Любовь зла

Настроение - дрянь, как и погода. А нет, показалось. Погода - дрянь, а настроения нет вообще. Уже год или два. Давно, в общем. Нет. Там он значительно меньше. Всего-то вторая неделя. Хотя кажется, что уже вечно. Он тихонько сидит на подоконнике. За окном - проливной дождь и лес. Какое-то глухое место, как и положено для подобных заведений. Даже если получается сбежать - заблудишься нафиг. И не надо никуда бежать. Там его никто не ждет, а тут она. Сестричка в мини-халатике. Странно, конечно. Из младшего персонала - в основном санитары системы "шкаф". А она такая миниатюрная, хорошая как куколка. Смотрит на нее и забывает обо всем на свете. Как его угораздило? Были порезанные вены и пара попыток спрыгнуть с крыши, один раз - из окна. Благо Серышев остановить успевал. И откуда появлялся - неизвестно. Может, дар у него? Или нюх. Исключительно из благих побуждений отвел к доктору, а тот не нашел ничего лучше, чем подлечить его в психушке. Так положено у них. В общем, хотел как лучше, а получилось как всегда. Он - на подоконнике. Не чувствует ничего. Прошлой ночью она в порыве страсти порезала ему горло ножом. Естественно, посчитали за очередную попытку суицида, накололи какой-то дрянью, что полдня в полном ауте провалялся связанный. Горло зашили и перевязали. Нет, ее он сдавать не стал. Да и кто поверит, она же медсестра. Кстати, по ходу у нее сегодня выходной. И номер телефона не оставила. Хотя какой, нафиг, телефон ненормальному? Предупреждал же Серышев, что не надо с ней связываться, что не доведет она до хорошего и вообще странная какая-то. Ну да, порезанное горло - уже не в первый раз, еще были иглы от шприцов под ногтями, избиение жгутом, попытки задушить тем же жгутом. Один раз так разошлась, что резала его кожу бритвой. Резала и бинтовала. Очень туго. Он все терпел и прощал. Вот и порезы теперь болят, и будто на сердце рана. Но все равно ее любит. Мазохисты - тоже люди. Миша - он хороший, добрый. Яблоки носит каждый день. С ним можно поговорит обо всем. Но... Такую любовь он не поймет. Никогда. Никто не поймет. Местные при ее виде теряются по углам. Как-то разговорился с Царем (ласковое прозвище одного из местных). У того тоже депрессия случилась. Так Царь крайне нелестно отзывался о ней. Оказалось, что и он как-то от ее кровожадных рук пострадал. И не только он. А на полнолуние в лесу находят убитых. Врач-то ни о чем не догадывается, списывает все на полнолуние, которое крайне негативно отражается на психике местных. Про медсестру ему пару раз говорили, но за это получали удвоенную дозу успокоительных. Чтобы глюки не являлись. В общем, посоветовал Царь избегать с ней встреч. Но как говориться – любовь зла… Чья-то рука легла на плечо. Обернулся. - Ты как, друг? – Серышев чуть приобнял его. - Как видишь. - Вижу… - вздохнул, - Ты бы уже завязывал с ней. - Она не при чем… - отвернулся к окну. На глазах навернулись слезы. Опять это чувство всеобщего непонимания и одиночества. Серышев попытался его обнять, успокоить. Алик вывернулся и ушел. - Держись, друг. Мы что-нибудь придумаем, – прошептал Михаил. Только не придумывалось ничего. И с врачом говорил, чтобы оградил от посторонних персонажей женского пола, и обещал, что в группу вернется, только если забудет про нее. Серышев реально подумывал бросить это неблагодарное дело. Каждый день вот это все… Слезы, жалобы, слушать что его не любят… Ну ладно бы нормальную полюбил. Михаил тоже пообщался с Царем. Тайно. Царь, будучи в более позитивном расположении духа, поведал, что не медсестра это никакая, а маньячка бывшая, из соседнего корпуса. А маньяки бывшими не бывают. Она научилась притворяться нормальной и ей позволяли свободно разгуливать по территории, а иногда даже разрешали помогать мед. персоналу. Да и что ему за печаль? Вон Лекс пусть теперь парится. Кстати сказать, за все две недели никто из коллег к нему не заходил. Вот ведь сволочи какие. Шефа нет – они и рады. Ночью он не спал. Она не пришла. И в следующую ночь не пришла. Хотел идти в лес. Уйти-то не сложно. Прямо рядом с окном - пожарная лестница. Хотя зачем теперь лестница? Можно просто выпрыгнуть. Разница небольшая. От мыслей отвлек до боли знакомый голос. - Грановский, как тебя угораздило? Обернулся. На шею ему кинулся Попов. - Сереж, не надо было приходить. Спасибо, конечно, но ты не сможешь помочь. - Я даже спрашивать не собираюсь. Серышев все рассказал. - Стукач, – отвернулся. – Зачем вы все сюда ходите? Ничего не изменится. Опять слезы, попытки спрятаться от всех. В коридоре врезался в летящего на всех скоростях Дубинина или наоборот. Увернуться от дубининских объятий не вышло. - Ну, поплачь уже. Легче станет, – разрешил Виталик. – А с твоими упырями Петрович поговорит, научит их уму-разуму. А то довели начальника. - Они не виноваты… - Угу. И Маньячку твою вычислили и закрыли. Так что можешь расслабиться и радоваться. Кстати, врач чего-то сильно извиняется и обещает тебя реабилитировать прямо сегодня. Петрович ему сейчас мозг довынесет только. Данное сообщение Алика не обрадовало. Даже наоборот. Не хотелось ему верить, что его любовь – маньячка. Как же так? Почему? Опять облом. - Почему? - Потому что она – маньячка, а ты – мазохист, – невозмутимо. - Почему меня никто не любит? – разрыдался у Виталика на плече. – То маньячки, то извращенцы. Я никому не нужен. - С крайним заявлением в корне не согласен. Ты нам нужен. И поклонникам, если хочешь, – Сергей накинул ему на плечи свою куртку. Прохладно как-то стало. - Успокаиваешь? Зря все это. Оставьте это. Вы же про меня и не вспомните завтра, – чуть слышно бормочет Алик. И терпению Дубинина настал капец. Полный. Сам от себя не ожидал. Схватил Алика за плечи и как заорет прямо в лицо. - Аааааааа, – сначала просто крик, потом появились слова. – Грановский! Соберись, тряпка! Слышишь меня? Соберись! Сложно не услышать. Даже Попов слегка испугался. - Виталь, я слышу, – спокойным ровным голосом. – Заберите меня отсюда? - Так собирайся. – появился откуда-то Холстинин. – Я столько со школы наверно не писал. И подписей больше чем на автограф-сессии раза в два. Алик, улыбнувшись, полез к Холсту обниматься. Давно не виделись. В Арийской студии Серышев накрывал поляну. Этот вечер обещал быть добрым.