Вдвое лучше

Она носит платья, открывающие плечи, и кутается в яркие платки, когда температура падает; она выбирает книги так, чтобы влезали в сумочку, и спит одна. Она носит чулки, потому что это дешевле, но никогда не экономит на нижнем белье. У нее ужасно несексуальная работа — в компьютерном зале публичной библиотеки, — и она в совершенстве умеет объяснять поколению своего деда, зачем нужна электронная почта; иногда приходится самой писать за них письма их внукам. С работы домой она ездит с подругой из отдела периодики и никогда не говорит с ней о работе. Сегодня они обе обсуждают новости, которые читали на работе: стихийные бедствия, катастрофы, грядущие выборы, и когда они доходят до — кажется — генома чумы, хрупкий юноша рядом с ними влезает в разговор. Они зашли в вагон на одной станции, и он слушал их всю дорогу, и теперь он горит желанием рассказать им о бубонной, легочной и Юстиниановой чуме. Подруге, впрочем, скоро выходить, а вот она сама с удовольствием слушает нового знакомого — они находят время представиться друг другу, — который хочет поведать ей о гриппе-испанке. Он выглядит чересчур худым для своего роста, и она приглашает его на чашку чая — чашка превращается в две, а две чашки — это практически эвфемизм для «ужин», а после ужина она приглашает его в свою постель, и Юстинианова чума рад за ней туда последовать. Он снимает с нее платье с открытыми плечами, но оставляет на месте чулки; она до крови царапает его спину ногтями, чтобы потом зализать ранки самой. Она засыпает, когда он пытается рассказать ей про то, как лучше передвинуть кровать, и чувствует сквозь сон тепло его тела. Утром Юстинианова чума сбегает, не оставив записки, и ей приходится с этим смириться. Птичка упорхнула — время снова расставить силки. Она не пытается его искать. Нет, ночь не была настолько ужасной, даже наоборот, но она любит гулять сама по себе. Серьезные отношения, обязательства, долг — все это наводит на нее тоску. Под конец рабочего дня — спустя пару недель, а может, и больше, — ее вызывают к одному из компьютеров в зале, и она оказывается изрядно удивлена, увидев за этим компьютером кого-то моложе восьмидесяти лет. «Пользователь», бритый налысо юноша, уныло сообщает, что пытался зарегистрироваться на сайте знакомств и намертво повесил систему. Он, похоже, ужасно талантлив в подобных вещах, и она берет второй стул, чтобы сделать всё за него. По ее просьбе он называет: свое имя с фамилией, свой родной город, свою дату рождения, свою электронную почту и свой пароль. Почта у него в честь одного проповедника, его земляка, а пароль — строчка из «Вестсайдской истории», и она не может удержаться — зовет его к себе на чашку чая. До конца ее смены еще семь минут, но она не попадается начальству. Накинув на плечи яркий платок, она ведет Вестсайдскую историю к себе домой. Он наступает на свой же шнурок, запинается о ее туфли в коридоре и до крови царапается ручкой ножа. Когда он проливает на себя чай, она ведет его в спальню и заставляет раздеться. В эту ночь в ее спальне слышно больше смеха, чем стонов, но когда доходит до дела, Вестсайдская история оказывается чертовски хорош. Она засыпает в его объятиях и просыпается под утро, когда он падает с постели на пол. Утром он исчезает, пока она в душе, и — он не врал, когда говорил, что неудачник, — забывает на кухне свой телефон. Теперь приходится принять меры, и она садится за ноутбук. Порывшись в соцсетях, она находит Вестсайдскую историю — и, что более странно, находит Юстинианову чуму в графе его «лучших друзей». В списке контактов находится его номер, и она звонит Юстиниановой чуме со своего телефона — объясняет, что нашла мобильник его друга, и узнает их адрес. Они живут вместе, и она надевает свое лучшее платье. Юстинианова чума краснеет, когда она напоминает ему о его бегстве, но не отрицает своей вины — и завороженно следит, как ее платок сползает к локтям, обнажая округлые плечи. Вестсайдской истории нет дома, и она оставляет телефон на его кровати. Они пьют чай — действительно пьют, — и она пока держит свою идею при себе. Когда Вестсайдская история возвращается, она выходит встретить его, держа Юстинианову чуму за руку. Она провела ночь с ними обоими — теперь она хочет сделать это втроем. Поцеловав их в щеку на прощание, она уходит — закрывает за собой дверь, сбегает по лестнице. Она уже дала им свой номер; теперь она даст им время подумать. Они перезванивают ей в четверг, и она назначает встречу на вечер пятницы; когда они приходят, она сразу ведет их в спальню. В четыре руки они раздевают ее и раздевают друг друга, и она манит их на постель — чтобы там раствориться в ощущениях. Она закрывает глаза, предоставляя им самим решать, что делать, и они не теряются; она улыбается, думая, как они обсуждали вдвоем план действий. Один из них целует ее шею, пока другой гладит ее бедра; она протягивает руки и гладит их кожу и тихо вздыхает, когда один из них проходит в нее. Время тянется слишком медленно; время проходит слишком быстро. Она открывает глаза и тянется поцеловать одного из них — ей плевать, кого именно. Когда-нибудь она будет различать их поцелуи — но пока ей не до того. Они меняются местами, и она оказывается между ними, ощущая кожей их тепло, и она давится стоном, когда один из них прикусывает кожу на ее плече. Ей нравится, когда партнеры оставляют следы на ее коже — откуда они узнали об этом? Она подается вперед и проводит ладонями по его спине — и царапает, чтобы потом различать их по следам от царапин. Она сама целует их — губы, подбородок, грудь, живот, — и они на ее глазах целуют друг друга. Это завораживающе прекрасно, и она задерживает дыхание, наблюдая за ними. Они засыпают вместе, а когда она просыпается, они все еще тут, обнимают ее с двух сторон, а когда она высвобождается и встает, они обнимают друг друга. Потом она готовит завтрак, и они пьют утренний кофе втроем: Юстинианова чума вовремя перехватывает у Вестсайдской истории чашку, когда тот, зазевавшись, чуть не выливает ее на себя. Она наблюдает за ними и улыбается своим мыслям: хранить верность одному мужчине для нее не под силу. Может, хранить верность сразу двоим будет чуть проще?