Золотой век Османской Империи. История любви.

1520-1522 года были переломными в истории европейской цивилизации. Мрак позднего Средневековья с его отмиравшими феодальными институтами уступал место золотому свету Ренессанса. Под руководством мудрых правителей, обладавших выдающимися индивидуальными качествами, набирали силу зрелые, цивилизованные государства: империя Габсбургов под управлением Карла V, Франция под предводительством Франциска I и дома Валуа, Англия во главе с Генрихом VIII и Тюдорами. Эти могущественные монархи увидели в лице Султана Сулеймана равного себе. Османы, бесспорно, представляли немалую опасность для Европы, но в то время самое ярое противостояние было между Карлом V и Франциском I, и Сулейман эту вражду очень грамотно использовал. Когда Карл V стал императором Священной Римской империи, он был всенародно провозглашён защитником христианства. Имперские владения Карла благодаря сочетанию благоразумных браков и удачных смертей простирались от Балтики до Средиземного моря, от Нидерландов, через Германию и Австрию, до Испании. Они включали также королевства Неаполя и Сицилии и опорные пункты в Мексике и Перу. На полученных им в наследство австрийских землях по ту сторону Альп Карл столкнулся с реальной угрозой со стороны османов, которая при Султане Сулеймане значительно возросла. Франциск I, соперник Карла V, потерпел поражение в борьбе за мантию императора Священной Римской империи. Честолюбивой мечтой Карла было объединить в Священную Римскую империю весь мир западного христианства под властью Габсбургов. Основным препятствием на пути к осуществлению мечты о завоевании всей Европы была Франция, которая отделяла его германские владения от его владений в Испании и мешала реализации его замыслов в Северной Италии, где два монарха были вовлечены в непрекращающиеся пограничные споры. Кроме того, Франция представляла существенную угрозу морским коммуникациям, от которых зависели военная безопасность и процветание торговли Священной Римской империи. Таков был конфликт, разделявший две главные христианские державы, который часто из «неверного» общего врага делал потенциального и желанного союзника. Франциск I вначале пропагандировал великий крестовый поход против османов, но вскоре стал искать поддержки у Султана Сулеймана в своей борьбе против Карла V . Когда Карл V обвинил Франциска I в промусульманских симпатиях, тот открыто пообещал присоединиться к крестовому походу, а затем пытался оправдаться через своего посланника в Стамбуле. Султан, который отлично понимал потребность французов в турках в качестве союзников, в конце концов, сам пришёл к тому, что стал полагаться на этот союз как на существенный элемент структуры своей внешней политики. Другими словами, Сулейману в средневековой Европе была отведена роль балансира, что усиливало в дипломатическом и военном отношении мощь и престиж Османской Империи. Сулейман стремился с помощью имперских завоеваний достичь на Западе того же, чего его отцу, Селиму, удалось добиться на Востоке. Подобно Александру Македонскому, Сулейман вынашивал грандиозную идею объединения земель и народов Востока и Запада, поэтому он был полон решимости встретиться лицом к лицу с императором Карлом V и затмить его как «Повелителя Века». Но первой целью, которую поставил перед собой Сулейман, было завоевание Венгрии, что и прежде неоднократно подвергалась опустошительным турецким набегам. Удача этого похода могла открыть османам дорогу для дальнейших завоеваний в Центральной Европе. К тому же, покорение Венгрии позволило бы Сулейману установить контроль над Дунаем – важнейшей торговой магистралью в Европе. Поэтому молодой и амбициозный Султан Сулейман решил сделать так, как подсказывало ему сердце и разум. Сулейман поставил перед собой задачу расправиться с неверными с Родоса, которые часто устраивали набеги и мешали торговле. Глубоко в душе Сулейман боялся этого похода, ведь это была первая военная кампания в его жизни. И это событие, равно как и рождение первого ребёнка от любимой женщины, не забудется никогда. На совете Дивана между пашами часто разгорались споры о целесообразности такого похода, многие возражали, но Падишах, с детства воспитанный на 4-х монументальных принципах Гарольда Лэмба, твёрдо стоял на своём. «Чтобы владеть страной, необходимы войны. Чтобы содержать воинов, нужно имущество. Чтобы располагать имуществом, нужен богатый народ. Богатый народ можно сделать только при помощи законов Если бездействует хоть один из этих принципов, рушатся всё. Когда рушатся все принципы, теряется власть над страной» Исходя из всего вышеперечисленного, в 1522-м году с наступлением весны Султан Сулейман выступил на север, якобы с целью покарать венгров за ранее проявленное неуважение. *** Сулейман сидел за рабочим столом, когда в покои вошла Хюррем. - Хюррем, добро пожаловать, – пригласил её Сулейман. Девушка обошла стол и приблизилась к Султану. Сулейман отложил перечитываемые записи в сторону и, обхватив её талию, прижался головой к животу. - Жаль, что поход совпал с таким важным событием для нас. Я очень хотел быть с тобой всё это время, видеть как твой животик растёт, слышать как наш малыш толкается, - искренне расстроился Сулейман. - Но зато теперь ты будешь знать, что дома тебя ждёт твоя семья, что каждый день твоя любимая Хюррем выглядывает тебя из окошка, разговаривает с твоим сыночком и рассказывает, какой сильный и могущественный его отец, завоеватель, Повелитель мира, владыка сердца моего. Сулейман поцеловал живот Хюррем, стараясь как можно дольше вдыхать аромат любимой женщины, чтобы запомнить его и увезти с собой. - Мысли о тебе, Хюррем, будут помогать мне в трудные минуты. - Cулейман, я вижу, тебя что-то тревожит? - Не хочу говорить об этом. - Это из-за разногласий с Валиде? - Хюррем, мы даже не будем начинать этот разговор, хорошо? - Сулейман, ты привык всё и всегда решить сам, но теперь у тебя есть я. Ты можешь поделиться со мной. Я не хочу быть яблоком раздора между тобой и Валиде. Это неправильно. Валиде - твоя мать, она жизнь тебе дала, а значит и мне. Я готова упасть ей в ноги, лишь бы не огорчать тебя более. И ты тоже не должен быть так категоричен к ней. - Не говори того, чего не знаешь, Хюррем. Валиде слишком далеко зашла. Я не стану обсуждать это с тобой, поняла? - Валиде желает тебе только добра. Просто добро она это видит в иных вещах, нежели мы. Она, как умеет, так и защищает тебя. Мне раньше трудно было это принять. Я злилась, осуждала, а теперь я и сама в скором времени стану мамой и также с особым рвением и отдачей буду защищать и оберегать нашего сына. Каждая мать видит по-своему успех и благополучие ребёнка, и если оно не совпадает с твоим представлением о счастье, то нельзя из-за этого отворачиваться от собственной матери, – тараторила свои наставления Хюррем. Сулейман резко потянулся к Хюррем и закрыл её рот долгим поцелуем. - Только так тебя можно заставить замолчать, неугомонная моя, – улыбнулся Сулейман. Хюррем села к любимому на колени, и, обнявшись, они просто сидели молча, ибо этим двоим не нужны были сладкие речи. Всё, что им нужно было в эти мгновения, они понимали без слов. «Каждый раз мы стремимся на тернии грудью, Словно вовсе не ищем мы лёгких путей, Наши дни – беспощадные самые судьи,- Они делают нас на порядок сильней. Вижу тонкий узор на листе, что сорвался,- Это линии жизни на правой руке, Лишь оттенок от горсти алмазной остался В раскалённой до огненной лавы душе. Замираю, как небо, в осеннее утро Перед взглядом твоим, перед словом твоим, Расставанье считаю почти поминутно И, наверно, живу я тобою одним. Пусть разбудит рассвет ярко красною плетью По дрожащим ресницам и алым губам, Это утро мы, может быть, порознь встретим, Чтоб вернулась потом его тень снова к нам. Если трудно дышать, отворю настежь окна, Если трудно согреться, то стану огнём, А сейчас помолчим, сколько сердцу угодно, Сколько хватит любви в твоём сердце родном». Глубокая ночь отпустила свои цепкие объятия и дала дорогу новому дню. Сулейман проснулся первым и, облокотившись на подушку, смотрел на спящую Хюррем. Такой её образ он и заберёт с собой – образ спящего ангела. Сулейман не думал в эти минуты ни о чём: ни о том, что сегодня отправляется в первый военный поход, ни о том, сколько крови будет пролито, сколько препятствий придётся преодолеть и сколько мужества проявить; не думал о том, вернётся ли он, о том, что будет с несчастной Хюррем, если она останется одна, о том, как будет расти их сын, не видя отца. Он выбросил эти мысли, всё что ему нужно было сейчас – это наслаждаться её круглым личиком, золотыми локонами, бархатистой шеей. Сулейман даже пошевельнуться боялся, дабы не нарушить спокойный умиротворённый сон Хюррем. Он трепетно поглаживал её руку от запястья и до локтя. Хюррем раскрыла глаза и радостно заулыбалась, увидев рядом с собой Султана. - Ты здесь?! Ты не бросил меня. Я боялась, что проснусь, а ты уже оставишь меня. - Как я могу уехать, не сказав, что люблю тебя, Хюррем? Не дождавшись твоей улыбки, твоего тёплого взгляда... Без этого я и шага не сделаю – мягко ответил ей Сулейман. - Горлица моя, самая желанная, любимая. С каких небес ты спустилась ко мне? В какого Бога ты веришь? - Я верю только в одного Бога, Сулейман, - в тебя. Так как тебе принадлежит моё сердце. Сулейман, затаив дыхание, слушал Хюррем и чувствовал, как кровь приливает к молодой коже, руки его становятся горячими. Он притянул к себе Хюррем и поцеловал её в губы. Сулейман обнимал Хюррем так сильно, так отчаянно, будто опасался, что она вот-вот вырвется из рук его и улетит, подобно голубю. Он прижимал к себе её юное тёплое тело и с жадностью засыпал поцелуями её губы и шею. Хюррем была абсолютно податлива на его сильные и даже немного грубые руки, она и не думала сопротивляться этому мужчине. И не потому, что она находилась в объятьях Повелителя, а потому что видела в Сулеймане своего суженого, того, кто вновь вдохнул жизнь в её умирающее сердце. Матракчи, воспользовавшись весенней оттепелью, с раннего утра возился в саду над очередным художественным шедевром. Намереваясь запечатлеть дивные местные пейзажи, Насух-эфенди попортил немалую кучу холстов. Работа не ладилась. Но природная упёртость художника не позволяла всё бросить и перенести эту затею на другой день. Матракчи достал большой лист бумаги, сел на траву и кусочком угля начал делать неуверенные зарисовки. Рука сама вела мастера, и вскоре на белом листе стали проявляться очертания женского лица. Высокий лоб, глубокие глаза, широкие густые брови, маленький вздёрнутый нос, тонкие губы. Матракчи вдруг остановился, глянул на зарисовку и в памяти всплыл образ миниатюрной наложницы «Гюльнихаль... Гюльнихаль-хатун». Матракчи швырнул лист в сторону и, зажмурив глаза, тряхнул несколько раз головой, будто пытаясь освободиться от наваждения. Когда он открыл глаза, то увидел перед собой Ибрагима. - Матракчи, ты в порядке? – нахмурился Ибрагим, наблюдая неадекватное поведение художника. - Ибрагим, доброе утро. Да, у меня всё замечательно. Вы сегодня выступаете в поход. Я бы тоже хотел поехать с Вами, но раз Повелитель пожелал, чтобы я оставался во дворце, то я смиренно повинуюсь, – ответил Матракчи, наспех перевернув подальше от посторонних глаз только что нарисованный портрет женщины. - В следующий раз, Насух-эфенди. Всему своё время, ты ведь знаешь. Впереди нас ждёт ещё много походов, память о которых будет увековечена твоими руками, Матракчи, – Ибрагим по-дружески похлопал художника по плечу. - Мне нужно сходить с мастерскую за охрой. Я скоро вернусь, с Вашего позволения, – поспешил удалиться Матракчи, прихватив с собой злополучный потрет наложницы. Ибрагим, собравший всех пашей и беев, ждал лишь появления Султана, дабы покинуть дворец и отправиться в путь. Пока Ибрагим рассматривал брошенные Насухом холсты, к нему подошла Хатидже. - Доброе утро, Ибрагим. Сегодня такой важный для вас с Повелителем день! - Султанша, и Вам доброго утра. Надеюсь, Вы в здравии? - Всё прекрасно, Ибрагим. Я как раз сейчас направляюсь в покои Валиде. Повелитель придёт проститься с нами. Увидела тебя и решила подойти пожелать доброго пути. - Вы благоволите, Султанша. - Ибрагим, вот уже который день у меня из головы не выходит чарующая мелодия Ландини. «А у меня Вы никак не выходите из головы, Султанша. Одно только Ваше слово - и я буду играть на скрипке без сна и отдыха, только бы радовать Ваше сердце» - чуть не сорвалось у Ибрагима с языка. Но он, сдержав порыв, ответил вежливо: - Вы слышали одну лишь мелодию, Султанша. Есть ещё столько великолепных произведений, которые, с позволения Аллаха, я сыграю, вернувшись с похода! - Иншалла, Ибрагим. Береги себя и моего брата. - Непременно, можете быть спокойны. Мы вернёмся с победой, Султанша. С Вашего позволения, я вынужден откланяться, – Ибрагим буквально бежал от неё, ибо видеть её, прощаться с ней и даже руки её не коснуться было для него невыносимо. Хатидже растерянно смотрела Ибрагиму вслед. Она понимала, что он, в силу своего положения никогда не решится на откровенный разговор с ней. А она что может?! Она практически выдана замуж за чужого нелюбимого человека, у неё также связаны руки. Хатидже расстегнула браслет на руке и окликнула Паргалы. - Ибрагим, постой! Ибрагим развернулся и увидел, как Султанша быстрыми шагами приближается к нему. Хатидже уверенно промчалась мимо Ибрагима, едва заметно вложив ему в руку свой браслет. Султанша и сама себя не узнавала, опустив глаза, она устремилась в покои Валиде, щёки её горели, а губы предательски дрожали. Ошеломлённый Ибрагим посмотрел вслед Султанше, потом разжал ладонь, а в ней находился маленький золотой браслет. Ибрагим разрывался, не зная, куда ему деть себя: то ли помчаться вслед за Султаншей, то ли остаться здесь, в саду, в ожидании Повелителя, то ли присоединиться к пашам и беям. Паргалы выбрал последний вариант. Стряхнув с лица смущение и оправив на себе кафтан, Ибрагим последовал в Топкапы. Хатидже Султан, Гюльфем-хатун, Хюррем и Мустафа уже давно пришли в покои Валиде, чтобы проводить Повелителя в дорогу. Женщины выстроились в ряд по старшинству. Их шеренгу возглавляла Валиде Султан с Мустафой, затем Хатидже, Гюльфем-хатун и последней стояла Хюррем. Улыбчивой наложнице, на самом деле, было всё равно, какое место она занимает в покоях Валиде, она лучше всех их знала, что для Повелителя только она – Хюррем – всегда первая. - Внимание! Султан Сулейман Хан Хазретлери! - объявил стражник. В покои Валиде торжественной поступью зашёл Сулейман. Он был одет в длинный праздничный кафтан синего цвета, отороченный серебристой тесьмой с золотыми петлицами спереди, которые обрамляли позолоченные кляпыши; рукава вокруг запястья были расшиты шнуром серебристого цвета и украшены драгоценными камнями. На голове у Сулеймана красовался тюрбан цвета морской волны с небольшой бронзовой брошью. Синий цвет был очень к лицу Сулейману, с появлением Хюррем в его жизни все оттенки синего стали для него любимыми. И Султан неслучайно избрал праздничный кафтан именно этого цвета. Сулейман подошёл к Валиде и поцеловал её руку. - В добрый путь, сынок! Пусть Аллах оберегает тебя и твоё войско! - Ваши молитвы будут оберегать меня, Валиде, лучше, чем любой щит. Затем Султан взял на руки Мустафу и крепко поцеловал в щёку. - Мустафа, мой лев! Пообещай мне слушаться Валиде и учителей! - Обещаю, папа. А ты пообещай, что скоро вернёшься. - Конечно вернусь, даже не сомневайся. Затем Сулейман подошёл по очереди к Хатидже и Гюльфем, выслушав их пожелания. Наконец, очередь дошла до Хюррем. Султан остановился напротив неё и несколько минут, не говоря ни слова, просто смотрел на неё. Хюррем была одета в платье небесно-голубого цвета, распущенные золотистые волосы ниспадали аж до пояса, а руки от волнения были сцеплены в плотный замок. Хюррем смотрела Сулейману прямо в глаза, и, казалось, они в этот момент слились воедино. Остальные Султанши подозрительно покосились на них, но не смели нарушить это молчание. Абсолютно не договариваясь, Султан и его возлюбленная были одеты в наряды практически одинакового цвета, цвета сапфира - камня, что символизирует их любовь. - Моя Султанша, - промолвил Сулейман, обращаясь к Хюррем и протягивая ей руку. Валиде и Хатидже недовольно отвели взгляд, ибо им крайне не понравилось то, что говорил Повелитель. «Если он сегодня называет её Султаншей, то кем назовёт её завтра?» - думала про себя Валиде. - Повелитель, да благословит Аллах Ваш путь! Разлука с Вами будет подобна самым суровым пыткам. Но я буду день и ночь молиться за Вас, – не сдерживала своего красноречия Хюррем. Сулейман на шаг приблизился к Хюррем и дотронулся ладонью до её щеки. Он покидал Хюррем с тяжёлым сердцем. Наверно, ни за кого у него не болела душа так, как за Хюррем. Он осознал, как скоротечно счастье: этот год, который они провели в блаженстве и любви, молниеносно промчался, и наступило время разлуки. - Береги себя, Хюррем. Теперь от тебя зависит не только твоя жизнь, но и жизнь нашего сына, – сказав это, Сулейман строго посмотрел на Валиде. Она же, уловив намёк сына, поморщила лоб от предстоящих хлопот с рыжей фавориткой. Сулейман ещё раз окинул взглядом всех своих женщин и вышел из покоев Валиде. После ухода Сулеймана покои сразу же оставили Хюррем и Гюльфем-хатун. Хатидже забрала Мустафу и отвела его в кафесе. Когда все разошлись, Валиде вызвала Хазнедар и с холодным невозмутимым выражением лица дала ей распоряжение: - Дайе, отправь Сюмбюля-агу и стражников в Старый Дворец. Я хочу, чтобы Махидевран Султан завтра утром была здесь.