Дотянуться до тебя

I find shelter, in this way Under cover, hide away Я нашла приют на пути этом. Под оберткой твоей я спряталась ото всех. The XX – Shelter

      Лаксус думает о том, что брошенное как-то вскользь кем-то из учителей «подростки разрушат мир» может оказаться правдой, потому что он идет под руку с Альбероной и слушает очередную бредовую идею, которая кажется гениальной сквозь фильтр виски. У Дреяра в заднем кармане вибрирует телефон – их с Каной ищут вот уже добрые два часа. - Паршивенький клуб, - уточняет девушка, едва переступая порог Порока. Лаксус не удивляется, потому что паршивое у Каны все с оговоркой на алкогольные напитки в ценовой категории «для оживших бумажников». Альберона оглядывается, фокусируя взгляд на каждом ярком пятне, которое в сознании больше воспринимается как монстр из психоделического ужастика, и довольно улыбается. – Здесь нас точно заметят.       Кана и Лаксус – прекрасная попытка вселенной вместить одну душу в два тела. У обоих по венам давно течет спирт вместо крови – сделай надрез на запястьях и получи свою стопку текилы. Оба противятся каждой потуге мироздания перевести их жизни в ровные единицы, упрямо скатываясь до нулей бесполезных обществу, но обожаемых им же. - А если нет, то что будем делать? – у Лакса скептицизма будет побольше. Видимо, его генерирует никотин. А Кана не курит – когда-то пообещала матери. Дреяра почти умиляет эта ее привязанность к обещаниям, пока девушка не спрашивает, где носит его отца с матерью. Это ведь, знаете, достаточный повод заткнуться. - Поедем в другой клуб, у нас еще целая ночь, - пожимает плечами Альберона. У них действительно целая ночь и целый список клубов, но вовсе не целая возможность напиться и устроить первоклассное шоу, поэтому тут, как в разговоре с барменом без документов, дается только одна попытка.       В клубе жарко и нечем дышать. Лаксус бывает здесь чаще, чем положено ученику старшей школы, поэтому Кана удивленно вскрикивает, когда блондинка в нижнем белье вешается Дреяру на шею и пачкает его рубашку своей помадой. - Поэтому я и предпочитаю бары, - закатывает глаза Альберона, когда девица уходит, получив свое короткое «не сегодня». – А ты, я смотрю, особо не заморачиваешься, оплатил шлюшку и готово? - Это Карма, - отвечает Дреяр. Он кладет все, что только можно на попытки Каны его поддеть, потому что сам делает точно так же, когда речь заходит о промахах Альбероны, вроде шкафа забитого вещами со странным леопардовым принтом и комментария о том, что этот самый принт носят только девушки легкого поведения. - Найди уже себе девушку, - закатывает глаза Кана. У нее самой нет и не предвидится парня, потому что Альберона из тех, кто предпочитает свободное плавание с бокалом мартини и случайным сексом. - Как только избавлюсь от невесты, - Лаксус обнимает ее за талию не потому, что у него, понимаете ли, просыпаются чувства или вроде того, а потому, что в толпе мелькает случайная фотовспышка. Дреяр вспоминает о том, что, вообще-то, давно не выходил на люди с девушкой (где-то даже читал догадки о том, что он сменил ориентацию), потому что показаться на публике с Мираджейн – идея глупая просто до безобразия.       Мира и Кана разительно друг от друга отличаются. Лаксус уверен, что дело в возрасте, потому что на Альбероне закрытое платье длины ниже среднего, которое явно выбрал отец, смотрится так, что хочется поставить пометку «18+» и не подпускать на всякий пожарный детей, а Штраус выглядит невинно даже в белье от Victoria`s Secret самого откровенного кроя. Сравнение их двоих походит на сравнение новенькой яхты деда и купленного года назад Porsche Лаксуса – абсолютно глупо и бесполезно, но можно рискнуть, когда делать нечего.       У бара Кана флиртует с девушкой за стойкой, а Лакс с легкой полуулыбкой ее поддерживает, потому что план Альбероны до омерзения прост и это явная его часть. Дреяр проводит кончиками пальцев по смуглой руке Каны и дотрагивается до браслетов, девушка возвращает ему ухмылку и запускает пальцы в волосы. Девушка за стойкой с иронией советует снять им комнату наверху, но это конкретно испортило бы им представление. Уединение – удел тех, кому нечего рассказать публике, а в этот вечер у Лаксуса и Каны для окружающих целый том различных историй.       В толпе Альберона ловит за запястье Карму. Блондинка таращится на Кану и на купюры в ее руке, потому что работать с девушками не привыкла – не ее ориентация, да и, вообще, компетенция. Шатенка смеется, не перекрывая визжащую музыку ни на йоту, справа появляется Лаксус с двумя бокалами в руке и объясняет, что им нужен столик. Карма думает о том, что эти пять секунд ее жизни не забудутся еще долго, потому что вспышка стробоскопа дает понять, где она раньше видела Кану. И это запускает ту цепную реакцию, о которой еще час назад зудела трезвая Альберона.       Карма ведет их к столику в углу – самому неприметному и одинокому, а потом обещает больше не беспокоить и гуглит вчерашние новости, переодеваясь в гримерной за сценой клуба. В новостной ленте фотография наследницы состояния Клайвов с благотворительного ужина – у Кармы хорошая память на лица. - Она меня узнала, - хихикает Кана, потягивая через трубочку коктейль цвета подростковой тоски – фиолетовый с тонкими нитями синего. – Мы можем начать через какое-то время.       Карма отличается профессионализмом на уровне «бездарность» и держать язык за зубами не умеет совсем, но сегодня Лаксус готов ей похлопать только поэтому. Буквально через десять минут рядом с ними появляется парень с камерой на груди, пытающийся сделать вид, что он тут оказался чисто случайно и что ему вовсе не интересна такая внезапная парочка. Кана весело подмигивает Дреяру и взбирается на стол. У Альбероны в этом деле практики достаточно, чтобы, напившись, не свалиться. Она пару минут изображает из себя танцовщицу, привлекая внимание толпы, а потом переступает на столик рядом (благо, расположены они достаточно близко) и сбивает оттуда стакан с недопитым виски, а еще открытую бутылку пива и чей-то бумажник. Первая вспышка раззадоривает Кану, и она кричит в толпу что-то вроде «повеселимся, сучки?». - Сделай вид, что тебя не мутит от этого, - шепчет на ухо Алберона, плюхнувшись к Лаксусу на колени. У них договоренность, от которой ни один отходить не собирается, но оба знают, что в этом нет ничего приятного. Родственные души предпочитают связь на уровне дружеской, поэтому и не клеймят себя поцелуями, сексом и прочей сопливой дрянью.       У Каны липкие губы и привкус виски на губах. У несчастного репортера нужная фотография. У Лаксуса маячащая не за горами свобода. Все до больного прекрасно. - Валим отсюда, - Лакс резко встает и тянет за собой шатенку – они могут уйти только вместе, и Кана, на счастье Дреяра, не любит клубы достаточно, чтобы поехать куда-нибудь в место потише и подороже.       На улице, кажется, температура становится ниже на несколько градусов, а Порок и окончательно утверждается с своем статусе дьявольской жаровни. Кане кажется, что она вовсе не зря избегает таких вот клубов. У нее тормоза сбиты только на отметке «алкоголь и веселье», все остальное Альбероне кажется уже существенной проблемой. Ее почти можно назвать пай-девочкой. - У нас все получилось? – интересуется Лаксус. Кана сидит напротив него и не понимает, какого черта все так тащатся от кожаных сидений, потому что они, вообще-то, та еще дрянь, когда ты в платье и твоя кожа липнет к ним, как новенький консультант в отделе косметики. Альберона задумчиво забивает свое имя в поисковик и открывает последние новости. - Фотки пока нечеткие, но результат есть, - улыбается девушка, запрокидывая голову. Все идет как нельзя лучше. – Куда поедем? - Куда-нибудь, - хмыкает Лаксус.       Минут через десять они тормозят у отеля. Это тоже плюс для происходящего, потому что здесь их точно могут заметить, а судя по взгляду администратора, еще и узнать. Номер на двоих поближе к бару, на всякий случай, не вызывает какого-либо нескрытого удивления, но Кана уверена, что теперь за стойкой будет что обсудить. - Почему бы не взять номер с раздельными кроватями? – уточняет Лаксус, когда они открывают дверь. Дверь в спальню только одна, кровать тоже, а диван кажется непозволительно маленьким. - Потому что тогда рискуем лохануться и завалить весь план? – Кана на автомате тянется к мини-бару. Там ее уже ждет бутылка текилы формата совсем не мини. Альберона уверенным движением ее открывает и пьет прямо из горлышка, потому что желания искать стаканы у нее нет абсолютно, а силы на это выкачали минутой ранее.       Кана не скандалистка – это у нее от отца. Она напивается в хлам, не ночует дома, но закатывает истерики только отцу по праздникам или четырнадцатым числам каждого месяца (день смерти матери), тут уж, знаете, как повезет. Альберона готова прямо сейчас сдохнуть от перенапряжения, потому что последние полчаса даже смотреть ей нужно было правильно, иначе все скатится в такую пропасть, что предполагаемое замужество покажется мелочью. У нее идеальный план: покажи родителям, какой апокалипсис они начинают, но Кана уже готова бросить просто потому, что сознание и равновесие не спасает даже кажущийся родным (впрочем, если судить по отцу, то каждый второй – ее родственник) алкоголь.       Кана падает прямо лицом в подушку, у которой нет запаха, потому что в этом отеле заботятся о постояльцах так, как стоило бы позаботиться о родных детях. Альберона дышит глубоко и спокойно, пытается выяснить, можно ли так задохнуться. Дочерям богатых и известных в сферах массовой информации людей не престало уставать от толпы – они ей окружены с младенчества, если не раньше, но у Каны на это все свои оговорки, вроде детских травм и пропущенных приемов у психолога. - Ты там не сдохла? – это звучит почти что заботливо, особенно со стороны Лаксуса. Кана знает его не больше недели, но уже прочно уверена в том, что понятия, вроде такта, нежности и осторожности, в голову Дреяра никто вложить не додумался. - Все еще жива, - закатывает глаза Альберона, переворачиваясь на спину. Лаксус лежит рядом, наслаждаясь компанией бутылки виски – текилы после Каны не остается. Девушке сейчас хочется оказаться дома, в компании ее ноутбука и собственного бара, потому что здесь алкоголь, надо заметить, свои цены не оправдывает от слова «совсем» и больше подходит для полоскания горла, чем для первостепенной по важности цели напиться до зеленых чертиков.       Разговор клеится, как обычно, по жалким черепкам двух раздробленных жизней. Ей-богу, таких, как Кана и Лаксус, предпочитают ненавидеть, потому что «бесятся с жиру» - самое верное для них определение. Обоим плевать на сплетни и ненавистников/обожателей высоко и с башни, потому что проблемы с головой и личной жизнью деньгами порой не решаются, а усугубляются, возводясь в степень восьми, с которой у Каны проблема, как, впрочем, со всей математикой в целом, будь то алгебра, геометрия или тригонометрия.       Альберона рассказывает сиплым голосом ближе к трем часам утра, что хочет татуировку, даже показывает эскиз. Будущий рисунок предполагает след от шин прямо от запястья и до локтевого сгиба. Лакс удивляется, потому что у Кармы (и пары ее приятельниц) татуировки исключительно в стиле розовых бабочек, принцесс и цветочков, а Кана смеется и говорит, что это символика, чтобы не забывать. Дреяр не спрашивает, что она не хочет забыть, потому что в их общении слишком много всего с условием «личное». Расскажет, если захочет сама.       Лаксус стягивает рубашку и демонстрирует странный рисунок, который мастер, набивший ему это «безобразие» (Лакс цитирует деда больше на автомате, чем по собственному желанию), называет абстракцией, а на деле Дреяр понимает, что это именно то, что можно было бы рассмотреть под его кожей, будь он действительно наполнен собственной душой. Кана улыбается и говорит, что линии слишком плавные. А на деле, по мнению Лаксуса, слишком плавная здесь именно Альберона, только мысли и слова у нее угловатые, стесанные на крутых поворотах подростковых проблем и чужих (родных) слов. - Они еще ищут? – телефон у Каны выключен – привычка со времен конца средней школы, когда она только-только начала пить. Лаксус тянется к своему (он всегда держит мобильник поближе) и хмурится, видя количество пропущенных. - Кажется, перестали час назад, - сообщает Дреяр. Он знает, что утром обоим предстоит объясниться. Он надеется, что идея Каны - не причина ставить крест на самом себе. Впрочем, сейчас Лаксу больше хочется спать, нежели знать и надеяться. - Вот и прекрасно, - Альберона опять втягивает воздух сквозь фильтр подушки, которая теперь пахнет ей. Лак для волос, текила и пудра – прекрасное сочетание для тех, кому не охота опорожнить желудок в ближайшем сортире. Кана действительно рада, что не пользуется духами, которые ей дарят на каждый второй праздник в комплекте с косметикой и какой-нибудь бижутерией.       Засыпать вдвоем, сливаясь каждым вдохом и выдохом в считанные секунды, - романтично до степени «бабочки в животе». Контекст ситуации – неприятно до степени «лицемерные идиоты». Все это невероятно весело. Головная боль наступает с опережением в два-три часа и обещает к рассвету разгореться с утроенной силой. Альберона не мазохистка, ей просто очень сильно плевать. Лаксусу тоже. Если родители всерьез собирались поженить Лаксуса с Каной, то облом случился где-то на генетическом уровне, потому что инцест, пусть и духовный, кажется отвратительным им обоим.