Трудности писательской деятельности

- Ах ты черт!.. Господи, почему ты… такой идиот? Горячие руки на щеках, и прохладное влажное полотенце ложится на лоб. Кто-то глухо ругается и поднимается с пола. Кюхёну потребовалось около минуты, чтобы вспомнить, что ключи от квартиры есть только у него и Донхэ. С трудом приоткрыв глаза, он увидел только неясную фигуру, которая что-то искала среди многочисленного кухонного инвентаря. Наконец, найдя нужную вещь, фигура повернулась к нему. Поднесла к носу пузырек. Резкий запах ударил в голову, и Кюхён отвернулся, стараясь игнорировать боль в голове. - Убери… - Ах, убери? Хочешь умереть – так будь добр, выбери для этого другое место. Я здесь все еще прописан, между прочим, - голос, который Кюхён так желал услышать, звучал холодно и отстраненно. Совсем не так, как должен звучать голос его Донхэ. Только есть ли «его» Донхэ? Через несколько мгновений его подняли на руки и понесли, писатель даже не успел толком удивиться и начать протестовать. Опустив на кровать, Донхэ, тяжело дыша, ушел и забрал с собой полотенце. «Я умер и почему-то попал в рай. Или это просто сон. Да, мне снится все…» На лоб опять легла холодная ткань, успокаивая и приводя в чувство. - Только хотел забрать вещи, как тут это… - сказал Хэ как будто сам себе и снова вышел, оставив младшего в смятении и полуобморочном состоянии. Забрать вещи? Ему не послышалось? Донхэ собирается уехать? Это подставной рай. Донхэ испуганно вздрогнул, когда Кюхён, появившись на пороге кухни, опасно оступился и едва не упал. Донсэна качало в стороны. Резво бегать сразу после обморока могут только в дорамах. Отвернувшись к чайнику, Хэ глубоко вдохнул. - Сделаю тебе лекарство, заберу вещи и пока, - как можно холоднее бросил он. «Как выплюнул,» - подумалось Кюхёну. - Хён, - позвал он негромко. Донхэ сделал вид, что ничего не услышал, копаясь и смешивая ингредиенты для имбирного чая. Универсальное лекарство, знаете ли. Разве что душевные раны не лечит. И геморрой. Кю только что проклял себя за то, что поддался порыву и позвал. Только что же сам с собой договорился, что не будет этого делать. Набрал в легкие побольше воздуха. - Я знаю, что ты сейчас чувствуешь. Примерно. И поверь, мне тоже паршиво, - признался Кю, - Я очень хочу извиниться, я просто не знаю, как это сделать правильно, ты же знаешь. Я действительно сожалею. Донхэ молчал и продолжал копошиться, ссыпав перец, сахар и приправу для курицы вместе. - Я могу наступить самому себе на горло и унизиться так, как ты хочешь, чтобы ты больше не чувствовал себя так...как чувствуешь сейчас. Донхэ молчал, опершись руками о столешницу. - Пожалуйста. Донхэ молчал, стиснув зубы и изо всех сил стараясь не пускать слезы наружу. В глубине души он простил донсэна, но упрямо продолжал повторять, что тот мразь и сволочь, каких мир не видел. Эту неделю, пока он жил у Ынхёка, он скучал невыносимо. Но оставшаяся с детства упертость никак не давала ему шанса убежать домой и сгрести в охапку сопротивляющееся, как всегда недовольное тело. Ынхёк все прекрасно понимал, давал ему больше возможностей побыть одному, обнимал и гладил по спине, когда было совсем плохо. «И я верю в эту малость, и больше ничего...»* - в голове среди вакуума крутились строчки из недавно услышанной песни. Неизвестно, почему она решила появиться именно сейчас, и к чему она вообще была? Наконец, обернувшись, он посмотрел в глаза Кюхёна. Тот был болезненно бледен и беспокойно ожидал. Две пары глаз. Оленьи Кюхёна, как любил говорить Донхэ, грустные и загадочные, и щенячьи — дразнилка младшего для хёна, покрасневшие от сдерживаемых слез. Виноватые и полные... боли? Безмолвный диалог двух пар глаз. Долгий, кажется, немного облегчающий. Никто не говорит ни слова, но можно передавать чувства. Можно простить или проклясть на всю оставшуюся жизнь. Можно выразить привязанность, нежность и любовь. Ненависть, раздражение и злость. Можно выразить безграничную любовь. Никто не решается даже моргнуть. Наконец, Донхэ прикрывает глаза на пару мгновений и улыбается краешком губ, совсем легко и незаметно. И так плохо скрываемые слезы блестят в уголках глаз. Кюхён медленно подходит и впервые сам обнимает хёна. Мягко и тепло. Прося второй шанс. - Сделаем вид, что ничего не было, - вполголоса произносит Донхэ, утыкаясь носом в грудь младшего. Он дает ему этот шанс, искренне надеясь и веря, что теперь он не будет истрачен впустую. Кю молча кивнул, сильнее прижимая к себе заплакавшего Хэ. «...Или, может, все-таки быть как-нибудь не так, иначе. И не болит, и больше не будет, и никогда никто никого не забудет. Было и есть, и, наверное, будет, и никогда никто никого не забудет...»** - вертится на языке, и Кюхёну очень захотелось произнести строчку вслух. И он произносит. Двое лучших друзей стоят на кухне в обнимку, слегка покачиваясь. - Я рад, что ты у меня есть. Сегодня Кюхён впервые сделал несколько вещей. Обнял самого дорогого человека на Земле сам, сам сказал то, что до этого не считал таким важным, сам понял, что дороже дружбы у него нет ничего. Сегодня Донхэ в который раз понял, что прощать намного легче, чем он думал раньше. И что Кюхён и его неумелая, зажатая и странная дружба — самые лучшие вещи в мире. ________ * Animal Jazz - Осень 2010 ** Наив - Н.Н.Н.Н.З.