Exodus

01:00, 2-е месяца Утренней Звезды, 5Э 1 "Четыре." Пепельная пыль пачкает одежду, песок и мелкие камни остро прилипают к ладоням. Но что только не сделаешь ради удачного кадра. Когда с одной стороны - мерцающий магическими всполохами космодром, готовый богохульно разорвать пространство Обливиона, а с другой - живописные и печально-безлюдные края покидаемой родины, это стоит того, чтобы долго забираться на скалистую возвышенность, больше остерегаясь выронить технику, чем оступиться самому. Давно ушедший из последней в своей карьере газеты, Аландро всё равно чувствует долг сохранить эти моменты - если не для истории и не для заработка, то хотя бы для себя. О какой журналистской выгоде может идти речь, если он не уверен даже, выйдет ли следующее печатное издание ещё при его жизни? О какой пользе, если неизвестно даже, на что будет существовать его Дом, не прославившийся ни выносливостью, ни находчивостью? Он не собирается искать ответы. Он просто делает то, что умеет. ...Синяя, невозможно синяя звезда блестит в ночном небе. Драгоценный сапфир на чёрном бархате, разъеденном Мотыльками-Предками и седыми проплешинами туманностей, рваном по краям потускневших кружев-облаков и веющем душной, пыльной безысходностью одинокой старости. Чертыхание Сула, доносящееся со стороны крутого подъёма, порядком мешает созерцанию, но высокая фигура никак не реагирует. Её взгляд - в никуда, а там этого нет. Её разговор - без адресата и без ответа, а значит, его не так просто перебить. Кромка лунного затмения чёрным нимбом нависает над силуэтом. Он поёт Песню. Ту, что старше музыки. Страшно, исступленно, неподвижно - и молча. Аландро почти чувствует, как отвечают немому зову провалы небес и недра земли. Вторят в унисон, не зная, что им исполняют реквием. Нет, не так: колыбельную. Шутить запыхавшийся данмер пытается как можно дружелюбнее и беспечнее, что получается у него, впрочем, неважно: - Всех благословений, лорд Дагот! Не волнуйтесь, я здесь не в качестве папарацци. - А, ты тоже пришёл проститься, Сын Азуры. Понимаю. Внизу суетно до неприличия, верно? - откликается тот, не оборачиваясь. Они много раз виделись при обороне Морровинда от Нумидиума и прочих, подчас поистине безумных угроз, но никогда не общались близко. Простой репортёр и один из богов-героев. Почему же так привычно им говорить как равным товарищам по оружию, как вассалам одной присяги?.. - Вообще-то, просто хотел получше рассмотреть... всё. Не каждому в жизни выпадает такой шанс. Расслаивающаяся реальность рябит подступающим к Вварденфеллу океаном - к последнему месту в исчезающем мире, ещё удерживающему искру Создателя в своих хранителях и самой земле, с рассвета времён лелеявшей божественное Сердце среди кровотоков лавы и тяжёлого дыхания земных недр. - Значит, не я один это вижу. Если бы я ставил под вопрос здравие своего рассудка, это бы меня утешило. - рассуждая, замечает Ворин. Холодный ветер хлёстко бросает в лицо распущенные волосы, словно нарочно стараясь вызволить недовольство из-под маски странного обречённо-равнодушного спокойствия. - Но я и так почти уверен в более правдоподобном объяснении. - В последнем в истории Прорыве? - уточняет фотограф, пробуя одновременно вместить в кадр прожжённый пустотой затмения Массер и синюю искру Мнемоли на небосклоне. Не то что бы он разбирался в таких вещах, но так говорят маги и Воин-Поэт, и ни за что сознание не цепляется так крепко, как за любое, даже самое расплывчатое объяснение, если оно дано в обезоруживающую минуту потери всего, что когда-то имело значение. Нажимая кнопку объектива, он добавляет: - Знаете, несмотря ни на что... это даже красиво. - Да. Жаль, что мне всё это снится. Сул наконец отрывается от камеры. - Прошу прощения?.. - "В недрах Красной Горы злой Шармат видит сны..." Они о том, как всё могло бы быть. О странных, чуждых вещах... - его взгляд вполоборота касается аппаратуры в руках собеседника. - ...потому что во снах всегда так. О конце света, потому что это самое логичное, что может сниться разрушителю, жаждущему мести всему миру. Но тем не менее... я не хочу просыпаться. Строка из эшлендерской песни, вспоминает Аландро. И тут же перебивает себя - откуда он знает? Он же... Он же сам принёс им эти пророчества. - Лорд консул... - оборачивается он на прощание, готовясь к спуску. Невысказанное рвётся отчаянно и искренне. - Я так сочувствую вам. Правда. Не будем терять надежду. Он вернётся... наверное. Он всегда возвращается. - Да, Сын Азуры. Только не говори больше это слово. - "Сочувствую"? - "Наверное". "Три." Переместиться на другую планету значит пересечь космос. Пересечь космос значит пройти сквозь Обливион. Сквозь забвение. Навсегда прощаясь с прошлой жизнью и памятью о ней. Но как, если она - всё, что осталось? Если память - живая, настоящая - единственное, что можно противопоставить Нумидиуму, механически-безжалостно стирающему то, что встаёт у него на пути, из самой истории? - Меры? - Готовы к последнему этапу эвакуации. Все оставшиеся в живых собраны на острове. - сообщает Милосердная Мать. - Люди? - Сохранены в ТалОС. Резервные копии временных линий жизней успешно атрибутированы к индивидуальным душам. - заверяет Механический Мистик. - Итак, мы готовы? Они молчат. Формально - да. В действительности - никогда не будут. "Два." Издалека - они, вблизи - он. Идут. Идёт. С каждым шагом мир стелет ему под ноги тысячи разных дорог. Следы в пыли покоряют каждую. В конце концов под пристальным взглядом калейдоскоп дорогих мантий и сияющих доспехов вновь сливается в один, а бесчисленные обличья - в лицо с благородными чертами и высокой причёской, словно отчеканенное на бледном золоте, и из изъянов имеющее лишь пару свежих ожогов и шрамов. Ворин молчит и продолжает смотреть. Ему хочется остаться так на остаток вечности. Он будет стоять, пока не превратится в неподвижную серую гору с кипящим внутри огнём, выдают который только глаза. - Мне очень жаль. Ты доверял мне. - говорит Неревар Индорил, единственный, неподдельный, не снящийся. - Но я не сумел сохранить Акулахан. Другой до сих пор не говорит ни слова. Ему всё ещё кажется, что он спит. - Я успел телепортироваться в ближайшую более-менее стабильную точку времени за считанные секунды до его разрушения. Увы, Нумидиум оказался сильнее. Или же я - непредусмотрительнее. До этого он на моих глазах уничтожил целое подразделение альтмеров, упустивших его из-под контроля. Не убил. Уничтожил. А затем сокрушил наше с тобой творение. Ещё раз, я сожалею. - Ты. Наивный. Тупица. - цедит Шармат сквозь зубы. - Помимо того, что я дважды честно признал свою вину, я также всё ещё твой король и генерал. Не забывай. - невозмутимо замечает тот. - Ты наивный тупица, если позволяешь себе думать, будто Акулахан мне важнее тебя. ...Объятия кимерского богатыря и живого божества так крепки, что перехватывает дыхание. До слёз. Вполне мужское оправдание им. "Один." На немногих удавшихся снимках - выжженная пустошь. С севера, от безумства стихии Красного Года. С юга, от роковой войны с захватчиками. С запада, от вспышки силы Сердца, однажды вышедшей из-под контроля при ежегодном ритуале Трибунала. С востока, от победного шествия Акулахана и Шестого Дома. Они бегут не от катастрофы, понимает Сул. Они бегут от судьбы. От всех её вариантов, ни один из которых не пощадил народ, умолчавший предательство. "Но ведь это всего лишь метафора? Как и я - никакой не родственник даэдрического принца..." ...Когда хочешь, чтобы не было ничего невозможного, помни, что желание может воплотиться слишком буквально. Жаль, рядом нет никого, кто сказал бы ему это сейчас, как не было ни при последнем запуске рукотворного бога-машины, ни при первом высказывании идеи, что можно освободиться от оков смертного мира, разрушив его. Но есть знакомый аромат пряных духов, а он успокаивает лучше в тысячи раз. - Где ты был? Я начала всерьёз волноваться. - Фотографировал. - Ну конечно... - резкие данмерские черты создают впечатление, что хмурится она всё равно больше, чем улыбается. - Но так мы можем не успеть попрощаться. - Мы прощались с Морровиндом и Нирном весь последний год. - Нет... друг с другом. Ведь никто не знает, пройдёт ли всё как задумано. Не подумай, что я сомневаюсь в Троих и Двух, просто... - Тс-с. - запечатывает мер губы возлюбленной. - Если позволишь себе поверить в худшее, так и случится. Не хочу терять тебя... ни в одной из жизней. - Ты должен узнать ещё здесь. Я переживаю не за себя. У нас будет ребёнок, Аландро. В его глазах - зажигающийся блеск, растерянность и море неназванных эмоций, всё сразу. - Это... это же чудесно! Он будет одним из первых, кто родится уже в новом мире! - Но и одним из первых, кто никогда не увидит старого... - Но Морровинд - не только земля. Это культура, история, это... мы. И мы берём его с собой. - Тогда мне придётся волноваться и за него тоже. - пепельнокожая красавица снова улыбается - можно было бы сказать, смеясь над собой, если бы не так печально. - Так уж и времени придумать нашему сыну имя совсем не останется. - И не надо. Я уже выбрал. Если тебе понравится, конечно... - отвечает Аландро. - Хаэко. Сейчас ему особенно необходимо быть хоть в чём-то уверенным. В конце концов, страшнее, чем "наверное", только "никогда". "Ноль." "Пуск."