Город Грехов

Раз. Сторибрук сам себя не узнавал: солнце освещало его мостовые, его парки и лица его жителей. Два. Стальная громада Арены скукожилась на ярком свету и казалась большой игрушкой, которую забыли убрать. Она пустовала, и ветер равнодушно разносил по углам высохший песок, впитавший в себя боль и страх. Три. Горожане, очнувшись ото сна, длившегося невозможное число лет, ошарашенно бродили по улицам, узнавали заново их и друг друга. Отовсюду доносился смех. Четыре. Смех сквозь слезы: игроки извели слишком многих по указам Коры. Пять. Все это выглядело теперь совершенно нелепо: Сити-центр, присущий большим городам, многоэтажные дома, пробки на главном проспекте. Шесть. Игроки, вспомнившие себя обычными людьми, попрятались по домам, и не было сомнений в том, что половина из них оттуда будет вынесена ногами вперед. Семь. В маленькое окно в здании суда нетерпеливо заглядывало солнце. Хотелось бросить все, как есть, избавиться от душного допроса и выбежать на воздух, жадно глотая его. - В каком извращенном уме могло родиться это место? – пробормотала Эмма, глядя на улицу. Она знала, конечно, в каком, помня Сторибрук совершенно иным: маленьким, одноэтажным, как добрая половина Америки. Кора заставила его ощетиниться, отрастить иглы, отравить горожан. Прошло около двух недель после того памятного вечера на Арене, скинувшего покровы очередного проклятия, которое на этот раз оказалось куда страшнее предыдущего. Две недели, заполненные попеременно то счастьем от возвращения, то ужасом от совершенного. Эмма не знала, как дело обстоит у других, но ее сердце – едва ли не единственное, что у нее осталось своего – было накачано стыдом. Она вспомнила свою мать, Мэри Маргарет, которая теперь знала о ней такое, чего не следовало бы знать матери. И Эмма осознавала, что еще долго не сможет смотреть ей в глаза. И не захочет, на самом-то деле. Она вспомнила своего отца, который, слава Богу, не заставил ее стыдиться и который не сказал ни слова ни жене, ни дочери, хотя, наверное, ему много чего можно было сказать. Она вспомнила своего сына и чуть не задохнулась от счастья, что с ним все в порядке. Она вспомнила почти все. За исключением главного. Как появился у нее Генри? Зачем Кора отдала его Регине? Эмму мучило осознание незакрытых дыр в памяти, словно мозг ее стал сетью для ловли рыбы с частыми ячейками. Казалось бы, все вернулось, все теперь было при ней, но нет: забытым осталось еще так много! И еще это… Эмма перевела взгляд на свою руку, замотанную толстым слоем бинта. Все уже улеглось в ней, все остыло, даже можно сказать – застыло. Эмма пережила невозможное осознание, переболела им и перегорела. Первые дни были тяжелы, но они закончились, и Эмма сказала себе, что в итоге все не так уж плохо. Она жива – если ее существование теперь можно называть жизнью. И она… бессмертна? О, как сильно она мечтала о бессмертии в детстве. Кто же знал, что оно достанется ей вот таким образом. Такой ценой. Горькая улыбка исказила губы Эммы, она глубоко вдохнула и, медленно выдыхая, отвернулась от окна, устремляя взгляд на женщину, что спокойно сидела за столом и почти не шевелила руками, закованными в магические наручники. Кора Миллс не считала себя виноватой. Она наслаждалась тем, что сотворила, она продолжила бы свою разрушительную деятельность, ни на миг не задумавшись над болью и тоской, которые по его воле окутывали Сторибрук много лет. Ей было по нраву то, что происходило под Ареной и в ее пределах, целью ее было создание мирка, в котором она могла бы управлять – от и до. И ее цель была достигнута. Пока человек в золотой маске не заключил сделку с совестью Города. - Ты в порядке? Участливый голос Нила ворвался в сознание Эммы, и она чуть повернула голову, продолжая привыкать смотреть на окружающих иначе. Нил, милый Нил. Мужчина, давший Эмме все то, что она только пожелала от него взять. - Ты ведь отец Генри, не так ли? – Эмма просверлила Нила пронзительным взглядом, стремясь поскорее выяснить, закрылась ли очередная ячейка в ее памяти или нет. Нил смущенно кивнул, облегчение моментально затопило нутро Эммы. - Ты не помнишь? – он хотел взять Эмму за руку, но передумал. – Это случилось… - Я все же предлагаю вернуться к допросу. Альберт Спенсер, отчим Дэвида, раздраженно смотрел на Эмму и Нила. Его можно было понять: как и все, он обманывался слишком долго, чтобы теперь тратить очередной отрезок драгоценного времени на разговоры, которые ему лично были совершенно не нужны. Эмма набычилась, но спорить не стала. В конце концов, она выяснит все, что ей нужно. Терпение еще никогда не подводило ее. Нил, виновато улыбнувшийся ей, вернулся к столу, за которым сидели Кора и Спенсер, и устроился на своем месте. Эмме же садиться не хотелось вовсе, она предпочла остаться стоять и не вспоминать, как не так уж давно они в том же составе пытались допрашивать Вейла. С аналогичным успехом. Кора молчала. Она молчала, когда Нил задавал ей вопросы. Молчала, когда Спенсер грозил ей самыми страшными наказаниями. Молчала, когда молчала Эмма, в упор глядящая на нее. Горожане решили судить Кору не по магическим законам. Она должна была ответить за свои прегрешения сполна, пусть даже выяснение обстоятельств займет уйму времени: жители готовы были ждать. И Эмма знала, почему. Все надеялись увидеть, как голова Коры покатится с плеч. Эмма тоже надеялась, и эта надежда не заставляла ее стыдиться. Ни капли. Потому что Кора расплатится за то, что она сделала с ними. С Региной. При мысли о Регине сердце моментально заныло, и Эмма сердито закусила губу, принуждая себя прекратить. Она подумает о Регине после. Обязательно подумает. Но сейчас необходимо отдать все свое внимание иному человеку. Кора не сопротивлялась при аресте, более того, сама протянула руки, позволив защелкнуть на запястьях магические путы. Подобная пассивность наводила на мысли о каком-то еще плане, который непременно вступит в силу, просто немного позже, и Эмма убедилась, что все помещения, в которых так или иначе бывает Кора, обезврежены от волшебства: Голубая Фея, имени которой Эмма, как ни силилась, не могла пока вспомнить, позаботилась об этом. - Вы усложняете свое положение, - устало втолковывал Спенсер, перебирая бумаги. – Ваше молчание ни к чему не приведет. Эмма ощутила, как внутри волной поднимается злость. У нее была масса вопросов, на которые Кора обязана была ответить до того, как голова ее покатится с плеч. Но Кора лишь чуть улыбнулась, продолжая хранить молчание. Эмма сорвалась и в сердцах стукнула кулаком по столу, Нил схватил ее за руку. - Эмма! - Что «Эмма»? – рявкнула Эмма что было сил, почти не слыша себя, так громко злость запульсировала у нее в висках. – Она сотворила из меня машину! Ты вообще понимаешь? Машину! Я больше не человек! И никогда им не стану! Она не замечала, что злые слезы градом катятся у нее по лицу, что Нил смотрит на нее очень сочувственно, что Кора тихо смеется. Перед глазами все рос и рос кровавый туман, Эмма продолжала кричать что-то, что и сама уже плохо понимала, а потом выбежала из комнаты допросов, привалилась к стене и бессильно сползла по ней на пол. Плечи ее дрожали от рыданий. Она думала, что смирилась. Что привыкла. Но это практически невозможно было принять. Это нереально было понять. Она ходила, дышала и ощущала себя человеком, на самом деле не будучи им. Это противоречие выламывало пальцы и прожигало дыры в сердце и голове, добавляя их к уже имеющимся. Эмма закрыла лицо руками, надеясь, что Нил не выйдет за ней, не попытается успокоить. Она только что вспомнила, что он – отец ее ребенка. Что Генри на самом деле принадлежит им, а совсем не Регине. Смогут ли они объяснить все это мальчишке? Или он тоже уже все вспомнил? Возможно, стоит преодолеть свой непонятный страх и повидаться с ним. - Мисс Свон. Эмма нехотя подняла голову. Голд протягивал ей носовой платок: чистый, белый, отутюженный. Было почти стыдно сморкаться в него, но Эмма сделала это назло, а потом вернула Голду, следя, как он берет его двумя пальцами. На его лице больше не было золотой маски, которую Кора вынудила его носить, словно в память о былом. Или в наказание, кто ее разберет. Он был облачен в привычный строгий костюм, а в левой руке виднелась тонкая трость, которой он помахивал в воздухе, выписывая какие-то сложные фигуры. - Мисс Свон, - повторил Голд с едва ощутимым нажимом. – Вы ничего не хотите у меня спросить? Он еще раз посмотрел на использованный платок, затем без сожалений отправил его в мусорную корзину. Эмма застыла на мгновение, слезы почти высохли. Он сам предлагает ей ответы? Вместе с остальными Эмма вспомнила и Голда. Вспомнила, кто он такой. И это было одно не из самых приятных воспоминаний, которое, возможно, хотелось бы оставить где-то в глубинах памяти. Голд являлся первопричиной всего того, что творилось в Сторибруке. Изначальное зло, по следам которого отправилась Кора. Уже за одно это можно было его возненавидеть. Эмма шмыгнула носом и мрачно спросила: - И что же я буду должна вам за эти ответы? Карие глаза чуть блеснули. - Никаких сделок. Вы можете задавать любые вопросы, мисс Свон. Я обещаю, что отвечу на все. Голд был невыносимо серьезен, и Эмма, в общем-то, понимала, почему. Он чувствовал себя виноватым. Перед ней. По сути, все они были виноваты. Может быть, за исключением Генри и Регины. - Ладно, - пробурчала Эмма. – Вопросы имеются. У нее была масса вопросов, на самом деле. И ей только что пришло в голову, что на часть из них Голд обязан знать ответы, ведь он причастен к тому, что сделала Кора. Он галантно подал ей руку, помогая подняться, хотя Эмма, конечно, могла бы и сама это сделать. Но Голд, при всех его существенных недостатках, продолжал оставаться джентльменом. - Давайте отойдем отсюда, - предложил он, когда Эмма расправила плечи. – Наш разговор не потерпит чужих ушей. Эмма покорно проследовала за ним на улицу, с жадностью и облегчением подставляя лицо горячему солнцу, высушившему ее слезы. Голд еще шел, когда она спросила, глядя ему в спину: - Почему я такая? Голд сделал еще пару шагов и, остановившись, развернулся, произнеся те слова, от которых кровь должна была бы застыть в жилах: - Вы умерли, мисс Свон. И вернулись – вот таким образом. Но у Эммы не было настоящей крови и не осталось жил, а еще – половины памяти, поэтому она лишь кивнула, не ощущая ни трепета, ни облегчения от новых знаний. - Я догадалась. Почему я умерла? Голд едва улыбнулся. - Я не знаю. - Вы обещали отвечать, - напомнила Эмма. Голд улыбнулся вновь. - Я вам и отвечаю. Однако я не могу рассказать вам то, что мне неизвестно. Эмма подумала, что он лжет. Но, в конце концов, он хотя бы говорит, в отличие от Коры. - Это она сделала меня такой? – Эмма приподняла руку, испытывая невыносимое желание сорвать с запястья бинт. Голд постучал тростью об землю, ветер чуть коснулся его растрепавшихся волос. - Я бы сказал, что основную работу проделал Вейл. Конечно, он никогда не смог бы вытащить из вас внутренности – все – и полностью заменить их, но он вставил в вас то, что посчитал нужным. Немного шестеренок, чтобы мертвое тело вновь встало, чтобы расправились легкие, чтобы забилось сердце, и заработал мозг. А Кора… она скрепила магией вашу разнородность. И это тоже не явилось сюрпризом для Эммы. Вероятно, Кора позволила Вейлу экспериментировать на людях, а одним из таких экспериментов стала Эмма. И та девочка… девочки. - Я… - Эмма сбилась на секунду, - мое тело не похоже на тела других роботов. Она видела… киборгов, других киборгов. Внутри у них все было совершенно иначе. Голд кивнул. - Родной мир Виктора был миром паровых машин. Он сотворил вас заново из того, что знал и умел. И, - он тонко улыбнулся, - должен признать, у него это получилось на славу. Я полагаю, Кора приложилась тут минимально, только для того, чтобы ваше сердце забилось вновь. Что она оставила вам, мисс Свон? Сердце и разум, да и тот был хорошенько промыт. Если Голд надеялся этими словами возбудить внутри Эммы ненависть, то ему не стоило стараться: она и так ненавидела Кору, всеми силами оставшейся в ней человечности. - Получается, вы все знали с самого начала да, мистер Голд? – горько усмехнулась Эмма и, получив утвердительный ответ, усмехнулась вновь: - Что же молчали? - У нее был мой кинжал, мисс Свон, и она запретила мне говорить открыто с кем бы то ни было. Я не мог воспользоваться даже книгами, чтобы найти нужное заклинание. Мне пришлось подключать к делу вас. Вы не поверите мне, конечно, но я хотел, чтобы вы держались в стороне от всего этого. К сожалению, у меня не получилось. Эмма помотала головой. - Зачем же Кора оставила меня в живых? – у нее плохо укладывалось в голове. – Ведь я – Спаситель. Я могла в любой момент разрушить ее проклятие. Это было как-то… непонятно. И нелогично. Кора, с ее продуманностью, с ее четкостью, с ее масштабными планами, упустила крошечную деталь? Впрочем, так обычно и бывает: в погоне за глобальным теряешь что-то крошечное. Голд переступил с ногу на ногу и отрешенно поглядел в сторону. - В живых вы не остались сами, - меланхолично напомнил он. – Что же до истинных мотивов Коры… полагаю, у нее все-таки был резон, чтобы сотворить из вас то, чем вы являетесь и поныне. Эмма невольно дрогнула. Что. Она теперь не «кто», она теперь «что». Следует все-таки привыкнуть. И все же – как и почему она умерла? Почему она этого никак не может вспомнить? Кора убила ее? А потом оживила? Какая чушь. - Может быть, - продолжал тем временем Голд, - она считала, что механика внутри вас удержит спасительную силу. Впрочем, она оставила вам сердце, а ведь в нем, как известно, содержится основное, если не все. Мне тоже непонятен этот момент, если вам станет легче. Легче не стало. - Она оставила меня в живых, а потом без сожалений позволила выйти на Арену, - Эмма передернула плечами. – И снова не сходится. Голд согласно кивнул. Эмма посмотрела на него, думая, что увидит усталость и раздражение от задаваемых ею вопросов, но лицо его светилось азартом. Ему нравилось распутывать этот клубок. Ах, если бы и она могла сказать о том же самом… - Она не стерла вам память, мне кажется, это было бы проще всего, - задумчиво проговорила Эмма, и Голд бросил на нее снисходительный взгляд. - Потому что это было опасно. Без памяти я бы совершенно не смог контролировать Темного, и кто знает, каких дел мы с ним наворотили бы. Эмма встрепенулась. - Но ведь вы были без памяти! Во время первого заклятья! Голд покачал головой. - Кора накладывала уже что-то свое. Кроме того, почти уверен, что ей хотелось немного поиграть со мной, хоть это и слишком глупо. Скорее всего, она мечтала, чтобы я помучился, многие об этом мечтают. Его улыбка вышла больше похожей на оскал. - Можно было просто убить вас, и никаких преград не осталось бы, - возразила Эмма, все больше запутываясь в мотивах, которые никак не соотносились с действиями, и не обращая внимания на слова о Коре и ее умственных способностях. - Что вы, мисс Свон, - засмеялся Голд. – Тогда бы она сама стала Темным. Это не такая уж легкая ноша, как можно подумать. Кора слишком умна, она предпочитает управлять, а не исполнять. И слишком глупа, как я уже говорил, потому что невозможно просчитать все, а игры до добра не доводят. Эмма молча кивнула, прикрывая глаза. Все правильно. Все сложилось. Пусть не так, как она хотела, но… Срослось. Срастется и она. В конце концов, она ведь теперь тоже не может умереть. Но осталось кое-что еще. - А что… Регина? – Эмма на мгновение замерла перед тем, как произнести ее имя. Сердце кольнуло далекой болью, которая успела практически сойти на «нет» за прошедшее время. Голд внимательно поглядел на нее. - Я полагаю, что кое о чем вам следует спросить у нее самой. Эмма побледнела. - Я не могу, - прошептала она едва слышно, пугаясь перспективы того, что предложил Голд. - Можете, - в голосе Голда прорезалась жесткость. – Отправляйтесь сейчас же. И, не говоря более ни слова, он отвернулся, уходя. Эмма долго смотрела ему вслед, греясь под солнцем, которого была лишена столь длительное время, потом выдохнула. Он прав. Он прав почти всегда, мерзкий прохиндей, и сейчас к нему стоило бы прислушаться, пусть даже сердце стучит, как бешеное, и под ним разливается черной лужей откровенный страх. Эмма, не заходя в здание суда, отправилась на стоянку, откуда довольно быстро добралась до больницы. Чувствуя, как немеют ноги и потеют ладони, она заставила себя преодолеть несколько лестничных пролетов и заметила, что почти не дышит, только тогда, когда остановилась на пороге нужной палаты. Регина лежала с закрытыми глазами, лицо ее было бледным, руки покоились поверх тонкого одеяла. Эмма почти уже развернулась и трусливо сбежала, когда услышала: - Я чувствую твое дыхание, Эмма. Тебе не скрыться. Эмма сглотнула. Регина смотрела на нее, слегка улыбаясь, и в ее взгляде не было злости или раздражения. - Где Генри? – спросила Эмма совсем не то, что собиралась, и сделала маленький, практически крошечный, шаг по направлению к кровати. - С твоей матерью. Упоминание Мэри Маргарет отозвалось внутри едва ли не рвотным позывом, и Эмма поняла, что бледнеет. Она искренне надеялась, что Регина никогда не спросит ее о том, какие отношения связывали ее и Мэри Маргарет под проклятием Коры. В том, что сама Мэри Маргарет будет молчать, Эмма не сомневалась. Надо было спросить, как Регина себя чувствует, но слова не подбирались. Эмма сглотнула и шагнула вперед снова. Пуля прошла рядом с сердцем, и Регина отделалась трехдневной комой и двумя достаточно тяжелыми операциями. Пока она была без сознания, Эмма дневала и ночевала в больнице, но когда врач сказал, что Регина пришла в себя, Эмма сбежала и не возвращалась сюда до сегодняшнего дня. Она не могла заставить себя посмотреть Регине в глаза, по многим причинам. Потому что она любила ее. Потому что она стреляла в нее. Потому что не была человеком. Потому что не смогла бы вынести осуждения. Регина смотрела на замершую Эмму, и улыбка не сходила с ее губ, а брови были чуть приподняты. Эмма же вдруг зашила еще одну дыру в своей памяти. - Ты была мэром, - сказала она медленно. – Мэром Сторибрука. Регина протянула ей руку, к которой была подсоединена капельница. - Верно, - мягко проговорила она. – А ты была… - Это Кора, верно? – перебила ее Эмма, подходя ближе и почти уже решившись коснуться пальцев Регины. – Она подослала ко мне этого репортера? Не дождавшись от Эммы никаких действий, Регина положила руку обратно на одеяло. - Сидни? – в глазах ее что-то блеснуло. – О, моя матушка забрала себе и его, как мило. В ее голосе проступили злые нотки, и Эмма только порадовалась тому, что злость эта направлена не на нее. - Скажи мне, - пробормотала она. – Скажи мне все. В ней не осталось сомнений в том, что Регина тоже все вспомнила. Абсолютно все. Эмма осторожно присела на краешек постели. Регина не спускала с нее глаз и молчала, словно собираясь с мыслями. Потом заговорила. Она рассказала ей о Коре, желанием которой всегда была власть и ничего, кроме нее. О том, что однажды портал выплюнул эту пожилую ведьму прямо в Сторибрук, со всеми ее желаниями, со всеми ее амбициями. О том, что Кора подготовилась за долгие годы и могла предупредить любой удар, который растерявшийся Сторибрук захотел бы по ней нанести. О том, что она планировала начать с него, а после отправиться во внешний мир, но внезапно передумала и свила гнездо: прочное и липкое, как паутина. Регина все говорила и говорила, пока Эмма не перебила ее: - Мы любили друг друга? Это было всем, что ей хотелось знать на самом деле. Всем, что было нужно ей сейчас и всегда. Всем, что она хотела бы помнить до скончания веков. Всем, зачем она пришла сюда. Потому что если нет, то какой останется смысл в том, что они успели сотворить? Одинокая слеза скатилась по щеке Регины, но Регина не сделала ничего для того, чтобы убрать ее. Тогда ее убрала Эмма, кончиком пальца, и долго смотрела, как она переливается на свету. - Больше жизни, - хрипло сказала Регина. - Я прошла через ненависть к тебе, сотворенную собственным проклятием, и моя настоящая любовь выросла из единственного семени, которое ты обронила. Эмма долго молчала, глядя на Регину и, наконец, взяла ее за руку. - Что за семя? - спросила она, уже зная ответ. Регина улыбнулась. - Ты сказала, что хочешь родить мне ребенка. И тут Эмма вспомнила. Она приехала в Сторибрук на десять лет раньше того момента, который был заложен в проклятии. На целых десять лет – о, как же это, должно быть, было много! Не для тех, кто жил в одном-единственном дне, но для Регины, мечущейся в клетке, которую она заперла сама и выбросила ключ. Эмма влюбилась в нее: одинокую, озлобленную и бесконечно красивую. Ей было всего шестнадцать лет – девчонка, никогда не ведавшая сильных чувств. Но рядом с Региной что-то оттаивало внутри нее. Все это казалось правильным и единственно возможным, и Эмма уже не вспоминала, что никогда не задерживалась нигде больше пары месяцев. Она добивалась благосклонности Регины два бесконечных года и, разумеется, не смогла не заметить, что с городом что-то не так. Когда Регина, уставшая сопротивляться, прокричала ей о проклятии, когда призналась, кем и для чего все это было сотворено, Эмма, еще до того, как поверить, на мгновение подумала, что возненавидит ее. Но сила любви оказалась превыше той тьмы, которой могла бы питаться Регина. И, захватив Регину в объятия, покрыв ее лицо поцелуями, а сердце – магией, сотворенной для них двоих, Эмма скинула оковы проклятия на десять лет раньше, едва услышав три тихих слова о любви. Потому что только настоящая любовь могла сделать это. - Я сказала тебе, - медленно проговорила Эмма, выныривая из обрушившихся на нее воспоминаний, - что хочу ребенка. Нашего. Твоего и моего. Регина не то всхлипнула, не то засмеялась. Глаза ее счастливо блестели. - Так и было, - прошептала она. – Так и было. Эмма вспоминала. Тогда ей встретился Нил – сын Темного, по собственной воле приехавший в этот проклятый город. За два года они успели сдружиться с ним, и у Эммы не возникло сомнений, кого попросить стать отцом: магия магией, но кое-что в этом мире остается неизменным. Регина заверила ее, что после рождения ребенка сможет сделать так, что он будет родным им обеим. Эмма вспомнила, как по истечении девяти месяцев отправилась в больницу. А потом… - Я умерла. Ужас прокатился по телу, самый настоящий ужас, которого Эмма не испытывала слишком давно. Регина пристально смотрела на нее. - Ты родила Генри и умерла при родах, - она сказала это совершенно неэмоционально, и лишь много позже Эмма поняла, что так ей легче вспоминать. - А потом пришла моя мать, и я пообещала ей все на свете, лишь бы она сделала так, чтобы ты снова дышала. Думаю, она не ожидала, что все сложится столь удачно. Эмма рассеянно слушала Регину, глядя на то, как сгибается и разгибается ее рука, и медленно вспоминала. Прошлое заполняло ее утраченной когда-то памятью, и это было слишком правильно. Все было правильно. Кроме одного. - Я робот, - сказала Эмма спокойно, когда Регина сделала паузу. - Я не живая. Она могла бы устроить истерику. Она могла бы заплакать, затопать ногами, ударить кого-нибудь, обвинить Регину во всем случившемся. Она могла бы все, что угодно, вот только ту, настоящую, живую Эмму Свон ей уже было не вернуть. А Регина всего лишь так любила ее, что продала свою душу за возможность для нее снова ходить по земле. Понимание этого заставляло задыхаться и желать вывернуться из кожи прочь, чтобы только показать, как много значит поступок Регины. Пальцы Регины легли Эмме в ладонь, тепло передалось с прикосновением. - Ты живая, - серьезно сказала Регина, и в ее голосе не было насмешки. - Ты дышишь, ты чувствуешь, ты... - она запнулась, - любишь. Разве не делает все это живой человек? Разве не делает это тебя той, кем ты была всегда? Эмма долго хранила молчание, глядя на пальцы Регины так, словно они были средоточием всей Вселенной, потом спросила: - Расскажи подробно. - Нет, я, - начала Регина и осеклась, увидев взгляд Эммы. Сдавшись, она вздохнула. - Она оставила твое сердце, потому что по ее плану ты должна была защищать меня от всех ее врагов, и твое сердце вело бы тебя на этом пути. Это было твоей программой. Регина поморщилась при этих слов, но тут же улыбнулась и нежно проговорила: - Мой Спаситель, - она погладила неподвижную Эмму по щеке, заставляя ее ожить. - Я влюбилась в тебя снова из-за заложенной программы? – Эмма была очень спокойна. Очень. - О, нет, конечно, нет! – воскликнула Регина. - Ты просто не смогла бы меня убить, даже если бы выпал шанс. А любовь… Думаю, Кора просчиталась, оставив тебе твое собственное сердце. Ты должна была лишь помнить меня, подсознательно. Но не любить. Эмма поджала губы - Она не слишком-то противилась нашим встречам. Регина покачала головой. - Как и любая ведьма, она знала: если что-то должно произойти – оно произойдет, будешь ты мешать этому или нет. Она уже знала, что Голд в городе, хотя была уверена, что он не вернется: ее проклятие обладало немыслимой силой. Знала, что он нашел тебя. И должна была как-то помешать ему. Ты бы не смогла убить меня, и пока ты держалась на расстоянии, Кора была спокойна. Но вот ты приблизилась ко мне, и внезапно лучшим выходом стало позволить тебе приближаться и дальше, чтобы Голд остался не у дел. А затем… затем она решила, что твоя смерть уже ничего не испортит, ведь, умерев, ты бы уже точно не разрушила проклятие. Кора успела забыть, зачем оживляла тебя. - Они оба играли со мной, - прервала Регину Эмма и почти не огорчилась, увидев кивок. - Они играли со всеми. Но ты была их королевой. - Пешкой, ты хотела сказать? – иронично осведомилась Эмма. Регина хмыкнула. - Королевой, - с нажимом повторила она. – Потому что на самом деле балом правила только ты, а они подчинялись тебе. Эмма молча поцеловала пальцы Регины, почувствовав, как они дрогнули. - Дальше, - попросила она, чувствуя, что день откровений приближается к концу. Регина вздохнула. - Она заставила тебя поверить, что ты родилась здесь. Этот город должен был стать твоей любовью, ты должна была быть здесь всегда. Чтобы защищать меня, чтобы защищать ее, чтобы не дать Голду все исправить. Потому что только ты могла защитить меня от всего, что только угрожало бы мне. Даже от себя самой. Эмма сидела, не поднимая головы, и все слушала и слушала, укладывая слова внутри себя в одну крепкую, высокую стену. - На самом деле я не любила его? - Сторибрук? – Регина засмеялась. - Ты его ненавидела. Ты не могла дышать в нем, не могла жить и постоянно предлагала переехать в Бостон. Ты помнила, как он едва не свел с ума меня, и не хотела, чтобы наш ребенок жил здесь. Эмма немыслимым усилием воли заставила свои губы не дрожать. Регина сказала «наш». Словно бушующие воды мгновенно успокоились, словно взрывы, сотрясающие планету, прекратились, словно… - Я говорила тебе «люблю» сотни раз, - это не было укором, Эмма просто хотела услышать подтверждением своим догадкам. Регина виновато взглянула на нее. - Это было одним из условий ее магии. Я не могла сказать тебе, что люблю, это разрушило бы все, ты же помнишь – истинная любовь способна на все. Всякий раз, как я пыталась, что-то сковывало мой язык, сжимало сердце, заставляло думать, что я умру, едва произнесу эти слова. Но там, на Арене… я словно вспомнила нас. Тебя и меня. Я подумала: пусть я умру, но ты должна знать. Должна запомнить. По сердцу Эммы прокатилась горячая волна. Сама того не заметив, Регина только что призналась себе и ей: их любовь – навсегда. Она не кончится, не лопнет, как мыльный пузырь, не растворится в вечности под гнетом быта. Эмма резко выдохнула и подняла голову. - Кто я теперь? Она не знала. Действительно не знала, и это незнание угнетало ее. Недавно она думала, что жива, потом узнала, что умерла, но теперь она жива снова. Кто она? Кем ей надлежит быть? - Ты - Спаситель. Ты была создана для меня, - Регина смотрела на Эмму, и не было ничего нечеловеческого в ее взгляде. Не было ничего неправильного в ее словах. Она действительно была создана. Для нее. Первый раз – Румпельштильцхеном, самым великим магом и кудесником, проклявшим других за то, что однажды он сам проклял себя. И второй раз - Корой. Самой черной колдуньей из всех, что когда-либо рождались в Сторибруке и в этом чертовом мире, накрытым куполом. Эмма никогда не была человеком. Только не-человек мог выдержать взгляд Королевы - тогда и сейчас. Только не-человек мог испить ее яд и воскреснуть – тогда и сейчас. Только не-человек мог отдать Королеве всю свою любовь и не иссохнуть от тоски – тогда и сейчас. Но что такое – быть человеком? Страдать? Любить? Ненавидеть? О, Эмма испила все это до капли, осушила стакан до дна. И она все еще не человек? Эмма порывисто склонилась и прижалась губами к губам не ожидавшей поцелуя Регины. Она целовала ее сейчас за ту, умершую Эмму Свон, за эту Эмму Свон, которая непременно выпутается из паутины воспоминаний, и за Эмму Свон, которая еще только готовится родиться под новым небом. Регина обвила ее плечи руками, прижала к себе, и не было заметно, что всего неделю назад она перенесла несколько тяжелых операций. Она целовала Эмму – всех трех, что уж там – и в поцелуе своем обещала, что прошлое осталось в прошлом, а настоящее – у них в руках. - Мы должны уехать, - выдохнула Эмма, когда отстранилась, глаза ее блестели. - Пока мы остаемся в Сторибруке, его проклятье будет возвращаться, под той или иной личиной. Я устала, я правда устала… Она говорила очень торопливо, боясь, что Регина перебьет ее, что вновь откажется, что попросит подождать. Эмма больше не могла. Она знала, что должна убраться отсюда как можно скорее и как можно дальше, чтобы забыть все это, как дурной сон, чтобы никогда не думать, что у нее внутри, под кожей и мышцами. В конце концов, она ест, пьет, спит и любит – так ли уж много в ней механического, на самом-то деле? - Я готова, - сказала Регина решительно, и не успела Эмма удивиться, как их окутало фиолетовым дымом. Когда он развеялся, Эмма с неменьшим удивлением увидела на Регине брючный костюм, сменивший больничную рубашку. - А? – только и спросила Эмма. Регина погладила ее по волосам. - У меня давно все хорошо, я же ведьма, - ласково ответила она, выглядя совершено здоровой. – Но ты так долго шла ко мне, а я так долго тебя ждала… И она вновь поцеловала Эмму, не давая ей возможности возмутиться очередному, пусть и совсем крошечному, обману. То, что закрутилось дальше, смешалось для Эммы в одно целое. Они заехали за Генри, и Эмма осталась сидеть в машине, не думая, что готова повидаться с матерью. Быть может, потом, через пару лет, когда воспоминания вновь частично сотрутся, она позвонит ей. Да. Она обязательно ей позвонит. Генри пулей выбежал из дома и бросился к «Жуку». Эмма только и успела, что выйти, а мальчишка уже молча обнимал ее, вжимаясь лбом в живот. На глаза навернулись слезы, Эмма пылко поцеловала вихрастую макушку сына, не зная, что сказать. Да и надо ли было говорить? Голд, вышедший вместе с Региной, криво улыбнулся, и Эмма, попросившая сына забраться в машину, приблизилась к нему. Регина взяла ее за руку, выказывая свою поддержку, и крепко сжала. - Прощайте, мисс Свон, - невозмутимо проговорил Голд, которому, судя по всему, уже было все известно. – Я бы сказал «до свидания», но не думаю, что вам когда-нибудь захочется вернуться сюда. Езжайте скорее, пока мисс Бланшард не пожелала все же немного пристыдить вас. Эмма кивнула, помня, что Голд по своей воле не покинет Сторибрук. Тем более, что теперь с ним рядом и Нил, и Белль, и он не кажется слишком опечаленным прощанием. - Прощайте, - эхом отозвалась она и не удержалась все-таки: - Зачем вы приказали мне убить ее? Пальцы Регины больно стиснули руку Эммы. Голд засмеялся. - Это была проверка, дорогуша. Вы либо вспомнили бы, либо нет. Все очень просто. Эмма Свон – Спаситель. Это всегда было ее задачей. Она спасала Регину от других, но спасти ее от себя – вот настоящее дело. Эмма покачала головой. - Я ведь не вспомнила, только на уровне ощущений. Но я могла им и не поддаться. Что тогда? Если бы нашла способ пробить защиту, если бы… - Тогда я бы умерла, - просто сказала Регина, и не было ни единой нотки страха в ее голосе. Эмма опустила плечи, признательно глядя на Регину. Они верили в нее. Оба, Голд и Регина. И продолжали верить. - Твоя мать умрет, - негромко сказала Эмма, когда они втроем уже сидели в «Жуке» и направлялись к границе города. С ним не надо было прощаться, и Эмма старалась не смотреть на дома и людей, потому что не хотела запоминать их. Она хотела их забыть. - Я знаю, - ровно сказала Регина, глядящая четко перед собой. Вперед зажегся красным светофор, и Эмма нажала на тормоз. - Ты хочешь посмотреть на ее казнь? Впервые за все время Регина ответила не сразу. Эмма не отрывала от ее лица пытливого взгляда, готовая поддержать в любом решении, пусть даже оно будет ей непонятно. Пусть даже им придется остаться здесь на какое-то время, чего Эмме совершенно бы не хотелось: она лишь договорилась с Нилом, что тот сообщит ей, когда все будет кончено. Эмма не сомневалась, что на этот раз Кора не спасется. - Нет, - ответила, наконец, Регина. Светофор сменился на зеленый. - Твоя мать - самое жестокое создание на Земле, - сказала Эмма, ощущая немыслимое облегчение, и Регина кивнула, соглашаясь с ней. - Она должна была умереть очень давно. Мне жаль, что я не смогла помочь ей в этом. Это были самые странные слова из всех, что когда-либо слышала Эмма. Казалось бы, Регина должна хоть немного испытывать боль. Сожаление. Гнев. Но не было ничего похожего в тоне ее голоса, и к изумлению Эммы, все это чудилось самым правильным и верным подходом ко всему, что случилось. Они с Региной ни разу в разговоре не коснулись того момента, что по Городу Грехов ходила Королева, и ее Тень вырывала людям сердца. Эмма думала, что Регина боится услышать ее осуждение, боится признаться в том, что на самом деле ей понравилось все то, что она творила. Зря: Эмма знала, что давно уже поддерживает ее во всем. Даже в самом черном из того, что преследует их. Кроме того, Совесть и Королева есть не кто иные, как они сами. И они полюбили друг друга безо всяких условий. А еще Регина не напомнила Эмме про то, что она выстрелила в нее, хотя Эмма и была готова к такому напоминанию. Но, вероятно, у них еще будет очень много времени для разговоров. «Жук», фырча, остановился на границе, выпустил пассажиров и затих. Эмме было немного жаль прощаться с ним, но он продолжал быть частью того Города, который она не хотела бы тащить за собой. - Мы выживем, если выйдем за пределы Сторибрука? Регина пристально смотрела на черту, разделяющую Сторибрук и весь остальной мир. Эмма стояла рядом с ней, а Генри увлекся каким-то жуком, ползущим по серому асфальту. - Кто знает, - откликнулась Эмма. - Но я готова рискнуть. Она действительно была готова. Еще и потому, что откуда-то знала точно: все у них будет хорошо. Они пережили слишком много, едва не потеряли друг друга, и им осталось сделать лишь несколько шагов, чтобы забрать себе все то, что они давно заслужили. - Ну что, - Эмма улыбнулась, стараясь казаться храброй, - вперед? Ей было немного страшно на самом деле. Они стояли над пропастью в неизвестность. Что станет ждать их там? Регина поцеловала Эмму в щеку и большим пальцем аккуратно стерла след своей красной помады. - Мы с тобой, - сказала она спокойно, и Генри поддакнул откуда-то снизу: - Да, мам, мы же вместе! Эмма, улыбаясь Генри, взяла его ладошку в свою. Крепко и ободряюще сжала, второй рукой обнимая Регину за плечи, целуя ее в висок. - Вместе, - повторила Эмма, поднимая голову и смотря вперед, на бесконечную дорогу, по которой им предстояло пойти. За их спинами медленно растворялся в прошлом Город Грехов. Еще пару секунд они стояли, не шевелясь, а затем, не сговариваясь, дружно переступили черту.

КОНЕЦ