Календула

Когда ночь подступает совсем близко и Эдо затихает, а Кацура-я расцветает звуками, сердце Масы начинает биться чаще. Он, словно вор или тайный любовник, крадется по коридорам, незаметный и тихий. На щеках – румянец, руки то и дело теребят ткань косодэ и рукояти катан. Маса ждет этого часа каждый вечер. Часа, когда можно будет скользнуть в комнату Яити-доно. Этот человек будто околдовал его, сколько ни смотри в его глаза, сколько ни слушай его речи, ничего не становится яснее. Словно погружаешься на дно пруда, все дальше от света, и грудь сжимается все сильнее, а сердце стучит чаще. Маса часто думает, что на заре их знакомства он понимал Яити лучше. А теперь совсем запутался и уже не знает, как выплыть на поверхность. Ночами в Кацура-я распускается множество цветов, но Маса видит лишь один. – Входи. Яити вроде бы равнодушно смотрит на Масу, выдыхает облако сероватого дыма, привычным точным движением выбивает трубку. Отовсюду пахнет календулой. Маса садится рядом. Красный бумажный фонарь всегда стоит позади Яити. Стелющийся полумрак придает его чертам мягкость, но Маса стесняется смотреть Яити-доно в лицо, хотя находит его в этом освещении красивым. Он находит его красивым и при свете дня, и в абсолютной темноте. Это пугает и волнует. Тихий стук разрезает тишину – Яити снова выбил трубку. Это и есть аккомпанемент их полуночных встреч: стук трубки, незамолкающие цикады, чьи-то тихие вздохи за каждой стеной и шумные выдохи Яити. Разговаривают они мало. Маса вообще не может вспомнить, когда они в последний раз говорили во время этих визитов. Будто слова расколют хрупкую связь, разобьют невидимые цепи, от которых никто не хочет освобождаться. Маса сидит и разглядывает тонкие пальцы Яити, его вздымающуюся от глубоких затяжек грудь, белеющие в полутьме волосы. И Яити пересаживается, как всегда, к Масе, поворачивается спиной, наклоняет голову. Маса шумно сглатывает, никогда не может сдержаться, словно в первый раз. Он тянется к волосам Яити и распускает их – и дальше начинается нечто, чему он не может дать никакого названия. Свеча в фонаре догорает – Яити всегда рассчитывает очень точно – и только свет, проникающий сквозь седзи, разгоняет тьму, от лап которой Маса, судя по тому, как близко и отчаянно он прижимает к себе Яити, старается его спасти. Приспущенное косоде шелестит – Маса лихорадочно водит ладонями по телу Яити. Иногда тот болезненно шипит – Маса бывает порывист и неосторожен, ему все кажется, что вот-вот свет вспыхнет снова, и все окажется сном. Поэтому всякий раз он старается запомнить все изгибы тела Яити, каждый его вздох, каждый шрам. Яити выгибается и льнет к рукам, отчего Маса совершенно шалеет. – Убери, – так Яити обычно требует, чтобы Маса избавился от ненужной одежды. И Маса избавляется, и каждый раз его руки дрожат и не слушаются, катаны громко падают на пол, а вот одежда соскальзывает неслышно. Но Яити всегда терпелив. – Сюда, – а так – просит подойти. Яити всегда бывает сверху. Прислоняет Масу к стене, прижимает собственным весом, проводит по его члену рукой, оставляя за собой острый запах календулы, и направляет его в себя. Яити знает, что Маса ни разу еще не смог сдержать вскрик, поэтому одна ладонь всегда успевает лечь ему на рот. Яити тяжело дышит, до боли сжимает плечи Масы и каждый раз, когда Маса готов стонать от удовольствия, замирает и шепчет ему тихое «не надо». И тогда Маса молчит, беззвучно всхлипывает, когда Яити сжимается; утыкается носом в его шею, когда он кончает ему на грудь; прикусывает губу, когда кончает сам. Яити поднимается почти сразу. Цикады становятся настойчивее, чужие вздохи слышатся все явственнее; наконец, стук говорит Масе о том, что пора уходить – Яити выбивает трубку. От Масы пахнет календулой так, словно доктор прописал ему успокоительные ванны и притирки. Он встает, кое-как облачается и неслышно выскальзывает за дверь. Воды пруда смыкаются над головой, надежно оберегают своего пленника от солнечного света и воздуха. Ночами в Кацура-я распускается множество цветов, но Маса чувствует лишь один аромат.