Недавно Петя упал в водосточную трубу и его захлестнуло волнами 1941-го...
Вокруг - разноцветные воздушные шарики!.. Я - в детской железной машинке, в песочнице или на вечно расшатанной и скрипучей карусели. - А почему ты ходишь в камуфляжной одежде в любую погоду? - спрашиваю одного мальчика, притаившегося в траве, словно разведчик. Медленно переводя на меня свой взгляд исподлобья, и довольно серьезно для своих лет, он отвечает так, словно я совсем глупая и ничего не понимающая Конфетная девочка: "Чтобы в любую секунду быть готовым к войне, зачем же еще". И сразу же отводит глаза куда-то вдаль, на цель или объект. Мне он сразу понравился. Такой боевой и чем-то даже романтичный. Не помню, как так случилось, что через много-много лет в палату для душевнобольных к нему приходила именно и только я. Он был диссидентом. А я - Евой Браун. Мы любили железных кукол (чего скрывать, сами имели железную выдержку). И собак на привязи, разъяренных. Мы спали в камуфляжной форме, обнимая винтовки вместо друг друга. А вместо капельниц - средства индивидуальной защиты. Мой неразгаданный Вы, пока нам отведено время в этих белых комнатах с мягкими стенами и потолками, давайте по-прежнему думать, что мы пираты. Давайте разрабатывать планы захвата мира, в который раз раскромсав ручкой, уже окончательно, всю контурную карту. Нас все время зомбировали мертвыми детьми и умирающими женщинами, а еще всякой заразой. Но нам не страшно, у нас есть железные детальки и потолок. И разбросанное по углам прошлое, где были наши непрогулки по потерянным зданиям досоветчины, наши несидения в окопах сталинградского сражения, наши битнические неблуждания по закоулкам гражданского, наши непрочтения военной прозы... Я не могу свести на "нет" все наши несвязные привязанности. Фюрер, заправляйте мною! Я - ваш вражеский народ, ненавистный отступник, продажная тварь! Смелее, к расстрелу готова!.. Но вы опять далеко. А я рядом. В этом и заключается наша борьба. Мне бы - только чувствовать, что хоть на секундочку я Вами не брезглива. Ведь мы так много времени провели в одной песочнице! Вся моя любовь к окружающему миру началась именно с вас. Так точно, вы не ослышались. Я обожала каждую хоженую вами тропу; каждый предмет, к которому вы хоть однажды прикасались; каждый сломанный вами, в порыве ярости, гвоздик или игрушечный вертолетик... Но даже в белой немоте этих одиноких стен психиатрички, вы утверждаете, в припадке и отчаянии, что мы с вами НАСТОЛЬКО по-разному молчим! А я опять вспоминаю, как мы играли, уже на вашем собственном, танке. Под лучами солнца, струящимися из отражения Ваших глаз ликером. Теперь же, сжав в кулаке отпавшую с вашего кителя пуговицу, храню ее, и переживаю за ее, такую крохотную, но частично ведь и вашу, жизнь... Берегу ее и плачу, в то время, как все остальные оплакивают кровавыми слезами потерь ампутированные конечности, родившиеся вследствие ваших менецких наступлений на "моих" (да "моих" ли теперь?..) урских. ...Внутри здания вашего божественного затворничества заложена бомба. Квинтэссенцией нашей с вами единственной и завершающей эту войну физической атаки, стал поцелуй. И нас разносит на части, разлетающиеся по госпиталю. Взрыв. Разродился и разразился.***
...- Мам, а это правда, когда все говорят, что из-за отмщения какой-то предательнице и отступнице Родины, подорвавшей Фюрера и выжившей при странных обстоятельствах, Фашия стала брать урских в плен? Да ее же убить мало! Мама, мама, чего же ты молчишь!..- звонкоголосит ребенок, теребя подол полуобгоревшей материнской юбки. - Сын..,- глотая слезы, и судорожно прикрывая полуоткрытый и искривленный рот, хриплю ему в ответ. - Сыно-о-о-о-к!!..-я падаю перед ним на колени, старая, одинокая, и непонятая собою за всю свою прожитую жизнь. Крича, молю его о прощении, зная, что не заслуживаю теперь даже взгляда его. Спрятав лицо в дрожащих ладонях, сижу одна на гнилой почве. Словно глупая и ничего не понимающая Конфетная девочка. Мелкий и косой дождь хлещет меня все сильнее и сильнее. Так мне и надо, заслужила! Давай, заряжай с новой силой!.. ...Так он и не иссякал. До самых двух красных гвоздик. И продолжал оплакивать своими слезами главпредателя в моем лице, пока надгробие не подкосилось. А земля, так и не успевшая оправиться от последождевого размытия, превратилась в грязевую лужу, на дне которой даже не было видно гроба. А после не обнаружилось ни признаков его нахождения в могиле, ни признаков его изъятия. От Евы осталась только лужа грязи. P.S.: ...А мальчик Петя вынырнул из водосточной трубы обратно. Но вокруг шла перестройка. Его любимой песочницы, качелей. Прятаться разведчиком было просто некуда - траву, видимо, проел очень едкий порошок тети Даши, любящей вечно стирать и сушить белье у себя во дворе, отчего исчезла растительность с бывшедетских территорий так называемых «окопов». Конфетная девочка подскользнулась на этой самой тропе встречи их с Петей. Эту тропу однажды охватил лед, о который она разбилась вдребезги, как стекло. Но хоронить было некого - тело куда-то исчезло. От девочки осталась только лужа слез. В момент смерти в ее руках была любимая новая кукла, про которую она всем ходила и рассказывала, что это ее новорожденная дочь. "Дочь" выжила. И всем своим крохотным и бессознательным мирком начала ненавидеть свою "мать" за предательство одиночеством, оставленным "дочери" на вечную-вечную память...