслию. Хотя, конечно, нет. Я всей душой желал перемен, но только сейчас до конца осознал, как тосковал по прошлому. По своей молодости, по бесшабашной жизни, когда всё решали за меня, оставалось только яростно сражаться и от души веселиться. А что ещё нужно молодому человеку? Теперь не тот уже стал Ситиродзи. Растолстел, засиделся на одном месте. Но это поправимо! Я пошёл бы за Камбэем куда угодно. Пусть дело будет опасным, а дорога трудной, я всё равно бы пошёл. Судьба знает, что делает, раз она опять свела нас. Не говорите мне о близкой гибели. Я знал повара, который упал в водосточную канаву и пропорол грудь торчащим из неё колом. А ничего не предвещало беды, мирный человек шёл на базар. И, вообще, страх не снаружи, страх внутри нас. Совершенно напрасно Камбэй не хочет иметь дела с тем смешным парнем, который, несмотря на отказ, упорно нас преследует. Судя по рассказам крестьян, у бандитов есть лошади и ружья. Против такого противника трудно будет выстоять вшестером. Проворный, сильный и предприимчивый человек нам бы не помешал, пусть он простолюдин на самом деле, и не владеет грамотой. Мы же не в библиотеку читать отправились, а воевать в деревню. А вот, если говорить о юноше, что идёт с нами, тут я бы с Камбэем поспорил. И дело не в том, что Кацуширо молод, мы, когда определились на службу, были не старше. Дело в том, что задача перед нами стоит практически невыполнимая, даже если посчастливится уцелеть. Для боевого крещения это не лучший вариант, надорвётся парень. Слишком он трепетный, слишком восторженный. Жизни не знает. Разбаловался я, служа с Камбэем. К ощущению одному неполезному привык. Привык, что спина надёжно прикрыта. А тут чужие, незнакомые люди. Можно ли положиться на Хейхати? Откуда у него лицо человека, привычного к пинкам судьбы? А Горобэй? Кто он: самурай, странствующий философ или болтун, которого отовсюду гонят за длинный язык? Про Кюдзо Горобэй мне такое рассказал, что поначалу я не поверил. Пожалуй, Кюдзо единственный в нашей компании настоящий самурай, кроме, конечно, меня. - Кюдзо-доно, почему вы согласились пойти с нами? - Один настоящий бой добавляет воину больше навыков, чем десяток тренировок. Обычно я не люблю убивать, но бандиты не вызывают у меня жалости. Простите, но я вам не поверил. Бандиты, за редким исключением, плохие воины. Они берут нахрапом, количеством, пугают беспомощных и беззащитных людей. Вам нужен противник тонкий, нужен изящный рисунок боя, игра разума, силы и хитрости. Вы же вместо поиска достойного противника отправляетесь воевать с толпой ублюдков, способных нападать на женщин и детей. Надо будет на досуге подумать над вашими, Кюдзо-доно, мотивами. Кюдзо шёл за Камбэем, изредка поправляя шляпу. Солнце давно уже покинуло зенит, и теперь его косые лучи забирались под широкие соломенные поля и заставляли серьёзного самурая фыркать и несолидно чихать. Зачем я иду в деревню? На это есть несколько причин. Начать с того, что мне совершенно не хотелось разговаривать с аристократом, слугу которого пришлось убить. Не думаю, что из этого разговора вышло бы что-нибудь путное. Аристократа понять можно: неприятно, когда какой-то неизвестный ронин оказывается сильнее твоего слуги и убивает его на глазах у толпы. Позор, можно сказать. Что бы я сам сделал пятнадцать лет назад, напади чужак на моего человека? Не спустил бы такого. Хотя, я и в юности не нанял бы настолько глупого и неумелого слугу. Или это только кажется, что в юности я понимал жизнь? Как тут не вспомнить поединок, заставивший меня покинуть родные края. Мастер Кэнко, вы забыли настырного юношу из знатного рода? Если да, то напомню: я отбил у вас женщину. Она предпочла молодость и красивые стихи. В очередной раз благодарю за удар, от которого на моём лице остался шрам. Удар этот лишил меня любовницы и семьи, но подарил встречу с человеком, перекроившим всю мою судьбу. Оказалось, что врач, которому было поручено меня лечить, полжизни провёл на войне. Две-три беседы с ним, и вычурная игра словами на поэтических турнирах стала мне неинтересна. Впервые я осознал, как должны выглядеть ладони воина, а ведь меня с детства учили искусству владения мечом. Я другими глазами посмотрел на свою жизнь. Что мне предстояло? Поступить на службу при дворе и научиться лавировать между чужими интересами, не забывая о своих? Завести одну или несколько жён и проводить годы, гуляя между их павильонами? Соблазнить столько женщин, сколько это прилично для аристократа высокого ранга? Пристроить детей на заманчивые должности? Всё так хорошо известно, что можно сразу ложиться и умирать. Я решил, что моя жизнь будет особенной. Пусть недолгой, но я проживу её так, как хочу. Через неделю отчий дом был мною покинут, а через месяц – забыт. Жаль, что я не знаю имени врача, не спросил, слишком поздно понял, как много он для меня сделал. Время быстротечно. Целая жизнь отделяет меня от неопытного мальчишки, пропустившего удар в лицо. Школы, практики, поединки, сражения, но, сказать по чести, никогда ещё я так не рисковал, как сейчас. Против ружей мы бессильны, придётся действовать хитростью. Странно, я испытываю облегчение от того, что не требуется принимать самостоятельных решений. Я уже и забыл, как это приятно: переложить головоломную задачу на кого-то другого. Надеюсь, бывалый воин выберет правильную тактику и ситуация не будет такой безысходной, какой она выглядит сейчас. Нас всего семеро. Кстати, ещё вопрос: сколько именно самураев идёт в деревню? Камбэй. Я был удивлён, когда этот человек заговорил со мной. Я не знал, чему верить: причёске монаха или одежде самурая. Впрочем, манеры и смысл его предложения не оставили сомнений. Можно присвоить чужие документы, украсть клинок и одежду, но отметины прожитой жизни не подделаешь и не смоешь. Итак, один самурай есть. Ситиродзи. Мне понравилась его преданность старому другу и решимость идти с ним до конца. Хейхати и Горобэй. Они немолоды, но если самурай дожил до седых волос, значит, как воин, он чего-то стоит. Пять, если со мной. Теперь - простолюдин. По молодости лет я бы убил Кикутиё за подлог и издевательство над памятью благородной семьи, но жизнь меняет нас. В последнюю ночь в городе он развлёк нашу компанию, как заправский актёр. Давно я так не смеялся. Кикутиё не самурай, но боец по своей натуре, а это немало. - Кюдзо-доно, с Кацуширо я разобрался. Теперь спрошу у вас. Вы на девушек засматриваетесь? - Нет. - Ах, это очень печально! - Не печальтесь. На мужчин – тоже. - Почему же вы этого не делаете? - Упасть можно, Горобэй-доно, и больно удариться. И как это вы, Горобэй-доно за свою неспокойную жизнь умудрились сохранить такой длинный язык не подрезанным? Сбил меня с мысли. Вспомнил. Кикутиё – единственный, кто идёт в деревню даром. Он сочувствует крестьянам всей душой. К тому же Кикутиё знает простых людей гораздо лучше, чем любой из нас. Это может быть очень полезно. Итак, остался Кацусиро. Ничего не могу сказать. Ни один человек в мире не сможет оценить воина до его первого боя. Мастерство, полученное на тренировке, и воспитание могут испариться, как роса, а могут – стать твёрже гранита. Считаем, что самураев шесть. Ситиродзи-доно, я надеюсь, вы не собираетесь со мной шутить? - Кюдзо-доно, почему вы согласились пойти с нами? - Один настоящий бой добавляет воину больше навыков, чем десяток тренировок. Обычно я не люблю убивать, но бандиты не вызывают у меня жалости. Не скажу я вам правды. Потому, что сам не знаю ответа. Кикутиё мог бы идти сутками, если бы не больная после вчерашней попойки голова. К тому же ныла шишка, поставленная самым подлым образом. И это называется «благородные господа»! Зачем я иду в эту грёбанную деревню? А чёрт его знает. Обидно стало. Откуда я могу взять настоящие документы о древности рода? Меня годовалым ребёнком нашли на пепелище и с тех пор взрослые передавали из семьи в семью, радуясь возможности сбыть с рук. У меня имени-то не было, все называли по-разному, как дворового щенка. С пяти лет я ел тот хлеб, на который сам зарабатывал. И хрен кто учил меня грамоте! Может быть, у меня не получается так красиво махать мечом, как у вас, но в драке я отделаю любого. К гадалке не ходи! Ну, на дедушку у меня рука не поднимется. Он, вообще, хороший человек. Хвост самурайский отхрямзил, глазом не моргнул. Спас ребёнка и денег за работу не потребовал. Я бы тоже спас, если что. Меня же в детстве какая-то добрая душа из огня спасла? Спасла. А то, что к себе не взяли, так на это я не в обиде. Жизнь понимаю. А мальчишке евойному я, точно, шею намылю. Бить меня по голове из-за угла! Тоже называется, проверка. «Настоящий самурай увернётся…» Выпил я, чего ж тут непонятного?! «Настоящий самурай никогда не будет настолько пьян…» Выпьешь – будешь. Ещё смеялся надо мной из-за возраста. Откуда я знал, что по документу мне тринадцать. Я крючки эти не разбираю. Кто на очереди? Неужели я толстячка не одолею? Он тяжелее иголки что-нибудь поднять может? Идёт – спотыкается, потеет. Жена, понимаешь! Толстячок, значит, самурай, а я - нет?! Вот Горобэй и Хейхати – крепкие ребята и негордые. Мне даже обидно не было, когда они надо мной потешались. Горобэй - тот ещё клоун, жаль, что я его не поймал. Хотя, такому не накостыляешь. Маленького молчуна с расхераченой рожей я, если честно, побаиваюсь. Похож он больше всего на дубовый корешок и ядовит, как поганка. Такого на узкой дорожке лучше не встречать. Что б у тебя шляпка отвалилась! О, смотри-ка, и правда – отвалилась! Ладно, не отвалилась, сам снял. Обедать уселись, а меня не зовут. Ну и ладно, нужен мне ваш рис! Рыбки в ручье наловлю, пожарю и пообедаю. Так, быстрее доедаем, а то сейчас уйдут, хрен потом найдёшь. Задницу мою не видали? Посмотрите! Посмотрели и сурово пошли дальше. Не понравилась шутка? Мальчишка всё время озирается. Не надейся, я тут, готовь шею к помывке. Солнце садится. Вы чего, всю ночь собираетесь топать? Куда торопиться? Стемнеет скоро, холодает. Зачем это ко мне Камбэй идёт?