Дневная жизнь для мадам мэра

Годами в Сторибруке ничего не менялось: занавески на окне Мэри Маргарет были убогого лилового цвета, Дэвид Нолан благополучно не выходил из комы, а Голд величал себя мистером и помахивал тростью. Кантри-музыка, падающая однообразными нотами на пол, навевает скуку. Регина Миллс сидит в кафе у Грэнни и вертит в руках маленькую чашку кофе. Годами Сторибрук прокручивал для своих жителей один и тот же славный день, в котором никто никогда не умирал. Кофе почти остыл, и нет никакого желания его пить. В Сторибруке все всегда было тихо, мирно, благородно. Кто-то шумно садится рядом с Региной, и на этом «кто-то» - красная куртка. Эмма Свон широко улыбается и склоняет голову набок перед тем, как задать свой привычный вопрос: - Как дела? Регина, поправляя пиджак, не менее привычно отвечает: - Новый день – новые проблемы. И только одна старая. Еще одна чашка кофе бесшумно приземляется на стол, а рука с кроваво-красным маникюром забирает ту, в которой кофе все же остыл, давно и бесповоротно. Регина поднимает голову, видя лишь широкую улыбку и глаза с расширенными зрачками. Ладно. Две старые проблемы. Руби Лукас склоняется к своему мэру, обдает запахом апельсиновой жвачки и деловито спрашивает: - Будете сегодня в клубе, мадам Миллс? Она продолжает жевать и улыбаться, а в черных зрачках ее плавают тени Регины и кокаина. Регина невольно облизывается: апельсин – славная идея. - Она будет, - отвечает вместо мэра Эмма и залпом допивает свою порцию виски с колой. Раньше кафе было семейным. С приездом Эммы Свон многое изменилось. Регина опускает взгляд на красный браслет, обвивающий левое запястье. Красный – ее пропуск в чужую ночь, заполненную флиртом и сексом. Красный – ее документ, подтверждающий желание быть пойманной. Красный – и два белых охотника рядом, жаждущих прокусить шею своей жертве. Этим же вечером транс-ритм бьется в жилах Регины, запрокинувшей голову к пульсирующему потолку: по нему бегают разноцветные пятна, и глазам почти больно. Музыка разливается внутри, дергает сердце, обвивается ударными вокруг ребер, сотрясает желудок. Регина слышит ритм, чувствует, что толпа рядом движется вместе с ним, но ее тело изгибается совсем иначе. Руби обнимает ее сзади, прижимается твердыми сосками к лопаткам, забирается ладонями под рубашку, на которой застегнутой осталась только одна пуговица. В касаниях Руби – привкус кокаина, в дыхании ее – дурман, на кончике языка, трогающем шею – бусинка пирсинга. Руби – наркотик, Руби – ядовитое зелье, Руби – хищник, и зубы ее заточены. Эмма поднимается откуда-то снизу, ведет раскрытыми ладонями по бедрам Регины и задирает юбку, сдвигая в сторону нижнее белье. Пальцы ее кружат там, где Регина хочет их больше всего, но не переступают черту. Границу, отведенную для них самой Региной. В глазах Эммы золотым потоком, несущимся с потолка, разливается виски. Лицо ее размыто, оно слишком близко, и губы почти касаются губ, дразнят, уходят от поцелуев. Дыхание Эммы забирается в рот, спускается по горлу вниз обжигающим алкоголем. Касания ее – стон, шепот ее – нежность, улыбка ее – власть. Они вдвоем, Руби и Эмма, под пульсирующую в висках музыку неторопливо раскачивают Регину, почти утратившую опору под ногами. Вдвоем они – чистое безумие, вдвоем они – огонь, танцующий под кожей, вдвоем они хотят разложить Регину на песке и проверить, как сильно еще она сможет выгнуться в наслаждении. Музыка бьется внутри вместо сердца, разжижает кровь и запрещает думать. Все вокруг – единый туман и гулкий шум. Регина движется, как во сне, и не хочет открывать глаз. - Когда? – шепчет Эмма и трется носом о ее щеку, пока горячая ладонь, едва касаясь, тревожит собой влажную плоть. Никто не смотрит на них, в этом клубе – не те люди, с которыми они здороваются днем. - Когда? – эхом откликается Руби, оставляя на шее Регины красную метку. Никто не думает о них втроем, ни днем, ни ночью. Регина хрипло смеется, запрокидывая голову сильнее, опуская затылок на плечо Руби, позволяя Эмме нависнуть над собой. - Когда… - бормочет она, отворачиваясь от поцелуев то в одну сторону, то в другую. – Когда солнце в этом городе станет черным посреди белого дня. Рука с красным браслетом касается светлых волос Эммы, пальцы запутываются в них точно так же, как пальцы Руби путаются в уже до конца расстегнутой рубашке. Регина вырывается из ставших тесными объятий, смеется, пошатываясь, и исчезает в толпе. Возбуждение волнами проносится по телу, пока она протискивается к выходу: любое касание, самое мимолетное, отдается внутри, там, где на самом чувствительном сплетении нервов танцует ритм, заданный двумя парами глаз. Регина Миллс хочет думать, что еще знает себе цену. Два дня она удерживает руки вдали от собственного тела. Два дня у нее заняты делами и проблемами Сторибрука. А если вдруг и мелькнет в памяти где-то серый или зеленый взгляд, то нужно только сдвинуть ноги и резко выдохнуть. Красный браслет не снимается с запястья, напоминает о грехе, взятом на душу. Регине не жалко: одним больше, одним меньше. Она не думает о том, как низко пала в ночи. Она не вспоминает, сколько времени воспитывала в себе строгость. Она не хочет верить, что ей не отпущено в этом мире развлечений. Регина играет со своими охотниками, впервые с удовольствием чувствуя себя жертвой и намереваясь насладиться этим сполна. Наслаждение подогревается тем, что она отлично знает, как пахнет зверем Руби и как кристально чисто должно быть внутри у Эммы. Ее охотники устали держаться на расстоянии, для них не будет ничего слаще, чем схватить, наконец, добычу и поделить между собой. Регина силится не думать ни о чем, но плоть слаба, и она требует внимания. Становится жарко. Хлопает дверь, и Регина, вздрогнув, выныривает из своих послеобеденных мечтаний. Руби не идет – скользит. Красные губы выдувают пузырь из жвачки. В отдающих желтизной зеленых глазах – призрак дурмана. Регина не помнит уже, когда последний раз видела Руби без него. Но ей нравится. Эмма шагает широко, большие пальцы засунуты за ремень, красная куртка небрежно расстегнута. Серый взгляд подернут ленцой. Они останавливаются по другую сторону стола, и жар от их присутствия разливается по венам не хуже ритма музыки. - Ты сказала тогда, - начинает Руби, а Эмма подхватывает: - Что солнце должно почернеть. Регина непонимающе смотрит на две одинаково грешные улыбки. А потом разворачивается к окну. Яркий солнечный диск наполовину прикрыт чернотой, и вырывающиеся из-за нее лучи рисуют ему корону. Затмение. Регина не может понять, радости в ней больше или изумления, а потому поворачивается обратно. - Ведьмы, - шипит она, вставая и невольно касаясь браслета. Движение не ускользает от внимания Руби, одним плавным рывком она оказывается рядом и обвивает длинными руками плечи Регины. Сильными пальцами, забравшими волосы в горсть, отгибает голову Регины так, чтобы она снова увидела плавающие в мути зрачков тени. - Ты обещала, - горячий язык проходится по шее, от ямочки между ключицами до подбородка, а после проникает между приоткрывшихся губ. Регина дергается, но Руби держит крепко, и не остается ничего, кроме как позволить ей этот поцелуй. Регина упускает тот момент, когда Эмма оказывается рядом, и чувствует только, как дыхание задевает неловко обнажившееся плечо. - Ты обещала, – эхом повторяет Эмма, и зубы ее оставляют отметину на смуглой коже. Укус не сильный, но волна возбуждения от него проносится по телу и делает ноги слабыми. Руби удерживает Регину. Она слишком сильная, и внезапно Регине становится немного страшно. Она играла с ними так долго, что, если их звери выберутся наружу раньше, чем она утолит их голод? - Я обещала, - бормочет Регина, и голова ее падает на плечо Эмме. Мгновением позже Руби разворачивает Регину так, чтобы она очутилась с Эммой лицом к лицу, губами к губам. Этот поцелуй абсолютно иной. Эмма нежна, она гладит ладонями щеки Регины, пока язык ее мягко проникает внутрь рта. Сегодня в ее дыхании не чувствуется виски, сегодня в нем что-то сладкое и совсем немного мяты. Эмма тянет Регину на себя и куда-то в сторону, а после Регина, закрывшая глаза, ощущает, что опускается вниз. Никакого удобства для нее: она лежит на жестком полу, и требовательные руки Руби избавляют ее от всего, что может помешать. И, пока Эмма неторопливо и глубоко целует Регину, Руби царапающими прикосновениями проходится по груди, животу, ногам и тому месту, от которого Регина держала их обеих так далеко и так долго. Невольный выдох срывается с губ и исчезает где-то внутри Эммы, когда Руби прижимается голой грудью к груди Регины: нет никаких догадок, когда она тоже успела раздеться. Пылающей кожей Регина чувствует, что придавившее ее к полу тело Руби обнажено полностью, и это ощущение вызывает новый всплеск удовольствия. Регина разрывает поцелуй с Эммой и тянется к Руби, захватывает в горсти длинные темные волосы, дергает их, привлекая к себе внимание. Тогда Руби лениво и грациозно приподнимается, проскальзывая выше, пропуская ногу между бедер Регины. - Ты ждала нас, - удовольствие сквозит в тягучем голосе Руби, и Регина четко знает: это из-за того, что она влажная. Руби улыбается перед тем, как склониться: во рту Регины снова привкус апельсиновой жвачки. Они целуются долго, так же долго, как Руби медленно двигает ногой, надавливает и отпускает, а затем повторяет все снова и снова. Язык ее обещает то, что, как понимает Регина, будет позже, а в зеленых глазах вновь и вновь кружат кокаиновые призраки. Регина не видит, не замечает, что делает Эмма: Руби вокруг слишком много, она нависает сверху, руки ее напряжены по бокам, а губы спускаются все ниже. Вот они минуют шею, ненадолго засосав на ней нежную кожу, вот касаются левой груди и смыкаются вокруг соска, язык ритмичными ударами обрисовывает его, заставляя выгибать спину. Вот пара поцелуев достается животу и лобку. А затем, не успевает Регина вдохнуть, как Руби длинным движением лижет ее между ног и тут же отстраняется. На кончике ее языка все еще пирсинг, и что-то взрывается внутри, что-то бесконечно горячее, но недостаточно сильное. Регина задыхается, она не понимает: если это только начало, что же будет дальше? И в этот момент появляется Эмма. Она такая же одетая, как и все остальные, и тело ее словно соткано из солнца, такое оно горячее. Эмма ложится сбоку и, поймав руку Регины, ведет ее ладонью по своей груди, опускает ниже, заставляет коснуться себя, но почти сразу отталкивает, переворачивается, и вот теперь у Регины появляется возможность сравнить, кто на ней смотрится лучше. Эмма кажется тяжелее, и, словно понимая это, она садится, оседлав бедра Регины, и, поймав руки за запястья, заводит их Регине за голову. Склоняется к самому лицу и кончиком языка трогает губы. - Черное солнце отдало тебя нам, - шепчет Эмма в приоткрытый рот Регины перед тем, как поцеловать ее. Это как еще один взрыв, подбрасывающий Регину вверх. Она елозит ногами по полу, прогибает спину, пытаясь теснее прижаться к Эмме, и тогда Руби возникает где-то рядом. Затуманенный взор Регины фиксирует только кроваво-красные губы, сменяющие собой губы Эммы. Внизу живота тяжело, там словно скопилась вся энергия, вся магия этого и других миров. Регина хочет большего, она так долго избегала прикосновений, что, кажется, больше не сумеет без них прожить. Ни Эмма, ни Руби не заставляют ее опускаться до мольбы. Регина только один раз стонет невнятно – и вот уже оба охотника лежат по разные от нее стороны: справа – опаляющий дыханием день, слева – не менее жаркая ночь. Руки их, переплетясь, спускаются по телу Регины вниз, и она раздвигает ноги, желая ощутить все в полной мере. Пальцы Руби, с силой проскользнув по залитой влагой плоти, входят внутрь – сначала один, потом два; пальцы Эммы остаются на набухшем бугорке. Регина теряет себя тут же. Вихрь эмоций захватывает ее в свои объятия, изливается в кровь и разбегается по телу сотнями, тысячами сладких волн, предсказывающих еще один взрыв. Регина не знает, кто целует ее в тот или иной момент, она смутно чувствует лишь, что Эмма и Руби поворачивают к себе ее голову то в одну, то в другую сторону. Пальцы между ее ног действуют слаженно, Регина все чаще вскидывает бедра, судорожно цепляясь руками за чужие напряженные плечи. Руби входит в нее все сильнее, все грубее, кокаиновая девочка не боится сделать больно, и правильно: Регина хочет чувствовать все, что только могут ей предложить. Эмма действует мягче, но именно ее язык чаще оказывается во рту Регины, и Регина представляет его внутри себя. Пожалуй, именно губы Эммы она хочет ощутить у себя внизу, пусть даже пирсинг Руби никуда не делся, и, посасывая его, Регина содрогается. Внезапно Руби кусает ее ухо, пока Эмма тихо и низко стонет, и все это вместе, наконец, позволяет Регине кончить. Оргазм вбивает ее на мгновение в пол, левая рука впивается в волосы Эммы, а спина выгибается так, что, кажется, сейчас переломится пополам. Хриплый смех вмешивается в телесную дрожь, Руби стремительно спускается вниз и проводит языком по налившейся кровью плоти, вбирая в рот на мгновение и пальцы Эммы. Регина позволяет себе стон, с которым к ней возвращается слух. Она медленно разжимает пальцы, выпуская из ладони светлые волосы. Эмма целует ее плечо, а потом щеку. - Что нравится тебе больше? – спрашивает она задумчиво, пока Руби все еще остается внизу. – День или ночь? Регина вспоминает ночные ритмы, пульсирующие во всем теле, и пытается сравнить их с тем, что сейчас пульсирует в ней: язык Руби, медленный и осторожный, намекает на продолжение. Регина порывисто приподнимается и утягивает Эмму в долгий поцелуй. Ночь останется для танцев и границ, которые нельзя переступать. А в день черного солнца Регина снова услышит, как открывается дверь, и зелье-дурман вольется в ее кровь вместе с задыхающимся шепотом. Регина вытягивается под горячим влажным телом, поймавшим ее в силки, а рядом прижимается к ней второй охотник. Регина не смотрит на них, все, что ей нужно, бережно сохранено в памяти. Кокаиновые тени, щедро замешанные в глазах с прицветом виски.