***
Еще до Йоля по губернии пошёл слух, что рыцарь Вячеслав получил в столице благословение магистра и Патриарха и теперь направляется в город. Его ждали к средине зимы, но прибыл он с первыми днями оттепели, таким образом, скрасив ожиданием суровый лютень. Воистину мы пережили эту зиму только молитвами и надеждами на защитничество святого паладина. Достоверного про Вячеслава известно не было ничего. Ходили слухи, будто он родом откуда-то из северных уделов, а титул жалован ему за участие в последней войне самим наследником. Еще говорили, что Вячеслав свят. Рыцарь был очередной козырной картой политиков и последней надеждой западных земель, что лежат у самой границы леса и гор. Больные земли, раненые земли рисковали быть потерянными государством. Эта губерния уже два сезона атаковалась лесом, будто сама природа восстала против человека. А когда объявился Король-с-погоста, даже поля уже не кормили крестьян. Так мы прозвали его потому, что он поселился на моховом болоте за холмом. Сначала тянулся на западе еловый бор, превращающийся в сплошную чащу, а потом в низине начиналась березовая роща, поглощенная разрастающейся топью. Березы умерли из-за влаги и скинули ветви. Теперь там, в стоячей воде, были только белые столбы стволов, частые словно надгробия. И он жил там, среди своих ворон и нечисти, одинокий и голодный как волк зимой. И он приходил к людям, потому что сам когда-то был человеком.***
Всадник появился на восточной дороге, когда чуть начавшее теплеть молодое солнце впервые растопило снег на южных скатах крыш. Измученные страхом и голодом жители вышли из домов и запрудили широкую центральную улицу. Вскормленные чудесными рассказами о молодом паладине, которому дано было изгонять нечистых духов силой слова, крестьяне хотели если не прикоснуться к этому чуду, то хоть взглянуть на него. Их ожидания нашли оправдание и вера усилилась стократно, когда рыцарь Вячеслав, чей огромный боевой конь двигался к ратуше размеренным шагом, скинул капюшон с чела. Рыцарь был молод, как они и слышали, строгое лицо аскета было задумчиво, и он не говорил ни слова. Волосы цвета ржи, коротко стриженые на висках и затылке, прядями падали на лоб. Броня его доспеха была черна, а плащ белел ярче, чем осевшие весенние снега. Крестом на гарде слепил глаза знак ордена - притороченный к седлу тяжёлый двуручный фламберг. Рыцарь оказался именно таким, каким хотели его видеть все эти отчаявшиеся души. Святой защитник наконец-то пришёл, чтобы спасти всех их. Женщины в толпе начали плакать, в радости прижимая к себе своих детей, мужчины стояли с выражение мрачной торжественности на лицах. Хозяин гостиницы рассказывал жадным слушателям о том, что Вячеслав пил за обедом только воду, поужинал пшенной кашей, и, отказавшись брать комнату, оставил коня на конюшне и отправился в часовню, где провёл ночь. Девушка-горничная прибавила к этому деталь о хриплости негромкого голоса и цвете глаз. Конечно, они были синими как кобальтовый грифон на его гербе. Синими, как небесная высь. Утром следующего для, такого же яркого и солнечного, как и предыдущий, паладин уехал в сторону леса, оставляя цепочку следов на неглубоком нехоженом снегу.***
Ночью ударил мороз. Далеко за полдень было, когда они пробрались сквозь преграды заснеженного ельника и вышли на каменистое поле. Но иней так и не растаял под натиском бушующих слепящих лучей. Конь выдыхал облака пара, и белая наледь осела на его морде и сбруе, серебром покрыла чёрную гриву. Редкие травы и небольшие кусты сверкали как битый хрусталь, делая и снег чёрным на фоне своих ярких бликов, а березовая роща на тёмно-синем небе была чиста, будто невеста в подвенечном платье. Кружево тонких молодых берёзок осыпало кристаллами так часто, что, казалось, нити их веток провисли под этим драгоценным гнётом. Рыцарь и конь вошли в белый лес. Медленно замелькало чередование одинаковых стволов цвета фарфора с чёрной бархатной каймой. Роща пела тишиной, высь замёрзшего неба отражала поступь как своды кафедрального собора, иней едва слышно мелодично звенел, осыпаясь от прикосновений. Казалось, не будет края этому сияющему миру снега и прозрачных ажурных крон, но чем ниже они спускались, тем реже становился строй деревьев. Вячеслав остановился у поваленной берёзы и сказал: - Дальше я пойду один, а ты уходи, если я не вернусь к закату. Конь в ответ дернул поводья, мотнув тяжёлой головой, зло всхрапнул. Но остался стоять, переминаясь с ноги на ногу, когда хозяин отвязал клинок и, вскинув его на плечо, побрёл, увязая в сугробе, уже один.***
Чёрный латник в белоснежном плаще встал у края топи. Скинув плащ, он вынул меч из ножен и начал неторопливо разминаться, снова и снова взмахивая тяжелым клинком и ураганными порывами размётывая в стороны снежную крупу. Его физическую мощь от глаз скрывали матово-угольные латы, подвижные и гибкие, благодаря механизмам сочленений, но почти двухметровая фигура Вячеслава дышала беспощадной силой. Его рост, его могучие плечи внушали трепет людям, но главная сила его была в руках, сжимающих рукоять священного меча. Бесконечной аскезой своей жизни рыцарь-монах обрёл власть уничтожат любое зло. Его суровый пост с малых лет прерывался лишь по большим церковным праздникам, он молился всякую минуту, не посвященную изнурительным тренировкам. А те обеты, что он возлагал на себя, даже самых стойких в вере приводили в ужас. Вся спина его, по слухам, уже была покрыта рубцами. Его от природы здоровое тело не страдало от истязаний, которые он сам себе причинял, а словно закалялось, как оружейная сталь. Не было того врага, против которого Вячеслав бы не вышел один на один. И орден послал его на поединок с Королём-с-погоста. Он пришёл не с болота, а со стороны посёлка, со стаей воронья и галок, что рвали небо адским ураганом криков. Их было так много, что они застлали крыльями свет. Его человеческое имя было давно забыто, но крестьяне и рыцари звали чародея ещё и Повелителем Ворон, поскольку эти твари, его слуги-бесы, сопровождали его везде, куда бы он ни шёл. Говорили, он жил всегда в горах или в лесу, будто он и есть дух этого мрачного края. Но всё же имя было, как и человеческий облик, столь же мрачный, как его дела. Когда вороньё расселось по веткам, стало возможным рассмотреть прибывшего. Черные волосы почти скрывают лицо, и чёрная, пестреющая дырами по краю, ткань длинной накидки без рукавов треплется на ветру, как оперение ворона. Доспех Короля, напротив, отполирован и зеркально отражает полуденный свет. Он ярок, как водная гладь. - Я был в деревне, - сказал Король, - услышал о тебе, рыцарь, и тотчас же отправился домой. Его звучный голос был как эхо бездонного колодца, и Король улыбался, глядя Вячеславу в глаза. Поскольку паладин молчал, опустив меч на плечо, чернокнижник продолжил: - Всего лишь вежливость. Поверь, мне так же не терпится сразиться с тобой, каждый воин для меня – словно непрочтённая книга, но нужно же сначала обменяться любезностями. - Что, нет? – весело воскликнул он, подождав ещё, но, не дождавшись от Вячеслава ответа. – Ну что ж, начнём тогда! *** Король-с-погоста атаковал неожиданно быстро, для человека, носящего латный доспех: - Посмотрим, что мы здесь имеем! Похоже, вес не мешал ему, и броня, идеально подогнанная, не стесняла движений. Он был как хищная птица. Увернувшись от быстрого смертоносного удара тяжёлого фламберга, что должен разбивать сталь и дробить кости, чернокнижник сократил дистанцию, и один из его острых парных клинков мелькнул в дюйме от вены, что билась на шее под челюстью. Вячеслав отпрянул, перехватил рукоять, и ужасающий меч вновь с воем рассек пространство там, где ещё секунду назад стоял враг, но не поразил цели. После серии ударов, совершая которые, тяжелый латник вздымал буран снежных вихрей, стало понятно, что рыцарь уступает в скорости. Король бил, метя в голову и горло, в сочленения брони, и Вячеслав только чудом успевал закрываться клинком и отражать выпады. Но всё же успевал. Они долго танцевали так – две чёрные фигуры на полотне заметённой земли. Вокруг бушевали радужные искры, словно россыпи бриллиантов на потревоженном снеге. Король смеялся, откидывая с глаз тёмные пряди. Вячеслав исходил паром, как лошадь после долгой скачки. Пот слепил глаза. Он дышал часто и дыхание его срывалось. Ледяной воздух раздирал лёгкие, но он закрывал глаза на боль. Он даже ранен не был и уже знал, что причина в том, что силы равны. Чернокнижник был быстр, но и он начинал уставать, и интенсивность и скорость его выпадов снижалась. Но в этом поединке он мог рассчитывать только на свое искусство фехтовальщика, поскольку его проклятая магия не действовала на паладина церкви. Вячеслав по вибрациям эфира и по ударам, отдающим эхом где-то в сердце, чувствовал, как вязь тёмных заклинаний разбивается о его броню. - Ты не святой. Они остановились, часто и жадно вдыхая морозный ветер. Рыцарь с мечом наизготовку и заклинатель, в десяти шагах друг от друга. - Ты думаешь, что это результат твоей уникальности, - пояснил Король, указав остриём одной из сабель, – но причина в том, что проклятья истаивают, не коснувшись тебя, в защитных знаках на обратной стороне твоего доспеха. Это граверы-оружейники тебя защитили, а вовсе не твоя святость. Спокойный и тяжелый, как щит, взгляд Вячеслава не изменился. - Тебе велели не разговаривать со мной, так? – скептически изогнув бровь спросил колдун, - проклятые церковники подозрительны, как и всегда… Однако я уже успел рассмотреть тебя Вячеслав, лорд не по рождению, оруженосец наследного принца. Любопытная судьба. Король склонил голову набок и облизнул пересохшие губы. Ветер отбросил волосы с его лица, бледного, с аристократичными и резкими чертами. Теперь казалось, что он стал моложе, чем был в начале боя. Внезапно, он оскалился по-волчьи: - И ничто не помешает мне убить тебя, как и прочих! Колдун стремительно бросил тело вперёд и словно пролетел над снегом. Миг, и он отбил прямой удар меча, внезапно оказавшись опасно близко. Бросив один из клинков, Король прорычал проклятие и ударил Вячеслава кулаком в живот, в кольчужную сетку. Рыцарь задохнулся, и в глазах всё почернело. Заклинание нашло свою цель, разрушило печати монастырских оружейников и сетью оплело его тело. Но, не желая сдаваться, рыцарь успел выверенным движением ударить врага головой в лицо. Король сделал шаг назад, вновь приобретая равновесие и опасаясь меча, который Вячеслав не выпустил из руки. Сплюнув на снег чёрную кровь, колдун потрогал перчаткой разбитую губу, оценивая урон. - Ах ты, маленький ублюдок, - проговорил он беззлобно, - больно, же!.. Ну, да ладно! Это мелочи. Уперев руку в бок, Король поднял на Вячеслава злорадный взгляд победителя: - Я понимаю, что ты должен был пытаться. Ведь за этим ты и пришёл – победить Повелителя Ворон. – Он приблизился уже без опаски. Вячеслав стоял, из последних сил удерживая тело в вертикальном положении, оперевшись на меч одной рукой, а другой держась за грудь. – Боль, – тихо проговорил Король, заглядывая в глаза рыцарю. - О, да! Ты умеешь терпеть физическую боль, но весь этот мазохизм всего лишь попытка извинить свою низость и ничтожество. Как это похоже на вас, людей! Многие этим так увлекаются, что боль им начинает по-настоящему нравиться... Скажи мне, мальчик, ты когда-нибудь доводил себя истязаниями до оргазма? Ты кончал от счастья в церкви во время проповеди? А в своей келье, охаживая себя плетью? Возбуждаешься ли ты от этого? Сгораешь ли от стыда? В ответ Вячеслав издал гневный рык, полный ярости и страдания. - Да рычи сколько угодно, грифон, - снисходительно дёрнул плечом Король-с-погоста, улыбаясь почти счастливо и продолжая глядеть прямо в глаза, - а я так или иначе просто обязан сделать с тобой ещё кое-что, прежде чем убью. Иначе я потом буду жалеть об этом, вечностью клянусь! Он шагнул в Вячеславу вплотную, одним изящным движением вытянув руку вдоль простёртой руки рыцаря, заставил того выпустить из слабеющих пальцев меч. Меч упал, отразив солнце, и снег тотчас глубоко погрёб его, оставив на поверхности очертание креста. Король обнял рыцаря, поддерживая обессилевшее тело под поясницу, как даму во время танца. Он склонился над ним, роняя на лицо чёрные пряди, почти касаясь губ губами. Вячеслав почувствовал в морозном воздухе разливающийся острый запах свежей земли. Запах открытой могилы. Голова сильно закружилась. И в самом деле, чары уже владели им, потому, что рыцарь Вячеслав не был святым. Вся его жизнь. Это была работа во искупление, но об этом догадывался едва ли он сам. - Я чувствую аромат весны, - сказал вдруг рыцарь. – Так пахнет весна - влажной землёй. - Ветер нёс этот запах в ту оттепель, когда ты встретил своего принца, рыцарь. - Тогда весной, в шестнадцать лет я стал оруженосцем принца. - Он был так ярок и так величественен, так бесконечно далёк от твоего жалкого существования, что из твоих глаз хлынули слёзы восхищения и стыда. - Я плакал от стыда и ненависти к себе, стараясь не показать ему своих слёз. Сознание моего ничтожества, на которое пал его свет, уничтожало. О, он был так красив, с алым грифоном на белом гербе. - Плащом с грифоном, алым как кровь на снегу, он укрыл от глаз твой позор. Ты стал его слугой, его опорой, его братом. Твой единственный друг, чью дружбу ты осквернил своей врождённой порочностью. - Единственный верный друг, что прикрывает спину в бою. Он брат мой, но святость этих уз я оскверняю. Проклятая кровь в моих венах закипает от одного его вида, от одного его слова. - Ты грешен. - Я недостоин носить меч и герб. - Сколько бы ты не умерщвлял плоть, твой ум не в силах справится с желаниями. Ты порочен, как и твой безбожник-отец. - Я животное. Своей похоти мне не обуздать ни постом, ни молитвой. - Почему же, рыцарь? - Я влюблён в своего господина и желаю его. - Потому что он красив? - Когда я вижу его глаза, его губы и обнажённые плечи, я хочу вырвать свое сердце и отдать ему. - Ты слишком часто видишь его обнажённым - Когда я снимаю его латы и поддоспешник, я чувствую пьянящий запах его тела и я умираю от желания поцеловать его в шею. - Тебе слишком часто приходится прикасаться к нему. - Иногда по ночам, я ухожу в храм и молюсь до утра, не в силах забыть жар его тела под моей рукой. - И с таким-то грузом греха, ты думал, что сможешь одолеть меня? Мальчишка! Ты просто грязный содомит, а не святой. Начав приходить в себя и сгорая от стыда, Вячеслав проговорил, с ненавистью глядя на своего врага: - Не оскорбляй меня. Ты не смеешь говорить о принце, адское отродье! Чернокнижник рассмеялся, проводя перчаткой по щеке рыцаря. Вячеслав не умел скрывать чувства. К тому же его организм бесстыдно выдавал его состояние. Кровь тёмной дорожкой потекла из носа. - Но, чёрт возьми, принц-то и правда ведь красив! Твоё несчастное сердце так и трепещет от мысли о своём господине. Как у молоденькой девицы. Я вижу, ты всё еще задыхаешься, а ведь мы уже давно не фехтуем! Посмотрим, что будет дальше.… Вот тебе подарок от меня. И Вячеслав увидел перед собой наяву чёрные как воронёная сталь глаза своего повелителя. Он в секунду вспыхнул и зарделся, узнав знакомые черты и, забыв, что это всего лишь злой морок, по привычке отвёл взгляд. - Вячеслав, - произнёс голос, ранящий душу, - посмотри на меня. Почему ты всегда такой угрюмый? Неужели ты так меня ненавидишь? - Господин мой…! – простонал рыцарь, сквозь сжатые зубы. - Ты прекрасен, Вячеслав, – рука коснулась лба и убрала светлую прядь. – Твои глаза как небо. Позволь я коснусь тебя, всего один раз. Рыцарь лежал на снегу, и горячее дыхание рвалось толчками в морозный воздух. В мучительной истоме он прикрыл глаза и запрокинул голову, подставляя шею под поцелуи. Это была уже почти агония. Когда чужие нежные губы прильнули к его губам, всё тело его прошила внезапная дрожь. Экстаз, похожий на смерть, накрыл его, и Вячеслав не почувствовал боли, когда коварные стальные когти вошли в его тело, проникнув в сочленение брони. Растерявшись от этих ощущений, он сжал Короля в объятиях, отчаянных и доверчивых, как объятия ребёнка. Руки Вячеслава были сильными, и сейчас он не контролировал себя, испытав от этого единственного поцелуя настолько острое счастье. Он стиснул Короля до хруста в рёбрах. - Не отпускай меня… - простонал он. Такого Король не ожидал. Начать с того, что мальчишка уже кончил, судя по судорожному вдоху и закатившимся глазам. Но... Его давно уже никто не обнимал. В ответ на этот странный жест чернокнижник начал активно вырываться. - Чёрт! – выругался он, отряхнув полы плаща от налипшего снега, - это было слишком быстро, рыцарь! Я хотел взять тебя на твоём расстеленном гербе! Ты …! Да ты должен был умолять меня...! Подождав некоторое время, задумчиво глядя на поверженного рыцаря, колдун успокоился. - Ладно уж, всё равно я снова победил. Вот ведь извращенец…! Понял наконец, почему всегда казался себе неполноценным? Впервые поверженный, настолько жалкий, что даже враг не польстился на его падаль, он поднялся, заметил алые пятна на снегу. Он обильно истекал кровью, она была горячей, пугающе горячей. Боль где-то в правом боку. Дыша частыми судорожными вздохами, Вячеслав расстегнул ремни на кирасе и скинул её в снег. Поддоспешник пропитался кровью, но рыцарь знал, что не умрёт от этих ран ещё слишком долго. Дольше, чем можно это выносить. Пошарив в сугробе, он отыскал свой клинок - ещё один святой предмет, который он осквернит своей низостью. - Я, пожалуй, посмотрю на это, - сказал Король, - давай. Убей себя. Вячеслав перевернул меч и оперся грудью на край. Высотой клинок как раз доставал до уровня сердца. - С тобой легко было сладить. Твой стыд – твой главный враг. Он и сразил тебя. На самом деле, чтобы победить многого не надо. Если против меня выйдет, скажем, тот же твой повелитель, я паду. Потому, что его совесть чиста. Копыта коня взламывают сейчас снежный наст, наследник спешит сюда, и плащ с алым грифоном летит по ветру. И я бегу пред ним прочь в своё болото. Он грешник и безбожник. Но при этом принц - счастливый человек. Любящий тебя без всякого стыда и угрызений совести. Без мучительных ночных раздумий, без молитв и самоистязания. Он просто искренне любит тебя. И с этой силой он, цельная отважная личность, сможет одолеть меня, ведь я – всего лишь зеркало ваших грехов. Он не стыдится своего отражения.