Атеист из Манчестера при дворе короля Генриха

- Расскажи мне что-нибудь, - попросил Хэл. Тони вздохнул. В последнее время ему все труднее было придумывать, каким бы рассказом развлечь своего короля. Тому быстро наскучили рассказы о двадцатом веке и техническом прогрессе. По большей части он этим рассказам если и верил, то не понимал половину из того, что Тони пытался ему рассказать. Его больше интересовали времена не столь отдаленные. И тут Тони приходилось быть очень осторожным, чтобы ненароком не сболтнуть лишнего. Хэл был на редкость внимательным и проницательным слушателем. Охотнее всего Тони рассказывал ему о Золотом Веке, Елизавете и Шекспире. Близких родственников к этому веку у Хэла уже не осталось, а рассказы о победе над Непобедимой Армадой и всеобщем процветании ему нравились. Позже Тони понял, почему Хэл проникся именно к Елизавете такой симпатией – подействовал рассказ о том, что она в юности была заключена в темницу и ее жизнь была под угрозой. Генрих, в детстве сам переживший подобное, не мог не ощущать с ней вследствие этого некое духовное родство. - Она ведь мне все же родственница? – уточнял он. – Пра-пра-внучатая племянница? - Угу. Двоюродная, - подтверждал Тони сильно неуверенный в правильности своих генеалогических познаний. К отцу же Елизаветы, который ради собственной похоти вверг Англию в религиозный раскол и отвратил от Рима, набожный и почти целомудренный Генрих питал неприкрытое отвращение. - Чего еще ждать от валлийского безбожника! – восклицал он. «Как у него интересно получается всегда, - думал Тони, завидуя королевской логике. – Елизавета - достойный отпрыск дома Ланкастеров, а ее отец – валлийское отродье. Новое слово в генетике!» Поражало Тони и то, что Хэл так сразу поверил в его историю о прибытии из будущего. И даже, кажется, не очень удивился. Правда, позже понял причину такой реакции. Во времена Хэла к чудесам и магии относились как к вещам вполне обыкновенным. Мало ли необъяснимого на свете? Король и сам мог рассказать много чудесного. Например, о баньши, вой которой он слышал, и которая предрекла смерть короля Ричарда, о злобных горных фэйри, которых он встречал в Уэльсе, о русалках, которых видел во время шторма, возвращаясь морем из Ирландии, о лесной волшебнице, которую он видел однажды во время охоты, о колдунах и ведьмах, которых ему приходилось допрашивать и сжигать... И о чудесных видениях, исцелениях, знамениях, шелесте ангельских крыл, который он слышал во время мессы... Тони только глаза закатывал, слушая эти россказни, но крыть было абсолютно нечем. Сам-то он оказался здесь не по какой иной причине, а принесенный колдовским зельем. Кстати, это самое зелье, как и бутылочка, Хэла чрезвычайно заинтересовали. Он во всех подробностях про них расспрашивал, на полном серьезе пытаясь определить, что именно за снадобье Тони проглотил. И пришел к выводу, что это была не иначе как моча самого дьявола, ему уже доводилось слышать о таком. Говорят, ее можно получить в качестве награды за особые заслуги перед Сатаной. Тони покривился, услышав такую версию, но вынужден был признать, что Пэт на особые заслуги перед Сатаной вполне способна. Между прочим, Хэла очень волновал вопрос об истинной природе взаимоотношений Тони и Пэт. Поначалу Тони сообщил, что она его тетка, но поразмыслив, несколько изменил показания и придерживался того, что Пэт – молочная сестра его матери. Хэл действительно настойчиво уточнял, не состоят ли они в кровном родстве. И не состояли ли они в интимных отношениях. Видимо, его беспокоило, не заразился ли Тони от Пэт одержимостью дьяволом. Тони не слыхал ранее, что бесноватость передается половым путем или является наследственным недугом, но он теперь уже ни в чем не мог быть уверен. Хэл сообщил ему, что бесов можно изгнать. От этого хорошо помогает, если бросить человека с головой в ледяную воду, демоны не любят резких перепадов температуры и выскакивают из тела человека. А еще помогают длинные тонкие иглы, которыми можно заколоть демона прямо внутри человеческого тела. Опытные священники умеют определять места, где они прячутся. Тони не мог понять, то ли Хэл над ним издевается, то ли запугивает, то ли от чистого сердца предлагает ему пройти профилактику по избавлению от чертей. Его подмывало спросить, почему они Пэт не предложили так полечиться? Хотя и так уже знал ответ: одержимая женщина - это в любом случае безнадежный диагноз. Тони однажды не выдержал и признался, что они с Пэт были просто друзьями. Хэл его в упор не понял. - Как можно дружить с женщиной? – изумился он. - А по-твоему, нельзя? – Тони уже научился в беседах с Хэлом смирять в себе атеиста. Но теперь в нем поднял голову поборник женского равноправия. - По-твоему, женщины не люди? - Конечно, не люди, - ответил Хэл невозмутимо. - Ну, знаешь! - Они отличаются от людей даже с виду, - пояснил король. – Ты разве не знаешь? - Догадываюсь, - процедил Тони сквозь зубы. - Да и как женщина может быть простым человеком? Она сосредоточение любви и греха в этом мире... Она приносит в этот мир новую жизнь. Это или источник соблазна, управляемый дьяволом и несущий в мир зло, раздоры и ложь, или столп святости, живое воплощение Нашей Леди, Пресвятой Богородицы. Как она может быть равна мужчине? Быть такой же, как мы? Женщины это воплощенная святость, воплощенный порок, воплощенная жизнь... К мужчине и порок, и святость пристают извне и смешиваются, но женщин они наполняют изнутри и всегда целиком... Нет, я не могу иначе смотреть на них! – воскликнул Хэл почти с гневом. Тони не нашелся, что возразить. Какая-то правота в словах короля все же была. Он и сам, взращенный женским коллективом из мамы, бабушки, двух тетушек и многочисленных покровительниц предпенсионного возраста, привык относиться к женщинам с некоторым пиететом. И как бы ни старался, не мог признать от чистого сердца, что женщина равна мужчине. Размышления о женской природе напомнили ему некоторые детали биографии Хэла, которые ранее ускользнули у него из памяти. В частности о том, что будущий родоначальник династии Тюдоров приходится нынешнему королю не только внучатым племянником, но и внучатым пасынком. Но намекнуть на это, означало рассказать королю Генриху, что его собственная супружеская жизнь будет крайне недолгой. Как и вообще жизнь. Тони больше всего боялся проговориться об этом. Как и о том, что и сыну Генриха категорически не повезет ни в правлении страной, ни в личной жизни. И, конечно, все эти мысли, в очередной раз его посетившие, тут же отразились у него на лице. Ну, может, и не отразились, но Хэл все равно все понял. - Ты что-то знаешь, - заметил он. – Знаешь и не хочешь говорить. - Я не помню, - улыбнулся Тони. – Что-то я знал, но забыл. Хэл прищурился. - Насмехаешься надо мной? Смотри, окажешься на дыбе – живо вспомнишь. - Думаешь, у меня не найдется что-нибудь еще, что я мог рассказать вместо этого? А нужное скрыть? - Дурачок, - ласково сказал Хэл, проводя рукой по волосам. – На дыбе обычно вспоминают прежде всего о том, что слишком мало знают. Тони надулся и демонстративно повернулся спиной к Хэлу, натянув на себя одеяло. Хэл хмыкнул и без видимых усилий развернул Тони обратно, причем тот оказался запеленатым в одеяло, край которого Хэл небрежно придерживал локтем. Тони поерзал для приличия в этом коконе, потом смирился. - Я же тебя люблю, - сказал он, прижимаясь щекой к плечу Хэла. – Потому и не хочу говорить... Но если пошлешь на дыбу, тогда конечно... Могу и разлюбить... Ты просто забываешь... Что я пришел из мира, где разногласия... решаются более цивилизованным путем. И твои методы меня шокируют. Хэл в ответ сжал его в объятьях. - Там таких, как ты, не сжигают? «Таких, как ты», ишь ты, - подумал Тони с легким раздражением. – А ты сам-то?» - Не сжигают, - ответил он. - У вас это, - Хэл замялся, подбирая слова, - не считается преступным или противоестественным? - Считается, отчего же - ответил Тони. - За это могут посадить в тюрьму. - Что ж... это все-таки не костер, - пробормотал Хэл с некоторым разочарованием. Тони не ответил. Он вдруг вспомнил, как однажды поблизости от гей-бара в Манчестере встретил двух пожилых джентльменов, по виду ветеранов войны, которые брезгливо разглядывали прогуливающуюся вокруг бара публику. - В одном Гитлер был прав, этого у него не отнять, - произнес один из них. – Таких нужно отправлять прямо в печи. Тони развернулся и пошел прочь от «Юниона», куда он в тот вечер так и не зашел. Вместо этого бродил по холодному весеннему городу и, глотая слезы, размышлял, что лично он, Энтони Симпсон, сделал плохого этим господам. Неужели он и в самом деле заслужил это отношение? Они ведь даже не знают его. Но все равно ненавидят. - И все же наш век гуманнее, - сказал он твердо, не то обращаясь к Хэлу, не то к самому себе. - Что это значит? - Это значит, что мы больше думаем о людях. О каждом человеке, о его нуждах и потребностях. И законы у нас человечнее. - Гм. У вас никого не сжигают, не убивают инородцев, не воюют, не казнят, не пытают? – спросил Хэл снова, как показалось Тони, с надеждой. - У нас... Конечно, это все происходит, но... - Это происходит не так часто, как у нас? Не так много людей умирают на полях сражений, на эшафотах, в тюрьмах, от болезней и голода? Тони вспомнил революции и гражданские междоусобицы, сотрясающие его век, мировые войны и атомную бомбу. Скорее всего, в двадцатом веке людей погибло больше, чем жило на земле в пятнадцатом. Хэл правильно расценил его молчание. - Значит, не меньше. - Мы, по крайней мере, осознаем, что это плохо! – выпалил Тони. Хэл внезапно расхохотался. - Значит, по-прежнему грешите и каетесь? Перед кем? Раз Бога, по-вашему, нет? - Достал ты меня со своим Богом! – проворчал Тони, выпутываясь из простыни. «Внезапной» перемене темы он не удивился. - Если Бога нет, - сказал Хэл, словно возобновляя только что прерванную дискуссию, - то к кому мы уходим, когда завершаем путь земной? Тони не сразу понял, что король имеет в виду. - То есть... Когда умираем? Никуда не уходим. Мы просто... Перестаем быть. Хэл некоторое время молчал, обдумывая услышанное. - Я этого не понимаю, - ответил он. – Если я выпью вино, оно перестанет быть... если я сожгу кусок дерева, он перестанет быть... Но человек не вино и не дерево. Он не существует просто так, как вещи, которые его окружают. Он действует, мыслит, любит... Как он может перестать быть? Разве у него нет души? Как у животных? Но животным недоступно ни милосердие, ни жестокость, ни любовь, ни ненависть, ни добродетель, ни грех... Только человек способен на это... Не потому ли что Бог и дьявол борются за его душу всю жизнь? Возможно, тебя послал мне Бог, чтобы испытать и укрепить мою веру. А возможно, дьявол, чтобы погубить меня. Тони вздохнул. Сразу надо было догадаться, что разговор к этому идет. Призрак бывшего королевского возлюбленного посещал их регулярно. Подчас Тони казалось, что они спят втроем. - Иногда я думаю, что я бы согласился и на ад, если бы хотя бы еще раз его увидеть... – задумчиво произнес Хэл. – Не это ли наивысший грех? Согласиться погубить свою душу ради одного лишь ничтожного человека?.. - Думаю, пред лицом Бога, если он есть, мы все одинаково ничтожны, - возразил Тони. Не то чтобы он действительно так считал, но возразить очень хотелось. - Я так тоскую по нему, как будто он уже забрал с собой мою душу в ад, - сказал король. – Он страдает сейчас там за то, что грешил? Или, может, его душа в чистилище? Я столько молился за него, что должен был сократить срок его там, если это возможно... Если Господь милосерд, и грехи можно искупить и замолить... Хэл, казалось, рассуждает сам собой, не заботясь о том, слушает Тони его или нет, а тот слушал и думал – для него это все так реально. Он обдумывает свою будущую жизнь на том свете с такой же скрупулезностью, как отпрыск благородной семьи - будущую карьеру. Он не сомневается и не колеблется. Твердо знает, что как только умрет, окажется со своим Богом... или дьяволом. Бога он, конечно, любит, но и своего прежнего любовника любит тоже. И уже заранее разрывается между ними, как если бы для того, чтобы с ними встретиться, достаточно заказать билет на самолет. Пункт назначения Тот Свет. В один конец. И бесполезно разубеждать его в этом. Бесполезно настаивать, что живем мы только здесь и сейчас... «Когда сейчас? – внезапно спросил чей-то насмешливый голос у него в голове. – Ты до недавнего времени жил пятьсот лет тому вперед – тебя это не смущает?» Тони тряхнул головой, пытаясь отогнать этот голос. - Если я тебя правильно понял, - сказал он раздраженно. – Тебе хочется повстречать ТАМ своего бывшего? Но и в ад тебе не хочется? Так почему бы тебе не верить в то, что он в раю? - Таким, как он, в рай пути нет, - ответил Хэл сурово. - Может, в чистилище или где там еще его исправят? Только зачем он тебе тогда? Он же больше не сможет любить тебя. Только Бога. - Замолчи. И не говори о том, чего не понимаешь! - Я понимаю, что ты боишься, - устало сказал Тони. – Ты его любишь, но готов предавать снова и снова... Лишь бы Бог тебя не наказал! - Не поэтому. А чтобы быть достойным Его любви! - Разве для этого необходимо... отказываться от любви к кому-то еще? - Не от любви, а от греха! - Мы с тобой говорим на разных языках, - вздохнул Тони. - Нет уж, - Хэл схватил его за плечи и развернул к себе. – Давай проясним. Даже там, у вас... Это грех. Считается грехом, ведь так? Путь не грехом, преступлением. За это сажают в тюрьму. Но не потому ли вы отреклись от Бога, что боялись воздаяния за грехи? Тюрьма не так страшна, как вечные муки? От Бога вы отреклись, но грехи остались! - Я и в самом деле так похож на него? – спросил Тони, имея в виду королевского возлюбленного. Какой смысл спорить с одержимым? Лучше обратится к изначальному предмету проблемы. - Лицом да... Иногда я смотрю и как будто его вижу... – Генрих пристально вглядывался в его лицо. – И голос... У тебя даже выговор, как у него. Но очень во многом вы отличаетесь. У него были темные волосы... Гладкие и жесткие, как шелк. А у тебя – светлые, пушистые и легкие, как льняная пряжа. И глаза у него были черные и блестящие, как пылающие угли, а у тебя голубые, как весенний лед на озере... И сам ты весь... Сладкий, мягкий и нежный, как молоко с медом, а он был горячим и терпким, как вино... - А ваше величество, оказывается, поэт, - усмехнулся Тони. Хэл улыбнулся и притянул Тони к себе на грудь, заставляя лечь. Подождал, пока он устроится поудобнее. - Он был... Гордым, хотя и преданным. Он покорялся мне только потому, что сам этого желал... Но заставить его я бы не смог. Такую преданность нельзя купить или вызвать запугиванием. Я иногда бывал так зол на него за его предательство. Бывал с ним жесток, стремился причинить как можно больше боли. Он все терпел и принимал покорно. Как будто заслуживал такого обращения. А мне потом бывало мучительно стыдно, и я старался загладить свою вину. Учился быть нежным, осторожным, предупредительным... - Его ты любил, - сказал Тони с удивившей его самого ревностью. - А ко мне - это только похоть. - Это не так, - мягко возразил Хэл. – Вы все-таки слишком разные. Он был гордым, а ты... - Самовлюбленный. Мне такое уже говорили. - Самолюбивый, - мягко поправил Хэл. - Он заботился обо мне... Всегда. Мне так казалось. Он был моей поддержкой... - А от меня тебе поддержки никакой, - печально усмехнулся Тони. - Я могу сам заботиться о тебе, - ответил Хэл. – Это тоже поддержка. - Но мне ты так не доверяешь, как ему. - Ты бы на моем месте доверял? - Такому, как я? Нет, - вздохнул Тони. - Вот видишь. А ему я всегда доверял безоговорочно... Но я все же люблю тебя... - Разве это любовь? - вздохнул Тони. Его губы привычно задрожали, глаза наполнились слезами. – Ты меня тискаешь как котенка, трахаешь, не взирая на то, хочется мне этого или нет, и ты это называешь любовью? - Разве сейчас тебе не хочется? - Хэл, не надо... – Тони попытался отстраниться от руки Хэла, которая требовательно заскользила по его телу. - Не сейчас... Хэл, я тебя умоляю! - Люблю, когда ты умоляешь, - ухмыльнулся Хэл. - Садист чертов... Хал слегка хлопнул его по губам. - И когда я отучу тебя чертыхаться? Тони знал, скажи он что-то вроде «Ради Бога!», Хэл наверняка прекратит. Просто из принципа. Как ни тяжело ему будет сдерживаться. Но Тони – тоже из принципа – такого сказать не мог. Да и не хотел он, чтобы Хэл сдерживался. Однако упрямо продолжал возиться и выкручиваться из его объятий. - Ты не понимаешь, что когда ты так... трепыхаешься, меня это только больше распаляет? – спросил Хэл участливо. - А КАК ты представляешь, чтобы я сохранял неподвижность в такой ситуации? - А ты не сохраняй. Отвечай мне. Тони закатил глаза, но счел за лучшее последовать совету и обнял Хэла в ответ, пока тот деликатно подминал его под себя, предавая королевским ласкам и, наконец, победно врастая в него. - Кстати, котят я никогда не тискал, - заметил Хэл. Он, наконец, научился двигаться в удобном и приятном для них обоих темпе. - Даже в детстве. Я их скармливал своим охотничьим соколам. - Я тебя ненавижу! – искренне воскликнул Тони, обожавший кошек. - Только тех, которых предназначалось утопить, – пояснил Хэл. – По-моему, эта смерть как-то почетнее. Тони вдруг вспомнил своих тетушек, и как они спорили о способе избавления от лишних котят. Одна считала, что их нужно просто смывать в унитаз, но другая настаивала на том, что необходимо устраивать торжественный обряд утопления в реке. Так более почетно, считала она. Тони усмехнулся, но рассказать об этом уже не представлялось возможности, а потом уже не было ни сил, ни желания. Он просто вытянулся рядом с Хэлом, прижавшись к нему всем телом. Наслаждаясь его теплом, которым тот всегда так щедро делился. В его объятьях Тони чувствовал себя совершенно спокойно и уютно, он даже не мог представить, что в этом мире ему может быть так хорошо. - За что я тебя люблю, - произнес Хэл вполголоса, – ты точно так же вздыхаешь. Перед тем как заснуть у меня на плече. Но Тони этого уже не услышал, погрузившись в сон. *** Не то чтобы они с Генрихом были неразлучны эти несколько лет, но никогда и не расставались надолго. Тони привык быть в безопасности рядом с королем. Привык к ощущению уверенности и надежности, которое от него исходило. Кажется, впервые в своей жизни он чувствовал себя вот так – полностью от всего защищенным. И он чувствовал интуитивно, что и генриховской мужественности нужна его мягкость, слабость и беззащитность. Силе необходимо быть доброй, иначе она быстро превратится в жестокость. Рядом с Тони Генрих никогда не забывал о том, что умеет любить, и не становился тираном. И Тони уже не думал о том, чтобы с его помощью как-то пробиться и устроиться в этой жизни. Ему просто было хорошо рядом с ним. И не хотелось даже вспоминать о том, что это все должно кончиться. Очень скоро.