Нелюбимые

Стилински глубоко вдыхает и пытается открыть глаза, чувствуя, как изнутри сдавливает грудь от прервавшегося вдоха. Язык не шевелится, а губы саднит от тупой пульсирующей боли. Не открывая глаз, он тянется дрожащими пальцами ко рту, с усилием проводит подушечками пальцев по припухшей прокушенной нижней губе. Сглотнув комок вязкой слюны, Стайлз чувствует, как по всему телу пробегает вибрирующая судорога. Его лицо обезображивает болезненная гримаса, а дыхание учащается. Он понимает, что лежит в постели Дерека. Один, сжимающий в руке простыню и отирающий припухшие от слез глаза, ощущающий под собой мягкость матраса и тепло подушки, свежесть прохладного воздуха из приоткрытого окна. Стайлз не шевелится еще несколько минут, пытаясь перевести дух. Его ладонь робко двигается по лицу, соскальзывает к шее и опускается к груди, где оттягивает задравшуюся футболку. Стилински тяжело сглатывает, чувствуя рукой засохшую на животе и боксерах сперму. Щеки обжигает от стыда, а в горле застревают проклятия. Стайлз немо чертыхается и жарко выдыхает через рот, торопливо натягивая сползщие с задницы джинсы. Ломит виски, и тяжело сглатывать. Стилински боится даже дышать, зная, что он здесь. Дерек. Во всем теле ощущается тошнотворная слабость. Стайлз еще раз тяжело вдыхает ртом и тянется руками к лицу, закрывая ладонями глаза и пытаясь привести свои мысли в порядок. Дерек ничего не сделал. Он не притронулся к подростку, лежащему под ним. Стилински мелко дрожит. Он все еще помнит грубые прикосновения Хейла на своем теле, чувствует пульсацию в появившихся крупных синяках на лодыжках, плечах, талии, когда Дерек подминал его под себя прошлой ночью; он помнит голодный взгляд Альфы, влажный блеск по-настоящему животных глаз, его жадные губы на своих губах. Стайлз помнит все до мелочей: свои непрошеные слезы, когда почувствовал властные касания Хейла; прерывистое дыхание, когда ощутил вес Дерека на своем теле и его близость между своих разведенных грубым движением ног. Но Хейл не прикоснулся к нему… Стайлз помнит, как в последнюю секунду на лице Дерека отразилась боль, смешанная с низменным желанием и отвращением к самому себе. Он ушел. В ту же минуту он ушел из комнаты, ни разу не оглянувшись назад. Стилински жадно скользит кончиком языка по ранке на прокушенной губе и слепо смотрит в потолок. Знобит, а глотку изъедает поднимающаяся по горлу желчь. Звук приближающихся шагов заставляет Стайлза крупно вздрогнуть всем телом и приподняться на руках на матрасе, прижаться к спинке кровати с непонятным темным страхом, наполняющим грудь. Дверь медленно открывается, но Хейл не заходит в комнату и, кажется, даже не смотрит в сторону смятой постели. - Ты знаешь, где душ, - сухо произносит Дерек. На нем темно-зеленая водолазка, из-под которой видны контуры бинтов, спортивные штаны, как и всегда. Тело напряжено от вспышек еще преследующей боли, но взгляд безразличен и пуст. – После этого тебе лучше уйти. Стилински заторможенно и нелепо кивает, словно спица, поддерживающая его шею, в ту секунду переломилась, а голова со всей своей тяжестью устремилась вниз. Стайлз не смотрел на Хейла: его взгляд блуждал по сбитой простыне, по собственным мелко дрожащим рукам, которые крепко сжимали край одеяла. Стилински уже большой мальчик, он все понимает. Он не винит Дерека, потому что Хейл поступает как взрослый, который не испытывает ничего к нему, ребенку, кроме благодарности. Благодарность невозможно разменять на неуклюжий секс, на взаимную симпатию из односторонней жадной любви. Дерек – взрослый. Он не заставляет Стайлза чувствовать вину, но Стилински словно испепеляет изнутри огонь противоречия. Потому что он жадный, эгоистичный ребенок? Все верно. Верно, потому что этот самый ребенок заставляет другого жертвовать свободой и любить, думая только о себе, страдая от собственного неразделенного чувства - эгоистичной подростковой любви. Что такое неразделенная любовь? Это самое себялюбивое чувство: когда ты пытаешься собственными руками сломать другого ради удовлетворения своего низменного желания. В одном случае ты с улыбкой сумасшедшего принимаешь сломленного человека, хотя никогда и не любил эту теперь уже разрушенную личность; в другом – ты остаешься ни с чем, пытаясь удовлетвориться собственной жадностью или жалостью. Каково соотношение исходов «несчастный финал» и «жили они долго и счастливо»? Никто не знает. Даже умный мальчик Стилински этого не знает… И все же, что такое любовь? Остается надеяться, что когда-нибудь Стайлз найдет ответ на непростой философский вопрос. А сейчас ему довольно простого объяснения: любовь – это когда вы способны залечить раны друг друга, когда способны выйти из замкнутого круга собственных противоречий благодаря голосу другого, кто такой же несчастный, как ты. - Дерек, если тебе интересно, я бы на твоем месте не оставлял дверь открытой. Снаружи ходят ужасные люди. Например, я, - голос Питера приближается. Сердце Стилински пропускает удар. – Доброе утро. Хейл-младший разворачивается и проходит в гостиную навстречу Питеру. Стайлз тут же вскакивает с кровати, судорожно оправляя одежду и обдумывая варианты ухода. Желательно по-английски. - Стайлз, я знаю, что ты здесь, - Стилински передергивает. – Можешь не стесняться. Дерек холодно смотрит на дядю и наливает черный кофе в кружку. Питер отвратительно слащаво улыбается и усаживается в кресло, которое стоит спинкой к входной двери в лофт, но это не мешает ему слышать, как нервно бродит Стайлз в спальне Хейла-младшего, пытаясь выйти оттуда незамеченным. Стилински буквально вылетает из спальни и быстрым шагом направляется к двери, пытаясь не наткнуться на косяки или острые углы. Он что-то бормочет и выбегает за дверь лофта. Хейл-старший гадко смеется и все так же криво улыбается, внимательно наблюдая холодным, кажется, безжизненным взглядом за племянником. - Бурная ночь, - констатирует Питер, закусывая белоснежными зубами свой большой палец. – Мне поздравить тебя? - Не понимаю о чем ты, - безразлично отвечает Дерек, выдержав долгую паузу, когда ставил кофейник на деревянную подставку. - Значит ничего не было... Значит по следам прошлой ночи я сделал неверные выводы. – Хейл-старший, кажется, не верит в собственную промашку. – Все указывает на то, что… - Я не хочу разговаривать об этом с тобой, - рык словно закипает в горле Дерека, который крепко сжимает кружку с горячим кофе. - А придется, - простодушно пожимая плечами, отзывается Питер. – Неужели ты не понимаешь, что будет дальше? Хейл-младший равнодушно молчит, чем веселит дядю. - Дерек, все бы закончилось сразу после этой ночи, если бы ты дал ему, то, за чем он пришел к тебе. - Я не животное, а он – ребенок. - Ребенок, - куда-то в пустоту повторяет Питер. – Именно. Не то чтобы я тебя подталкивал к растлению малолетних, но понаблюдать мне было бы… - Интересно? – холодно проговаривает Дерек, опережая дядю и предугадывая его реплику. – Он путает любопытство с чувствами. - Когда-то и ты был таким же, помнишь? - Я был другим. - Конечно, - с улыбкой произносит Питер на выдохе. – Все подростки одинаковые. Их любовь слишком всепоглощающа и непостоянна… - Это не любовь. - Кто знает, мой дорогой племянник. Но, слепив из своей горы мышц и хмурой харизмы в голове этого юнца мужественный образ запретного плода, ты только сам себя подвел под лезвие гильотины, не оставил себе даже хода, чтобы сбежать. - Хватит. Питер долго молчит, размышляя о чем-то своем и асимметрично улыбаясь. - Дерек, отдай его мне. * * * Несколько дней спустя. - Как ты, старик? – тихо произносит Скотт, с улыбкой снимая с плеч лямки рюкзака, останавливаясь в дверях собственной комнаты. Стилински в раскоряку лежит на кровати МакКолла, заваленный горой комиксов про Супермена и Бэтмена. Но стоит голосу Скотта нарушить звенящую тишину комнаты, как Стайлз вскакивает с места с торжествующей улыбкой. - Привет, чувак! Ты сегодня долго. Где был? – Стилински тараторит и выползает из-под журнального завала подобно гусенице. – Тренировки Финстока еще не сделали тебя инвалидом? Скотт смеется и ставит рюкзак на кресло, закрывает за собой дверь и стаскивает с плеч толстовку, которая метким броском отправляется в корзину для грязного белья. - Я был не на тренировке, а у Дэнни. Попросил его объяснить последние две темы по химии, - МакКолл устало морщится и буквально падает на пуфик у кровати. – Так сказать, плата за то, что я познакомил его с нашим новичком в команде по лакроссу. Стилински с наигранным сдавленным смешком округляет глаза в надежде, что Скотт не услышит, как бьется его сердце. Он переворачивается на спину и на вытянутых руках продолжает читать журнал. - Мелисса приготовила восхитительную лазанью и велела мне проследить, чтобы ты поужинал, - притворно по-менторски и деловито отзывается Стайлз, пытаясь заполнить неловкую паузу. – Она сегодня в ночную. Опять. Старшая сестра заболела, поэтому она уехала ее заменить. МакКолл видит, что глаза Стилински беспокойно скользят по картинкам, а сам парень слишком возбужден, чтобы расслабленно читать комиксы. - Ты сам ужинал? - Нет, - отмахивается Стайлз, чувствуя, как неприятно затекли руки. – Не хочется. Могу я и сегодня остаться ночевать у тебя, чувак? - Конечно, - Скотт добродушно улыбается, размышляя, сколько ему потребуется времени, чтобы раскопать кровать под комиксовой лавиной, настигшей его постель так же внепланово и внезапно, как и появление Стилински. – Ты уже сказал шерифу? Позвонил? - Да. Он беспокоится, как я питаюсь, а я ответил, что уже несколько дней тусуюсь у тебя. Он сам уже неделю не появляется дома. Заезжает только чтобы переодеться и принять душ… Скоро вернется твой отец с очередной проверкой, поэтому все отделение поставлено на уши. А потом он отключился, видимо, занят. - Прости. - Ты не виноват, - отвечает Стайлз, выпуская журнал из затекших рук, которые, как безвольные плети, падают на кровать вслед за комиксом, приземлившимся на лицо Стилински. – Ничего не поделаешь, такова их работа. - Стайлз, я беспокоюсь. – Стилински вопросительно смотрит на МакКолла, но удивление на его лице держится недолго. – Ты же знаешь о чем я. Я не могу игнорировать то, что ты не выходишь из дома, избегаешь разговоров… - Скотт. - Подожди, Стайлз. Я не могу игнорировать это. Мы оба знаем, что что-то произошло. Я твой друг, Стайлз. Скажи мне, что происходит. - Это не твое дело, - тихо произносит Стилински, даже не пытаясь убрать с лица журнал. - Стайлз, я не слышу, что ты… - Это не твое дело! – голос срывается в крик, и Стилински едва удерживает себя от позорного бегства. - Стайлз… Голос МакКолла оглушающе звучит в тишине комнаты. Стайлз переворачивается на бок в ворохе журналов и молча смотрит в стену. Еще несколько минут Скотт молчит, чувствуя, что ничем не может помочь. Беспомощность обескураживает. Домашний телефон семьи МакКолл громко оповещает весь дом о входящем звонке характерным писком. Скотт разворачивается на месте и проходит в коридор к тумбе, устало снимает телефонную трубку. - Дом семьи МакКолл, Скотт МакКолл слушает… Привет, мам… Что? Что случилось? … Я немедленно приеду, я сейчас буду! Пожалуйста, держи меня в курсе! Скотт чувствует дрожь на кончиках пальцев. Он не помнит, как положил трубку, как добежал до комнаты, но мысль, которая бьется в голове, обезоруживает. - Стайлз, - задыхаясь, произносит МакКолл, опираясь рукой на дверной косяк. Его глаза лихорадочно блестят. – Твой отец… Он в больнице. Авария… Стилински вскакивает с места, немо хватая воздух бледными губами. * * * - Что происходит? Объясните мне, что произошло! – Стайлз кричит и цепляется за плечи Скотта, который пытается удержать бьющегося в панике друга. – Где он? Почему вы не пускаете меня к нему, почему? Голос Стилински сел от криков, болезненный хрип надрывает его воспаленное горло. Тело не слушается. Врачи безразлично проходят мимо, игнорируя приступ Стайлза, заинтересованные только в выполнении обязанностей по поддержанию жизни пациента в особо тяжелом состоянии. - Стайлз, все будет хорошо. Все будет хорошо, - беспокойно бормочет МакКолл, крепко удерживая Стилински в своих объятиях. – Он жив. Он жив, это самое главное. Стайлз бессильно оседает в его руках, подобно той балерине из шкатулки, у которой закончился завод. Он жадно вдыхает воздух и сглатывает слова мольбы, ищет глазами хотя бы немного участия врачей, которые, быть может, объяснят ему, что происходит… - Стайлз, - мягко зовет Мелисса, поглаживая его по плечу. – Мне очень жаль, но мы постараемся сделать все, что в наших силах. Скотт выпускает друга из объятий, а Мелисса ласково обнимает Стилински за плечи, который, едва сдерживая слезы, утыкается носом в ее плечо. - Все будет хорошо. - Что случилось? – голос Стайлза дрожит, а слова на выдохе обрываются. - Это был вызов. Нападение и попытка ограбления в круглосуточном магазине на заправочной станции. Шериф принял вызов и лично отправился по адресу, уже в пути вызывая подмогу. Завязалось преследование по полупустому шоссе. Грабитель открыл огонь из движущегося транспорта. Слава Богу, никто больше не пострадал, но случайная пуля пробила колесо патрульной машины Шерифа. На очень большой скорости он съехал с дороги. Подмога приехала быстро. Он будет в порядке, Стайлз. Скотт мягко похлопывает друга по плечу, закусывая губы и не находя нужных слов. - Врачи говорили, что он в тяжелом состоянии… - У него открылось внутреннее кровотечение и серьезная травма головы, но он справится. - Стайлз, он сильный, - тихо произносит Скотт, взяв друга за руку и крепко сжав его холодные пальцы. – Ты – сильный. Вы справитесь, вы пройдете через это вместе. Обеспокоенная медсестра торопливо подходит к Мелиссе, комкая в руках одноразовые перчатки. - Старшая сестра МакКолл, это вы открыли окно в палате Стилински? - Его уже перевели в палату из операционной? Нет, я не была там еще. Что-то стряслось? - Ой, ничего, совершенно ничего, - торопливо залепетала медсестра. – Его перевели в отдельную палату полчаса назад. Но посещения пока не разрешены, он только после операции. Я просто подумала, что кто-то из медперсонала открыл там окно. Ну ладно, это просто двенадцатичасовая смена. Мне даже померещилось, что из окна кто-то выпрыгнул. Стайлз вздрогнул всем телом, словно очнувшись ото сна. - Куда выходят окна из палаты отца? Медсестра на секунду задумалась. - Кажется, на крышу выезда с подземной парковки клиники. Стилински срывается с места. Он бездумно бежит к лестнице, перепрыгивая через ступеньки, ведомый глупой догадкой и жалким подобием надежды. Дверь выхода на парковку с противным металлическим скрежетом распахивается. - Дерек! Стайлз слепо кричит через всю пустынную парковку, заметив вдалеке силуэт. - Дерек, это ты? Ответом ему было только оглушающее молчание. Стилински из последних сил бежит через всю парковку, с каждым шагом приближаясь к высокому мужчине, скрывающемуся в полумраке парковки. - Это ты, - выдыхая, лепечет Стайлз, бессильно толкая Хейла в грудь. Дерек перехватывает его руки за запястья, но не отталкивает от себя, а просто удерживает его. – Я знал, что это ты… Почему ты здесь? Он практически беззвучно шепчет вопрос, но точно знает, что Хейл его слышит. - Почему ты здесь? Почему ты, Дерек, хренов мудак, здесь, черт возьми? Это же был ты! Ты был в палате отца, да? Зачем? Зачем ты здесь? Почему ты пришел? - Я забрал немного боли, чтобы облегчить его состояние. Стилински гневно поджимает губы и закрывает глаза, чтобы скрыть пелену слез, и слепо бьет Дерека в грудь, высвобождая руки. Удар за ударом. Сильнее и сильнее. Хейл не останавливает Стайлза, который в приступе ярости наотмашь бьет в его грудь. Слезы душат, а костяшки на руках закровоточили, но Стилински не останавливается и жадно вдыхает ртом воздух. Его движения становятся все медленнее и слабее. Он беспомощно утыкается носом грудь Дерека, глухо рыдая, пытаясь вновь замахнуться, но у него просто не хватает сил… - Почему ты здесь? Стайлз не может поднять даже голову, чувствуя, что готов рухнуть прямо здесь. Сила, смелость, храбрость – все в одночасье его покинуло, оставив наедине с жестоким осознанием собственной слабости и ущербности. Беспомощности… Он не в силах помочь ни близкому человеку, ни себе самому. - Я хотел помочь тебе. - Помочь? – переспрашивает Стилински сорванным голосом с глупой жалкой улыбкой. – Дерек, почему ты… Ты убиваешь меня, Дерек. Почему же ты не понимаешь, что своей добротой, жалостью ко мне, ты делаешь мне только больнее? Я тебя ненавижу, Дерек Хейл. Ты хмурый мудак, как же меня угораздило влюбиться в тебя… Я подросток! Я обычный подросток, такой, какой есть, и это совершенно нормально, что я так безбожно втрескался в кого-то. Почему ты? Почему ты не оттолкнешь меня раз и навсегда, почему в тот вечер ты просто не вышвырнул меня за шиворот через порог лофта? Почему ты пришел сюда? Ты дурак, Дерек Хейл. Самый большой и хмурый дурак. Дерек. Дерек… Стайлз жалобно шепчет имя Хейла, глухо всхлипывая, не в силах успокоиться и остановить слезы. Дерек молчит. Они очень долго стоят в темноте вдвоем, но никто из них не нарушает тишины. Закончивший смену врач торопливо сбегает по лестнице парковки, громко болтая по телефону. Он идет к своей Тойоте и буквально натыкается на расстроенного подростка в темноте подземной парковки. - Мать честная… Прошу прощения. Ты чего тут один стоишь? Ждешь кого-то? Подросток отрицательно качает головой и со слабой улыбкой провожает взглядом врача, который садится за руль и выезжает с парковки. - Ты стал слишком слаб... Стайлз. Стилински замирает на месте и медленно поворачивает голову на звук до боли знакомого голоса. - Питер, - Стайлз сглатывает вязкую слюну и одергивает манжеты, чтобы отереть покрасневшие глаза и щеки. – Что ты здесь делаешь? - Я пришел посмотреть на разворачивающуюся в стенах клиники мелодраму между тобой, Стайлз, и моим недостаточно умным племянником. Я впечатлен. - Я не собираюсь с тобой говорить об этом. - Как категорично. Стайлз, я же говорил, что тебе со мной было бы гораздо лучше, чем находиться в этих болезненных незрелых отношениях, верно? Ты помнишь каждое мое слово, Стайлз. - Я не хочу слушать тебя! Стилински срывается с места, но Питер с немыслимой скоростью оказывается рядом, грубо хватая Стайзла за запястье и одергивая его руку вверх. - Отпусти меня, Питер! - Ты слаб, Стайлз. Ты ничем не можешь помочь своему бедному папочке, шерифу Стилински, который из кожи вон лезет, чтобы защитить тебя. Он много не знает о Бикон-Хиллз, но тем не менее подвергает свою жизнь все большему и большему риску… Бедный шериф. - Хватит… - беспомощно произносит Стилински, сжимая руки в кулаки, безуспешно пытаясь вырваться из крепкого захвата. - Ты слаб, Стайлз. Ты не способен больше нести на своих плечах груз собственных чувств. Нет, не груз, бремя. Ты пожираешь себя изнутри, но не способен выйти из этого замкнутого круга… Я помогу тебе. - Отпусти меня, прошу тебя, я должен… - Защитить отца? Защитить друзей? Или, может быть, защитить себя? Ты слишком слаб, Стайлз. - Я знаю, - с дрожью в голосе произносит Стилински, но его глаза горят холодной яростью и отчаянным желанием. – Я знаю это лучше, чем кто бы то ни было. - Ты хочешь стать сильнее? – голос Питера, кажется, звучит у Стайлза в голове. – Хочешь забыть, что такое быть слабым, забыть слепое чувство вожделения, горести и печали… Я спрашиваю, ты хочешь стать сильнее? - Да. Голос Стилински хриплый и тихий, но в этом ответе было что-то завораживающее… При всей его беспомощности ответ Стайлза был подобен грому среди ясного неба. Питер делает шаг к Стилински, не отпуская его руки, так, что подросток видит, как горят глаза оборотня, чувствует, как врезаются в кожу его когти… - Не может быть, ты же… Твоя сила, она… Мы, - лепечет Стайлз, увидев, как клыки Питера приблизились к его руке, замирая. - Тише, Стайлз. Ты же хочешь стать моим, малыш?