Никогда прежде

Никогда прежде Торин не паниковал. Торин всегда знал свое место, что следует делать, кого звать и – в самом крайнем случае – куда бежать. Смог был первым драконом, которого Торин увидел в своей жизни, его явление было неожиданным, кровопролитным, абсолютно чудовищным, но объяснимым и понятным. И Торин, как страшно бы ему в тот момент не было, четко сознавал что и как надлежит делать. Битва при Азанулбизаре была ужаснейшей, даже по гномьим меркам, но это была война, и, как любая война, она имела четкие цели, определенный регламент и жесткую дисциплину, в которых панике места не было. Никогда прежде Торин не оказывался без поддержки. Он был принцем, полководцем и теперь стал королем, и рядом с ним всегда были воспитатели, военачальники и советники. Молодые и старые, умудренные жизнью, обладающие колоссальным опытом, профессионалы своего дела, готовые при первой же необходимости спешить на выручку королю. Балин был одним из умнейших гномов Эребора. Сколько Торин себя помнил, Балин мог ответить на любой его вопрос, разъяснить все, что было ему непонятно, дать дельный совет на каждую возникающую проблему. Торин был категорически не готов услышать от Балина «Что же делать?!». Торин всегда очень дорожил дружбой с Двалином. Из-за удивительного чувства, словно на плечи легла мифриловая броня, возникающего от одного только присутствия этого гнома рядом. Двалин был несокрушимым каменным столпом, стальной подпоркой, способной выдержать все эти казалось бы неподъемные тяжести вроде страха, отчаяния и горя. И Торин опирался на него, иногда едва-едва, краем плеча, просто чтобы немного расслабить напряженную спину, а иногда, потеряв опору под ногами, вдруг обрушивал на него весь свой немаленький вес. Двалин всегда подставлял ему свои крепкие руки, и Торин не знал, что же все-таки делать, если они дрожат. Никогда прежде Торин не сомневался: он – король, а значит, он может все. Править, воевать, ковать, добывать руду, строить дома. Он даже с воспитанием ребенка справлялся. Ну, по крайней мере, Дис была довольна. Когда ее муж пропал, Торин взял Двалина и отряд и ушел его искать. Когда Дис узнала, что ее муж умер, Торин смог ее утешить. Печаль отступила, когда у Дис начал расти живот – прощальный подарок от любимого, а Торин оказался один на один с маленькой непоседливой егозой, едва выучившейся ходить. Торин раньше не нянчился с детьми, Дис и Фрерином занимались мать и армия воспитателей. Вернувшись после Азанулбизара, буквально выкорчевав эреборских гномов из землянок, Торин увел их к южным отрогам Эред Луин – строить дом. Он – король, первый из своего народа. Поэтому свой дом он построил выше и дальше остальных. Рядом выросли дома Дис с мужем, Балина и Двалина, Оина и Глоина, Дроги и Фроги, старого Дальтина и других. Королевский двор. Двадцать мужиков – вояк и стариков – да Дис с Фили оказались на выселках зарождающегося города гномов. Торин всегда радовался, что нет рядом не пойми кого, только самые близкие и самые верные. Фили иногда становилось скучновато, но Торин думал, что к тому времени, когда племяннику понадобится компания, город как раз дорастет до верхнего плато и неуемному мальчишке будет, где развернуться. А пока отяжелевшая Дис вязала пинетки, Торин учил Фили не спотыкаться о собственные ноги, катал в город смотреть на строительство и сговаривался с повитухами, смогут ли они на исходе осени подняться по горным тропам сами или им понадобится помощь. Позже, годы спустя Торин понял, что просто у Кили такая неискоренимая черта – абсолютное отсутствие хотя бы доли терпения. Если у Фили шило в заднице, то у Кили там застряло эльфийское копье. Несносному ребенку физически не хватало терпения доесть кашу, дочитать книгу, посидеть еще пять минут, подождать пока остынет раскаленный металл, дать дяде пару часов поспать и еще тысяча тысяч вещей, на которые ну никак нельзя было тратить время, когда там Фили, игры, город, золото, блестящие камешки, горы, гномы, ветер, небо, целый мир. Вот и в тот вечер Кили не хватило терпения. Видимо он решил, что ждать еще почти целых три недели совершенно невыносимо. Мнение матери и дяди его не волновало. Пожалуй, он спросил бы Фили, но мелкий последние пару месяцев со счастливым визгом нарезал круги вокруг матери, и в его лояльности Торин не был уверен. Когда Дис, взволновано хватая его за руки, морщась от спазмов, сказала, что пора, Торин несколько минут только хлопал на нее глазами. Ну как же так. Нет-нет. Он попытался объяснить, что она ошиблась. Старая гномка-знахарка, поднимавшаяся сюда в начале августа, ведь точно сказала: ребенка ждать в начале октября, а сейчас едва за середину сентября перевалило, и повитухи, три миловидные гномки со всем нужным скарбом, придут как раз в конце сентября… Дис влепила ему такую затрещину, что Торин держался за голову обеими руками мчась на всех парах к дому Оина. Солнце наполовину скрылось за горизонтом, золотисто-красным сумраком высвечивая тропу вниз, но когда запыхавшийся Глоин, как был в домашнем, вломился, снося дверь с петель, в дом старшей из женщин, договорившихся помочь Дис, на ущелье уже опустилась непроглядная горная полночь. Дис, кряхтя и фыркая, металась по кровати, комкая простыни, и, ругаясь сквозь зубы, звала Торина. Торин раненым медведем метался по ее спальне, спотыкаясь об воющего Фили, путающегося под ногами. В коридоре громыхал чем-то Балин, истерично вопрошая в пустоту «Что же делать?!». Двалин только трясся и жался в угол. Дис хотелось смеяться. Ей не было так до одури смешно лет сто! или всю жизнь! Нетерпеливый ребенок рвался наружу, у нее совершенно не было сил подняться, а эти болваны словно с ума сошли. Ей пришлось кинуть в Торина вазу, чтобы он, наконец, остановился и посмотрел на нее. О, Торину казалось, что наступил конец света. В жизни он не испытывал такого неподконтрольного ужаса. Его учили букве закона, чтобы судить и принимать решения, его учили драться, чтобы мстить и защищать, воспитывать детей его не учили, но у него был отец, с которого он мог брать пример. Но, во имя ослепляющего пламени Махала, что делать с рожающей женщиной?! Он бросился к Балину: – Я не знаю! – Балин, скуля, дергал себя за бороду. Торин схватил Двалина за руку: – Что делать, брат? – но руки дрожали, а Двалин таращился на него, как безумный. Фили безостановочно верещал что-то бестолковое, повиснув у дяди на ноге. Весь мир сжался вдруг до размеров одной комнаты, где происходило нечто совершенно непостижимое, немыслимое. Торину хотелось завыть, позвать на помощь, убежать и самозахорониться, он напрочь лишился разума, в черепной коробке словно билась шальная белка, не было никаких мыслей, ничего, никак… Звонкая боль в затылке ненадолго Торина отрезвила, позволила услышать рассвирепевшую Дис. Злой запыхавшийся голос требовал убрать Фили вон. Торин в тот момент так и не смог сообразить, причем тут Фили, но голос был настойчив и уверен в своих словах, а Торин с детства усвоил: не знаешь, что делать, – доверься тому, кто знает. Он схватил племянника за шкирку, отодрал от ноги вместе с куском штанов, сунул в руки Двалину, вытолкал обоих за дверь и повернулся к голосу, ожидая следующих повелений. Ни под какими пытками, ни за какие сокровища Торин не смог бы вспомнить, что же произошло дальше той ночью. Помнил, что носил, подавал, держал, тянул, вытирал, но что? И даже за гору Аркенстонов и целую гряду Эреборов Торин не согласился бы это повторить. Впрочем, он признавал, что это стоило пережитого безумия. Признавал, что ничего чудеснее в жизни не видел и сравнимо это только с рождением Арды. Ну, то есть с рождением Кили. Маленькое тельце помещалось у Торина в ладонях, крепко зажав в кулачке прядь дядиных волос. Фили спал на полу рядом с Торином, снова вцепившись в его ногу и пачкая штаны слюнями. Слева сидел Балин, бубнил себе под нос, пытался распутать колтуны в бороде. Справа, вцепившись в топор, бдел Двалин. Оин и Глоин топтались в коридоре, время от времени заглядывая в спальню, но исчезая прежде, чем им успевали что-либо сказать. Глоин и тут умудрился вышибить дверь, чуть ли не волоком втаскивая в дом повитуху и короб с вещами, за что чуть не нарвался на топор ошалевшего Двалина. Женщина только пощупала Кили животик: – Закутайте его хорошенько и положите в люльку, – сказала она тихо и занялась Дис. Вымотавшаяся Дис уснула сразу же, как только убедилась, что сын цел и здоров. Кили тоже спал, а Торин завернул его в меховой плащ и держал на руках. Нести его куда-либо и уж тем более оставлять одного в колыбели он не собирался. Руки затекли, но Торин боялся шевелиться, только осторожно поглаживал розовую щечку кончиком пальца. Фили иногда дергался и хмыкал, тогда Кили морщился и глубоко вздыхал. В такие моменты сердце Торина заходилось в бешеной скачке, и он хмурился, кусал губы и думал, что никогда прежде ничего не любил он больше золота, больше Эребора, больше жизни своей, как любит сейчас и навсегда своих детей.