На крыльях нашей любви

— Эрвин… Этот отрывистый шепот вырвался у Ривая непроизвольно и был скорее похож на тихую мольбу, чем на протест. Эрвин поднял голову. Растерянность и страсть были в его акварельно-голубых глазах, пытливо вглядывавшихся в его вспыхнувшее жгучим румянцем лицо. — Ты хочешь, чтобы я прекратил? — хрипло выдохнул он. Ривай с силой затряс головой. Нет же, нет. То, чего он хотел, было невозможно выразить одними словами. Улыбка, отразивщаяся в глазах Эрвина, была какой-то неживой, и все же, прежде чем он опустил свои длинные ресницы, Ривай заметил, как в темных глубинах огромных зрачков сверкнуло удовлетворение. Эрвин уткнулся в ложбинку между грудных мышц и стал исследовать ее губами и кончиком языка. Его теплое дыхание, скользившее по коже, поднимало в Ривае жгучие волны возбуждения. Эрвин стянул рукава своей рубашки с плеч Ривая, и она стала спадать. На какое-то мгновение рубашка задержалась на бедрах, сделав Ривая похожим на ожившую статую, ноги которой задрапированы белой тканью. Эрвин пристально смотрел на него, переводя взгляд сверху вниз, не оставляя без внимания ни один изгиб его тела. Потом тот же путь проделали его руки. С груди они скользнули на стройную талию, обхватили соблазнительные бедра и вместе с падающей рубашкой спустились по ногам на пол. Рубашка с шуршанием смялась и накрыла его щиколотки. Выражение лица Эрвина было таким, словно он испытывал сильную боль. Глядя на него, Ривай почувствовал, что с ним творится что то странное. Он стоял неподвижно, прижав руки к бокам, а где то в глубине сердца рождалась трепетная нежность. Его никогда не боготворили прежде, никогда не возносили и не поклонялись ему. Никогда в жизни он не испытывал такого удивительного желания, которое охватило сейчас — отдать себя. Он хотел Эрвина, хотел делать то, что ему нравится, хотел предугадывать все его желания. В этот момент ему вдруг показалось, что он создан именно для того, чтобы отдаваться. Это был единственный способ утолить нестерпимый голод своего тела и своей алчущей души. Настойчивые пальцы Эрвина требовательно сжали его бедра, когда он встал на колени и притянул Ривая к себе. Положив руки ему на плечи и закрыв глаза, Ривай запрокинул голову, и отброшенная этим движением чёлка обнажила его горящее страстью лицо. От влажного и жаркого прикосновения языка Эрвина, кружившего вокруг пупка, у него перехватило дыхание. По мышцам его плоского живота пробежал огонь наслаждения. Эрвин приник к паху, на котором трогательно топорщились короткие, слегка вьющиеся тёмные волоски, и его ноги задрожали. Он почувствовала его дыхание, и весь мир вдруг перевернулся с ног на голову. И его понесло куда то далеко-далеко, в не отмеченную ни на какой карте страну, которой правят только чувства. Очень тщательно, ни на секунду не отрываясь от своего занятия, Эрвин исследовал его, языком нарочито-медленно проходился по головке члена, словно впитывая в себя его эссенцию. Он требовал ответа, побуждал его, умоляя ответить. Пальцы Ривая забрались в его волосы, стали перебирать их, а он в это время добрался до самого сокровенного источника наслаждения и принялся с осторожностью ласкать. Из груди Ривая вырвался тихий, протяжный стон. Ногтями он непроизвольно впился в его кожу и, только через несколько секунд осознав это, разжал пальцы. В ответ на это невольное движение Эрвин еще сильнее сдавил его ягодицы, словно хотел, чтобы эти пружинистые округлости влились в его ладони. Потом и его рука двинулась к паху, и он продолжил свои изощренные ласки уже с помощью руки. Нахлынувшее на Ривая наслаждение было таким острым и неистовым, что его дыхание, его голос и вся эта ночь слились воедино и стали уплывать куда-то. Тело его изогнулось, руки ослабли, по безвольно разжавшимся пальцам пробежали иголочки тока. Ривай почувствовал, что оседает на пол, но ничего не мог с собой поделать. Эрвин поддержал его и помог опуститься на колени рядом с собой. Он притянул его ближе, и в его глазах загорелся сумасшедший ярко-синий огонь. Его ненасытные губы требовательно приникли ко рту Ривая. Он сдался, он уступил, с упоенным удовлетворением шепча что-то неразборчивое. Жадный язык Эрвина протолкнулся между его зубов, вернулся назад, снова погрузился в теплую глубину. Не отрываясь от его сладкого рта, Эрвин вновь пробрался рукой к жаркому источнику его будущего наслаждения. Тело Ривая с радостью приняло это прикосновение, задрожав от волнения и удовольствия. Его тело звало Эрвина, и он, ощутив призывное биение сердца, ответил на этот зов. Ривай вдруг почувствовал, что сходит с ума от этого приступа возбужденной страсти, сжигавшей все его тело. Разве можно было удержать это буйствование внутри себя и сохранить рассудок? Этому неистовству чувств нужен был выход, и если Эрвин не поймет это и не соединится с ним, он взорвется. Нащупав ворот его рубашки, Ривай потянул за пуговицу. Эрвин пришел ему на помощь, одним рывком дёрнув рубашку, обрывая пуговицы, которые посыпались по полу в такт их бьющихся страстью сердец. Ривай пытался расстегнуть ему ремень, но его пальцы дрожали, и Эрвин, осторожно отведя в сторону его руки, справился с пряжкой ремня сам. Щелкнула кнопка на поясе брюк, и заскользила вниз «молния». Эрвин не стал останавливать его трепетавшую руку, отыскавшую жаркую, возбужденную плоть. Его дыхание стало прерывистым, когда Ривай ласкал разбухавший под его пальцами этот предмет вожделений. Эрвин сжал ладонями его соски и, затаив дыхание, стал смотреть, как судорожно ртом Ривай хватает явно не хватающий ему воздух. — Как ты красив, — с тихим изумлением сказал он, скорее всего, себе самому. — Ты тоже. Шепот Ривая был почти не слышен, словно легкий шелест ночного ветерка. Эрвин еще крепче сжал его соски. В ответ, Ривай ещё сильнее сдавил его плоть. Внезапно его руки оказались у Ривая на талии. Распрямив ноги, Эрвин сначала сел, а потом лег на пол, увлекая Ривая за собой. Бедра Эрвина оказались зажаты коленями Ривая, и он подтянул его повыше, так, чтобы он лег ему на грудь. Какое-то время Ривай лежал, прижимаясь к нему и ощущая прикосновение густых золотистых волос, покрывавших грудь Эрвина, и прислушиваясь к глухим ударам его сердца. — Как только ты захочешь, — прошептал Эрвин, подтягивая его еще выше. Ривай уперся ладонями ему в плечи и приподнялся, затем, не сводя глаз с его лица, стал осторожно и медленно опускаться. Эрвин застонал от мучительного наслаждения. Отрывистое дыхание и безумные удары сердца — все говорило о буре, бушевавшей в нем, которую он уже едва сдерживал. Потребность вернуть ему хотя бы капельку того исступленного восторга, которым он наполнил все существо Ривая, каждую его клеточку, болезненно отзывалась в судорожно сжимавшихся мышцах. Эта потребность становилась все острее, и его глаза затуманились слезами. Эрвин вздрогнул. — Боже, — проговорил он хриплым от возбуждения голосом. Уперевшись руками в пол, он рывком поднял свой корпус и одним мощным движением бедер глубоко проник в него, полностью овладев. Ривай вскрикнул от наслаждения. Ухватившись за его мускулистые плечи, он принял его в себя, призывая взять его всего. Ривай хотел его, хотел безумно. В момент наивысшего блаженства они слились в едином движении, едином порыве. Их единство было теснее, чем просто прижавшиеся друг к другу тела, глубже, чем жаркие вдохи, тихие, страстные мольбы и гортанные, хрипловатые звуки несказанного наслаждения.