Мамин брат

Торин уже не мог ругаться – подходящих слов просто не осталось. Ледяной не прекращающийся дождь, поскользнувшийся на дороге, которая шла над рекой, и поэтому рухнувший в нее пони. Глупая животина потянула его за собой, и он еле выплыл из этого ревущего потока. Так что теперь Торин шел, скрипя зубами, и старался ругаться не очень громко. Не хватало еще простыть. Впрочем, сам виноват. Нужно было послушать Двалина, который уговаривал его остаться в том трактирчике еще хотя бы на ночь. Но нет. Торин торопился в Синие горы. К сестре, которую не видел уже четыре года. Впрочем, только к ней и торопился. Потому что с ее мужем Торин сразу как-то не сдружился, они едва терпели друг друга – слишком разные были. Дис сердилась, обижалась, Торин старался держать себя в руках, ее муж – тоже, так что после первых дней чистой ненависти они пришли к холодному нейтралитету. Сын Дис тоже не произвел на Торина впечатления. Белесый, в отца, он смотрел на него глупыми глазами, вел себя как серая мышка и постоянно путался у Дис в юбках. Она его гладила, пряча от сердитого взгляда Торина, а тот думал, что мальчишка совсем не дариновской породы. Впрочем, Торин был рад, что за те два раза по три дня, которые он провел у сестры, мальчишка к нему не приставал. Да и вообще Торин его почти не видел. Где Дис его прятала, он не знал, да и не хотел знать. Тем не менее сегодня он был почти готов принять семью Дис, потому что это означало конец долгого дождливого пути, немного тепла и уюта под крышей. Он подошел к дому Дис, постучал раскрытой ладонью в стекло, позвал сестру. После того, как в окне зажегся свет, он пошел к крылечку. Но из-за двери высунулась растрепанная голова какого-то незнакомого гнома, который пропищал: - Дис здесь не живет, она переехала в дом с двумя этажами возле маленькой площади. И дверь захлопнулась перед носом Торина. Он едва удержался, чтобы не послать новых хозяев дома в долгий путь, поправил насквозь промокший плащ и пошел к новому жилищу сестры. Там он стучал сразу в дверь. Она отворилась после пятого удара даже без тревожного «Кто там?» несмотря на поздний час и серость кругом. Распахнул дверь племянник, по-прежнему белесый, с печальными глазами, через силу улыбнулся: - Дядя Торин, проходи. Торин вздохнул с облегчением. Ну, наконец-то он пришел. Он протиснулся в дверь со всеми своими заплечными мешками, которые удалось спасти из бурной речки, тут же сгрузил их на пол и прислонился к стене. Племянник – сколько ему там, лет восемь? – начал снимать с него тяжелый плащ, забыв зажечь свет, так что возились они в полутьме. Торин дернулся, избавляясь от непрошеной и неуклюжей помощи: - Я сам. Лучше огня принеси. - Хорошо, - послушно отступил прочь мальчишка. – Кили, иди к креслу, а то мы на тебя наступим. - Торин? – тонкий голосок повторил его имя, переврав «р». - Да, это наш дядя Торин, мамин брат, - племянник зажигал одну лампу за другой, и Торин смог разглядеть, с кем он говорит. Еще один ребенок – маленький, темноглазый, темноволосый. Улыбчивый. - Брат? – он даже расцвел от этого слова. Белесый племянник, Торин все никак не мог вспомнить, как же его зовут, улыбнулся, едва качнул головой, поймал малыша за ладошку и потянул за собой в какой-то коридорчик. Торин остался один и огляделся. Большая гостиная. В каждой стене – по две двери. По центру – стол и кресла. У дальней стены лестница, ведущая на второй этаж. А еще камин, возле которого стояла сделанная им специально для Дис софа и кресло, в котором они любили сидеть вдвоем, еще до ее замужества. Уютно. Лучше, чем в старом доме. Племянники неожиданно возникли из-за плеча, и старший негромко сказал: - Вода там еще теплая, но тебе, наверное, лучше нагреть, да? Или сначала есть будешь? – он смотрел на него печальными глазами и как-то болезненно улыбался. - А где Дис? – Торин стянул с себя мокрую куртку, бросил под ноги. Все равно с него уже столько воды натекло, целая лужа. Так пусть мокро и грязно будет в одном месте. - Она ушла, скоро вернется, - племянник наклонился, что-то выискивая в комоде, протянул Торину полотенце. - А отец? - На руднике, - он почти впихнул полотенце ему в руки, потащил за собой. Хватка у него была железная. Торин хотел было выдернуть руку, но мальчишка через пять шагов привел его к ванной комнате, распахнул перед ним дверь: - Одежду сейчас принесу, переодеться в сухое не помешает, даже если не будешь сейчас мыться, - и опять исчез в темном коридорчике. Торин шагнул к ванной, нечаянно задел стоящие пирамидой тазики, громыхнул им, чуть не уронил все и выругался сквозь зубы. Где-то в коридоре рассмеялся Кили. Торин, стараясь не двигаться, посветил себе лампой. Тепло, уютно, все еще чувствуется теплый пар. А Дис тут, похоже, и правда обжилась, нашла дом. Что ж, хоть это хорошо. Жаль, что ее сейчас нет. Что-то кольнуло его, и Торин, снимая с себя мокрую рубаху, которая неприятно липла к телу, громко спросил, надеясь, что его услышат через дверь: - Так вы что, одни? Вместо старшего ответил младший, который распахнул дверь. Торин застыл, радуясь, что не успел стянуть с себя штаны. А Кили весело закивал головой, улыбаясь от уха до уха: - Одни. - И открыли дверь, даже не спросив, кто там? – Торин понимал, что мальчишки жили в мирных Синих горах, но быть настолько беспечными? Хорошо, что пришел он, а не кто-то чужой. - А мы тебя видели в окошко. И по рукояти меча опознали. Глазастые. - И не страшно? – малыш почему-то умилил Торина до глубины души и немножко примирил с этой идиотский ситуацией. - Не, не страшно. Фили же рядом. Ну да, Фили. Старшего зовут Фили. Торин сейчас вспомнил, как долго удивлялся этому имени, а Дис сердилась, обижаясь за сына. Мальчишка, словно услышав его мысли, тут же появился в дверях, смутился, уронил стопку одежды, неловко поймал ее у самого пола, вручил Торину и утащил младшего из ванной комнаты: - Кили, нельзя мешать другим мыться! - И даже тебе? Голоса из коридора звучали глухо, но Торину все было прекрасно слышно. - И мне. Но ты же все равно не слушаешься. Торин разжег печку под громадным котлом с водой, решил, что помоется все-таки горячей водой. А пока просто сполоснулся, смывая грязь и песок, вытер волосы полотенцем, натянул сухую и маловатую для него одежду. Ничего, сойдет. За дверью его ждал Кили. Он сразу же вцепился в его ладонь маленькими пальчиками и потащил за собой. - Фили тебе еду погрел. - Да? Спасибо. На кухне тоже было уютно. Множество полочек, шкафчиков, ящичков. Широкий стол, места много. Большое окно, сейчас задернутое занавеской в цветочек. Кажется, даже цветы в горшочках. Дис всегда хотела такого уюта, хоть и привыкла к дорожной жизни. Фили поставил перед Торином громадную миску с горячим супом, положил кусок хлеба и почему-то деревянную ложку. Торин пригляделся – ложка была та самая, которой он ел в прошлый свой приезд, его любимая, потому что очень удобная. Он удивленно посмотрел на Фили, но ничего не сказал. А тот поставил перед ним еще три тарелки: с кашей, с мясом и грибами. - Дядя Торин, ты что будешь – чай или… - Чай. Спасибо, Фили. Тот едва заметно кивнул головой, плюхнул на скатерть еще блюдце с печеньем, налил в маленькую кружку молока и поставил ее перед Кили. Тот сморщился, умоляющими глазами посмотрел на брата, тяжко вздохнул и схватился за чашку обеими руками. Торин медленно ел, Фили, прикрыв глаза, дремал, Кили, выпив свое молоко, задумчиво хрумал печеньку, положив голову брату на плечо и восторженно поглядывая на дядю. А потом он принялся неудержимо зевать. Фили очнулся, провел ладонью по его голове и потянул за собой: - Я пошел укладывать его спать, ты ешь… - Мама мне разрешает поздно ложиться! – возмутился Кили. Как он мог уйти – тут дядя Торин, мамин брат! Но Фили уже нес его на руках прочь. Торин поймал старшего за рукав: - Кстати, где она? Дети – пусть и не такие уж маленькие – одни. Но Дис ни за что бы просто так не оставила их без веской причины. Это же Дис. - Кили пора спать. Мне нужно его уложить, - Фили не обернулся к нему, порываясь уйти к себе в комнату. Он сумел как-то вывернуться и вылетел из кухни. Торин вздохнул, происходящее нравилось ему все меньше, и пошел за ним. Он поймал его на середине лестницы. - Фили. Мальчишка наконец-то обернулся к нему, спустил младшего с рук, подтолкнул его вверх: - Кили, иди ложись, я сейчас. - Но, Фили, - тот хотел возмутиться или расплакаться, но замолчал, потому что Торин велел: - Иди ложись. Кили надулся и поплелся вверх. Торин дождался, пока он скроется за поворотом, и спросил старшего: - Ну? Тот тревожно оглянулся, посмотрел вверх, куда ушел брат, строго протянул: - Кили! – и, только дождавшись злого топота маленьких ног прочь от них и стука двери, сказал: - Она ушла, я же говорил. На Зеленом руднике случился обвал, и все взрослые туда ушли. Все понятно. Все взрослые ушли откапывать своих, мелкие остались сами по себе. - И папа? - Папа был там, - он опустил глаза, и Торин почему-то подумал, что он вот-вот заплачет. Но он не заплакал, только вздохнул и повернулся, чтобы пойти за братом. Торин ударил по перилам – от страха за сестру, от злости на себя, что был таким глупым, на мальчишку, что молчал все это время, на весь свет. Фили от его удара и негромкого рыка вздрогнул, оступился и упал коленями на ступеньку, резко дернул головой и едва не ударился лбом о столбик ограждения. Но Торин уже спустился вниз, пошел к своим вещам, отыскивая то, что могло пригодиться в поисках. Он снимал с крючков свой плащ, как расслышал тихие голоса: - Фили, так больно? - Все в порядке, я просто немножко посижу и пойду тебя укладывать. И сказку твою любимую расскажу, просто немножко посижу… Больно? Да что случилось-то? Он ведь не ударился, коленками даже не сильно стукнулся! Из-за чего же ему может быть так больно? Торин, бросив свой плащ висеть на одном крючке, пошел к лестнице. Фили сидел, боком прислонившись к перилам, и держался за голову. Кили гладил его по плечам. - Что случилось? - Ничего, все хорошо. Ага, как же, хорошо. Молчит, как воды в рот набрал, и ведь ни за что не признается, что случилось. Про мать он не хотел говорить, чтобы не пугать Кили, а сейчас почему молчит – чтобы не пугать Кили или не беспокоить Торина? - Просто голова болит. Он даже сумел улыбнуться. Ну, все понятно – и эти медленные движения, и повороты всего тела, и болезненные гримасы, и усталые глаза, и слабость – вовсе не сонливость. Торин тронул его лоб. Температуры вроде нет. Хотел ощупать его голову, но только тронул висок, как Кили шикнул на него и легонько ударил по ладони. - Не трогай, у него тут болит, а мама говорила, что больное место нельзя трогать. Фили смотрел на Торина испуганными глазами – то ли за Кили боялся, то ли того, что Торин начнет кричать. Но Торин только сжал его плечо, не давая вырваться и убежать прочь, и спросил Кили – старший все равно ни в чем не признается: - Где у него болит? На себе покажи, - заметив колебания младшего, добавил он. Тот тронул ладошкой затылок. – Откуда знаешь? - Он днем на камень упал, - не обращая внимания на дергающего его за рукав брата, выдал Кили. – Поскользнулся в грязи и упал. - Ничего страшного, дядя Торин, не стоит беспокоиться. Но Торин уже аккуратно подхватил его на руки и понес к камину, к свету. Усадил на софу, посмотрел в глаза. Тот упрямо хмурился и делал вид, что он здоров. Торин не поверил, заставил лечь. - Будь здесь и даже не думай сбегать. – Ладить с детьми он не умел, лечить тоже, но выхода не было. Не бросать же больного мальчишку одного. – А ты, Кили, иди спать. Он вернулся с мокрым полотенцем, обмотал им голову племянника, а тот прикрыл глаза и даже не возмущался. Похоже, просто не мог. Так бывает – сдерживаешься, держишься, потому что нельзя болеть, потому что нельзя быть слабым, но потом силы просто исчезают. Вот как у Фили сейчас. Молчать весь день, до смерти боясь за отца и мать, держать боль в себе, потому что нельзя пугать брата и оставить его нельзя – не с кем. И дяде про маму рассказывать тоже нельзя – сбежит, ноги поломает по такой погоде. И самому хочется разорваться - быть и там, искать отца и быть рядом с матерью, и тут, потому что брат еще маленький… Зря Торин думал, что мальчишка не дариновской породы. - Кили боится спать без сказки и без света. Я схожу к нему. А сам еле губами шевелит. Торин устало выдохнул – все-таки не умеет он возиться с детьми: - Я сам схожу. Лежи тихо. Но он не успел встать, как Фили опять забормотал: - И он все время мерзнет, ему нужно… - Да? – Торин вглядывался в него – неужели начинает бредить? Но тот упрямо продолжал: - …нужно два одеяла. Если кому и нужны одеяла, так это ему самому, подумал Торин, трогая холодные руки племянника. Он взглянул на лестницу, прикидывая, где там, наверху, могут быть спальни и одеяла. Фили что-то еще бормотал, но Торин уже не слушал – вглядывался в полутьму комнаты. Так и есть: между столбиками лестницы сверкал глазами Кили. Не пошел он никуда спать. Сидит на ступеньках, переживает за брата. - Иди сюда. Кили сбежал вниз с такой скоростью, что Торин испугался, что он себе ногу сломает. Но тот целым и невредимым подлетел к ним, Торин только дернулся, чтобы он не толкал больного Фили, но Кили и сам тихонько, почти невесомо залез к нему, нашарил его ладонь и прижался к брату. Торин повернул голову Фили набок – вдруг будет тошнить – и пошел на кухню, велев младшему: - Если что – зови. Сразу. А то знаю я вас… И одеялом его укрой. Он почти приготовил отвар от головной боли, как в дверь заколотили. Торин, ругаясь вполголоса, пошел открывать. На пороге возник Двалин и тут же громко обрадовался: - Ну, хоть кого-то я нашел! Пришел домой – там пусто, никого, - он замолчал, потому что Торин шикнул на него, но потом ухмыльнулся: - Привет, малыш! Торин обернулся – за его спиной стоял с открытым ртом Кили. - А я тебе говорил, что волосы потемнеют! А ты все так же шустришь, как всегда, да? Кили пискнул от ужаса и сбежал к брату. Двалин удивленно развел руками: - Фили, ты чего? Торин потащил друга на кухню, по пути объясняя шепотом: - Это не Фили, а его брат, Кили. - Брат? – Двалин почесал макушку, но тут же обрадовался: - О, еда! Торин, я дома так и не поел! И все-таки, где все? - Садись, ешь. – Торин вернулся к отвару и рассказал о том, что тут стряслось. Двалин молча сграбастал полбулки хлеба и кольцо колбасы, которые так и лежали на столе, начал «А ты идешь? Дождь кончился, так что…», как оба гнома услышали голос Кили: - Дядя Торин, там Фили, он… Торин, на ходу велев Двалину: - Отвар принеси! – сбежал к племяннику. Тот тяжело дышал и дрожал всем телом. Торин закутал его в одеяло, прижал его к себе, велел Кили сходить намочить полотенце по новой, и тот сразу же исчез. Пришел Двалин, притащил отвар, сунул кружку Фили под нос – Торин едва успел отдернуть его от посуды: - Кипяток же! Самому Фили, похоже, было без разницы. Он лежал на руках у дяди и просто старался дышать. Торин положил ему под голову мокрое полотенце, позволил Кили залезть себе на колени и теперь укачивал обоих. Потом он поднял на друга глаза: - Нет, я не иду. - Это понятно, куда ты их? - Вот именно. - Сидите, ждите, мы скоро все вернемся. Он поставил кружку с отваром на пол – пусть остывает, взъерошил Кили волосы, ткнул друга в плечо и исчез. Скоро Кили уснул, свесив голову, и Торин переложил его на софу, накрыв одеялом. Потом подбросил дров в камин, сходил наверх, принес еще парочку пледов, потому что Фили все еще дрожал. Торин поднес кружку с остывшим отваром к его губам, заставил выпить, чтобы согреть его еще и изнутри. Старший племянник послушно глотал, вцепившись в кружку обеими руками, и смотрел на него темными глазами почти не моргая. Торин вдруг почувствовал себя неуютно под этим пристальным взглядом. - Что, боишься меня? Тот улыбнулся одним уголком рта, сказал едва слышно: - Уже нет. Ты Кили понравился. Значит, тебя не нужно бояться. Торин тоже криво улыбнулся – да, детскую логику ему не понять – и погладил Фили по щеке. Ладонь стала мокрой. - Ты что, Фили? Не плачь, - он вытер слезы. – Все будет хорошо, ты скоро поправишься. - Ты же не бросишь его, если я умру? - Не брошу. Ни его, ни тебя, никого не брошу. – Он прижал мальчишку к груди, осторожно поглаживая по спине. – Никогда. Спи, малыш. Спи спокойно. И Фили уснул. А Торин за всю ночь не сомкнул глаз, качая его на руках и переживая за обоих племянников. За Дис. И даже за ее мужа, которого не любил. Под утро Фили стало гораздо лучше, он уже не дрожал и не хватал воздух ртом. Кили спал, уткнувшись дяде в бок и не выпуская рукава брата. Торин улыбнулся им, спящим, погладил одного по голове, другого – по плечу, решив пока не убирать мокрого полотенца, и прилег рядом, благо софа была широкой. Притянул к себе обоих и задремал. Утром все трое проснулись от радостных голосов, и Торин впервые от чистого сердца пожал крепкую руку мужа Дис. Впрочем, это было взаимно.