История настоящей любви.

Люциус Малфой сидел в кресле у камина в своём кабинете во Французском особняке и размышлял... Он размышлял о себе, своей семье, своём сыне и своих отношениях с ним. Мужчину тревожил один очень серьёзный вопрос - где же он допустил ошибку? На каком этапе воспитания сына он не доглядел и от чего его отпрыск оказался таким трусом? А как ещё можно объяснить то, что Драко Малфой не может выразить своё недовольство решениями отца напрямую Люциусу, то есть отцу. Либо страхом, либо, как вполне допустимый вариант, полным согласием со всеми решениями отца. Второй вариант сейчас не рассматривался, так как Люциус был далеко не идиотом, каким его, почему-то считал отпрыск, и видел, что идея с переездом и тем более со свадьбой напрягала не только Драко, но и остальных членов семейства. «Вот только какого дементора, они не могут об этом сказать? Я что, похож на бессердечную сволочь, которая заставит родного сына жениться не по любви?!» Мужчина в праведном гневе покрепче сжал подлокотники старинного кресла. Всеобщий благоговейный страх, как и его причины, были просто не понятны главе знатного, чистокровного, магического семейства. По мнению Люциуса, это всё было просто не обоснованно. Особенно в свете последних двух недель, в течение которых он с завидной регулярностью наблюдал следующую картину... Каждое утро начиналось с привычного, вроде бы, завтрака, во время которого он обычно высказывался по поводу планов на день. Напоминал кому, куда, во сколько пойти и зачем. Во время этого монолога (так как вся семья дружно молчала, уткнувшись в тарелки) он замечал, что как только его слова доходят до подготовки к свадьбе, Венди смотрит на него весьма недовольными глазами, Марта старается смотреть так же, но вместо недовольства получается нечто вроде «Дядя ты, что правда идиот?». Любимая жена тяжко, но тихо, вздыхает, взирая на него преданными глазами, а затем глядя на Драко, тогда взгляд становится печальным. Кэтти, то бишь, невеста, вздрагивает каждый раз при слове «свадьба» и утыкается носом в тарелку. Любимый сын держит заинтересованную маску и единственное, что его выдаёт - взгляд голубых глаз, в которых с приближением дня свадьбы становится всё больше обречённости и боли. Потом весь день Нарцисса тяжело вздыхает или печально смотрит на Драко, Венди уходит к себе до самого ужина, Марта тоже сидит в своей комнате почти целый день. Кэтти сидит в беседке в саду или бегает в город, к возлюбленному (об этом Люциус узнал, просто попросив домового эльфа за ней проследить), а Драко либо сидит в комнате, либо гуляет по окрестностям. Вспоминая, что раньше в этом доме, когда все собирались, царил смех и радость, Люциус тяжело вздыхает и трет переносицу. Нет, конечно, можно сослаться на траур по бабушке Розе, но всё же, Люциус сам прекрасно знал - ни один траур так долго не длится. «Если только ты не хоронишь возлюбленного...» Поморщившись от болезненно откликнувшихся в сердце воспоминаний, Люциус откинулся на спинку кресла. Над камином висела картина, изображающая их семью. Он, Венди, отец и мама. Взглянув в улыбчивые лица вырастивших его людей, он грустно улыбнулся: - Что же мне делать с ними? «- Лю, ну вот скажи, зачем ты полез в драку? Для благородного наследника чистокровного семейства Малфоев это просто недопустимо! - Но отец, он же обидел Венди! Я не мог этого ему позволить! - Он бил её? - Спрашивает Роза. - Нет. Он сказал, что она грязнокровная змея. - Но это же не правда, - вдруг улыбается его отец. - И что? Он всё равно её обидел. - Люциус, запомни, то, что я тебе скажу на всю жизнь: в этом мире будет ещё много людей, которые будут оскорблять тебя, твоих близких не заслуженно. Научись либо игнорировать, либо отвечать. Но не кулаком, а словом. - Папа прав, Лю. Как бы там что ни было, в нашем мире всё решает слово. Если кто-то объявляет кому-то войну, он говорит об этом. Если война завершена, об этом тоже говорят. Если кто-то хочет узнать что-то, он тоже спросит. Слово это лучшее оружие, лучший целитель, лучший друг. Даже заклинания состоят из слов и потому обладают силой. Не зная, как звучит заклинание, не сможешь использовать беспалочковую магию. Порой достаточно просто поговорить, чтобы решить все разногласия. Запомни это. Через три дня, когда тот мальчишка снова полез к Венди, Люциус с лёгкость ответил на его ругательство, не использовав ни одного скверного слова...» Улыбка Малфоя старшего перестаёт быть грустной, когда он вспоминает слова матери. «Ясно. Нужно просто поговорить с ним...» Вот только о чём говорить с Драко, Люциус даже не представляет. Даже просто с чего начать разговор. Только решив одну проблему, глава семейства обзавёлся другой. Устало откинувшись на спинку старинного кресла, Малфой-старший потёр переносицу: «Ну вот почему нельзя сказать, что ты недоволен моим выбором? Нет, вместо этого он будет вести себя, как умирающий лебедь и всех беспокоить. Нашёлся страдалец! Из-за него все на ушах стоят, на цыпочках бегают, а он корчит оскорблённую невинность! Всыпать бы за такое по первое число!» На последней мысли любящий отец осекается. Он прекрасно помнил, как всего один раз, отец его выпорол. Совершенно по-маггловски, не больно, но очень обидно. Тогда одиннадцатилетний Люциус очень долго шарахался от отца. Не мудрено, он ведь всегда считал его олицетворением доброты, а тут... Они помирились только перед самой отправкой в Хогвартс. Мальчику тогда было очень трудно, ведь он привык всегда быть рядом с родителями, а тут его отправляли в незнакомое место, в другом городе и другой стране. И взвинченному от волнения ребёнку достаточно было просто ласковой улыбки и крепкого рукопожатия мужчины, глядящего на него сверху вниз добрыми синими глазами, чтобы понять - всё будет хорошо... Но ещё в день наказания Люциус пообещал сам себе, что никогда не будет бить своих детей. Да и не помогла бы порка, только увеличила бы дистанцию между ним и Драко. Почему-то так получилось, что Люциус не мог сам начинать разговоры по душам. Вот сказать, что нужно делать он мог, по сути, отдать приказ-просьбу мог, а разговорами с сыном и его душевным состоянием всегда занимались Венди и Нарцисса. «Зато у меня он научился терпеть любые оскорбления, тщательно планировать свои действия, не делать ничего наобум. Жизни он учился у меня... Хотя, ведь жизнь состоит не только из чёрных полос, но и из цветных. Таких, как дружба, радость, любовь. Говоря об этом, а кого может любить Драко? Интересно. И кто же может знать? Наверное, Венди или Марта, но ни та, ни другая не скажут. Для них таинство любви - чуть ли не самое святое в мире. Нарцисса? Что-то подсказывает, что и она не выдаст этого секрета. Из чисто женской солидарности». - Великий Мерлин, ну откуда в моей семье такая уверенность в том, что я монстр? Был бы Сев жив... Малфой замолкает и на лицо наползает тень. Когда Снейп был жив, он знал о Драко чуть ли не больше всех. Если с Драко было что-то не так и понять, что именно, не удавалось, спрашивали зельевара. Он правда не всегда отвечал, но после того как говорил с крестником, Драко становился собой... «Возможно, я уделял сыну слишком мало времени. Нужно было чаще общаться с ним, ходить гулять, брать с собой в город. А я всё время закрывался в себе, боясь обидеть неправильно сказанным словом...» В памяти Люциуса Малфоя всплыл самый первый раз, когда он увидел сына. Крошечный, тёплый кроха с большими светлыми глазками и вечным стремлением подёргать отца за прядь волос. И как же невообразимо незнакомы были те удивительные чувства, нежность, страх за это маленькое, хрупкое сокровище. И безумное желание защитить от всего плохого в мире. Именно тогда он и решил, что должен научить сына быть стойким, уверенным, умным, сильным. Чтобы ни одна грязная скотина в мире не смогла сделать этому сокровищу больно. И Малфой был уверен, что справился с задачей, что его сын сможет защититься, никогда ему не будет плохо, благодаря «школе выживания», которую ему устроил отец. Но в итоге тем, кто сделал Драко больно, оказался именно тот, кто хотел его защитить. «Когда-то Альберт Малфой, словно предсказывая нынешние события, сказал сыну: - То, что ты делаешь, научит Драко защищаться только от внешних факторов. Но это не научит его верить тебе, а это важно. Ты умеешь доверять, потому что мы с твоей мамой учили тебя этому, не раздельно друг от друга. А ты решил, что Цисси может научить Драко лишь любви и доброте. Поверь, ты тоже можешь научить его этому, а твоя жена прекрасно знает, как защитить сына и научить его защищаться самостоятельно. - Позволь, отец, я сам разберусь. Если вспомнишь, тому, какой я есть, я научился в большей степени сам. Ты не учил меня, что есть «маски», которые я научился носить лишь недавно, и которые помогают мне в современном мире. Ты не объяснил мне, что не стоит доверять всем улыбающимся тебе людям. - Но я научил тебя искренне улыбаться, ценить доверие, смотреть на людей как на равных. - Это прошлый век. Теперь всё изменилось, папа. Большинство людей сейчас врёт на каждом шагу, и к этому нужно быть готовым. Я не был готов, это мне весьма помешало в начале. А вот Драко я готовлю к жизни в весьма двуличном мире. Развернувшись, Люциус уже пошёл к выходу, когда услышал слова отца: - Мир всегда был двуличен, но лучше научиться этому на собственном опыте, предполагая, как можно защититься. Ты знал основы, такие, как умение пользоваться словами. Умение держать лицо ты так же перенял у меня. А в своих «масках», пытаясь приспособиться, ты потерял себя самого. Сейчас ты не слышишь меня, но однажды поймёшь, что я прав. Когда это случится ты, скорее всего, будешь размышлять, как просто поговорить с сыном, не пытаясь на него давить. Ты хочешь защитить его, но придёт время, когда в его боли будешь виноват именно ты и твоя «школа масок». Кстати, Венди растит дочь, помня о наших с Розой наставлениях...» «Как ни досадно, отец был прав. Во всём от начала и до конца. И в том, что мир всегда был двуличен, и в том, что я был неправ, и даже в том, что моя сестра воспитала прекрасную дочь». - Хм... а что если спросить у Венди, как начать разговор с Драко? «Вполне неплохая идея. Только придётся вытерпеть её насмешку над моими отцовскими способностями... В прочем, надо же мне научиться нормально разговаривать с сыном. Ради этого можно и на жертву пойти». Подавив зевок, мужчина поднялся и, обойдя кресло в котором сидел, направился к дивану, стоящему напротив камина. Он не хотел будить Нарциссу. «Так что придётся поспать на диване, раз уж засиделся допоздна. А завтра дел, похоже, будет много. И что же мне делать со свадьбой, которая сделает только хуже и Драко и Кэтти? Отменить?» Он вновь зевает и закрывает глаза, проваливаясь в глубокий сон. Снятся ему в эту ночь какие-то тёплые сны, которых никак не удается вспомнить на утро. Единственный достаточно чёткий образ - фигуры человека в чёрном и идущего рядом с ним пса. Но и их Люциус Малфой никак не может узнать...