Sail away

Once upon a time we had a lot to fight for © The Rasmus – Sail away

     В мире ничего не поменялось с последнего дня, когда Руперт поднимался на холм и вставал у обрыва, бессмысленно скользя взглядом по переливающимся оттенкам потемневшего неба. Цикады пели таинственным оркестром, аккомпанируя шуму ветра, шороху волн.      Не было ни одной причины солгать или необходимости притворяться, Вальдес всегда говорил, что живем только один раз, так поэтому и не было смысла бояться взлететь и продолжать двигаться вперед, оставив за собой дожди, туманы и грозовые искры, раствориться в ночной тишине, слушая, как море шуршит знакомые имена, чтобы не забывать, никогда не забывать, кто ты, но и навеки перестать быть собой. Оставить попытки понять реальность и уйти, не оборачиваясь.      Ветер нежной скрипкой переливался в ушах, а перед глазами плескалось неспокойное море, в чьей пене резвились равнодушные к людским бедам найери. Хвосты били по волнам, и лился звенящий смех, крылатые кэцхен пролетали над сёстрами-астэрами, заставляя пенные валы шипеть, облизывая края скалы.      Где-то в морях затерялась другая астэра, та, чьё имя стало собственным. Можно было даже не вглядываться в горизонт, чтобы понять, что там её не появится больше никогда. Руперт бы протянул руку, но знал, что коснётся лишь серебряного оперенья. Он ведь смотрел в глаза Ротгера Вальдеса, ловил ветер в его волосах, переплетал пальцы и чувствовал застывшее на коже то ли отчаяние, то ли тоску. Иногда ему казалось, что в этом его и только его вина. С того самого момента, когда Фельсенбург решил остаться в Талиге.      Когда-то у Руперта было место, которое он мог назвать домом, но теперь туда незачем было возвращаться. Чувства тонули в бесконечном потоке морских волн, ударялись о скалы и разбивались, впиваясь осколками в несчастное сердце. Когда-то каждый новый восход казался подарком, когда можно было ткнуться носом в плотную шею, услышать ленивый спросонья зевок.      Ночь шептала знакомое до боли чужое имя устами крылатых призраков. Они летали над обрывом, развевали волосы по волнам и складывали крылья, садясь на ветви мёртвого дерева. У Вальдеса не было ни одной причины оставаться, поэтому в один день он просто последний раз потянулся на кровати, последний раз на мгновение прикоснулся сухими губами ко рту Руппи, последний раз лениво оделся, последний раз послышались упругие шаги по лестнице. А когда всё стихло, захлопнулась дверь, Руперту стало ясно, что теперь он потерял всё. Точно так же, каким был Ротгер, лёгким на подъем, непосредственным, точно так же легко и непринуждённо Фельсенбург остался один.      И на руке, вопреки всем ожиданиям и книжным историям, не чувствовалось ни тепла, ни отпечатка ладони, которая ведь держала, держала когда-то, крепко стискивала, оставляя драгоценные синяки на запястьях. Ротгер ушел, не оставив о себе и воспоминания.      Мир пестрел красками и окутывался туманом. В какой момент Вальдес решил вычеркнуть его из своей жизни? Вот так просто, лёжа на сбившейся простыне, мимолётно задевая темные волосы, просто решил, что пора уходить и больше никогда не возвращаться. Они ведь всегда стояли по разные стороны баррикад, какой-то случай свёл наследника Фельсенбургов и талигойского адмирала вместе. Руперту всегда не хватало этого самоуверенного легкомыслия, и рядом с Ротгером он действительно чувствовал себя куда более целостным. Ему Вальдеса не хватало, Вальдес дополнял его, поддерживал, Вальдес был ему нужен, как воздух. Другое дело, нужен ли был хоть когда-то Вальдесу Руперт.      В последние дни Руперт пытался подолгу не засыпать, лишь бы лежать рядом, сложив голову у плеча и положив ладони на грудь, вслушиваясь и вчувствываясь в биение сердца, человеческого, настоящего, горячего, отнюдь не того холодного прикосновения крылатой ведьмы, принявшей чужое обличье. И сейчас она была близко, а Ротгер, тёплый, успевший стать родным Ротгер, — далеко и недосягаемо, и Руперт взял бы на душу любой грех, если бы он только позволил снова оказаться рядом. Но ветряные крылья нежно били по щеке, предрекая, что больше им друг с другом не увидеться и что теперь они вновь разделены, навеки, до самой смерти, и быть им теперь врагами без возможности что-либо вернуть. Вальдес всегда учил не бояться жить последний раз.      Не было ни одной причины солгать или необходимости притворяться. Не было смысла бояться взлететь. Можно было лишь продолжать двигаться вперед, оставив за собой дожди, туманы и грозовые искры, раствориться в ночной тишине, слушая, как море шуршит знакомые имена.      Оставить попытки понять реальность и уйти, не оборачиваясь.      А обернувшись, увидеть незнакомое лицо того самого человека.      Вальдес, подперев ладонью подбородок, молча сверлил его скучным взглядом.      — Не смотри на меня так, — хрипло проговорил Руперт. – Я знаю, почему мы больше не встретимся.      Ведьма бесшумно вздохнула и закрыла безжизненные карие глаза. Не светил Руппи Рассвет, никогда не светил. За всё, что он успел и не успел сделать. Фельсенбург вдохнул свежий воздух, чувствуя близкий шторм. Море последние дни часто штормило. Слишком часто, чтобы ничего не понять.      — Увидимся в Закате, Ротгер.      И шаг в пропасть.