Рокировка наоборот

В прятки всё играешь ты, Убегаешь, жжёшь мосты. Знай: с огнём играть опасно, Не создавай проблем напрасно. Я тебе вот так скажу: Как найду, то накажу. "Прятки", Ричи Колючий.

Катце стоит передо мной, чуть склонив голову на бок. Смотрит с нежностью и щемящей грустью, словно прощаясь. Секундой позже, чуть прикрыв глаза, он отворачивается и делает шаг в клубящийся за его спиной серый туман, а затем еще и еще один. Он уходит. Змейки тумана, лениво извиваясь, вьются по земле вслед за его неторопливыми шагами, заметая и пряча следы, хватая и обвивая спиралями щиколотки, медленно поднимаясь выше, к коленям. И я не выдерживаю. - Катце, - окликаю его спокойно, не выдавая своих будоражащих эмоций. Но он, словно не слыша меня, не оглядывается и продолжает неторопливо удаляться. Спирали туманных змей уже обвивают бедра и жадно тянут свои щупальца к ягодицам. Недовольно смотрю в спину упрямцу, напряженную, прямую. Сердито хмурюсь. Не услышал? Игнорирует? - Катце! – я повышаю голос и придаю ему командные нотки. И вновь не добиваюсь желаемого. Только напряженные плечи вдруг опускаются и горбится спина, словно из него вынули стержень, поддерживающий его все это время. Невесомые щупальца стремительно обвивают тонкую талию, обнимают спину, обволакивают широкие плечи, и вот уже я вижу только его голову и медные пряди волос, ярким всполохом мелькающие в сумерках. Понимание того, что еще пару небольших шагов - и он исчезнет в серой дымке окончательно, захлестывает отчаяньем и паникой. Нет! Не хочу! Не могу! Даже гнев Юпитер и осуждение окружающих уже не страшны, и не имеют значения. Без него ничего не имеет значения. - Катце!!! - мой голос срывается на крик. В нем уже нет ни наигранного равнодушия, ни властного приказа, только отчаянное желание удержать, вернуть. Он останавливается, неторопливо, словно нехотя, оглядывается. Усталый и печальный вопрошающий взгляд янтарных глаз, мучающих меня ночами напролет. - Не уходи… Люблю… И выражение пустых янтарных глаз меняется. Вначале в них мелькает легкое искреннее недоумение, затем они медленно теплеют, проясняются, в них мелькает робкая надежда и, наконец, озорная искра, которую я так люблю видеть в его взгляде. Я делаю осторожный шаг навстречу, боясь спугнуть танцующих в глазах бесенят, и протягиваю ему свою руку. И Катце заливисто, с радующей сердце нежностью, смеется. И в его смехе мне слышатся нотки торжества. Я просыпаюсь. Прислушиваюсь к учащенному сердцебиению. Сон. Всего лишь очередной мучительный сон. Глубоко вдыхаю, возвращая ускоренное сердцебиение в нормальный ритм. Люблю. Одно единственное слово. Суть проблемы. Я хрипло смеюсь, насмехаясь над самим собой. Как все просто. Просто люблю. Осознание этого пришло давно, от его смысла теплеет в груди. Пробую слово на вкус, перекатывая его на языке. Люблю. Вкусно, сладко, желанно. Перед глазами встает его лицо из сна: полуоборот, левой стороной лица ко мне, длинная челка едва прикрывающая шрам, усталое лицо и разгорающееся в глазах торжество. Ты выиграл, котяра, я Твой. Да, Катце, ты выиграл. Признаю. Я не могу больше без тебя, уже не могу. Люблю. Когда ты вернешься, я все тебе объясню и больше не отпущу. Если ты вернешься… Решительно отметаю гнетущие мысли, отвергая их, как не имеющие право на существование. Ждать. За ним отправились лучшие. Мысли скользят в прошлое. Раньше, всего год назад, жизнь была предельно ясна и понятна. Потом вдруг наступил резкий болезненный перелом во время покушения на меня. Я оправдывал свой интерес к тебе благодарностью и любопытством. И лгал себе. Я считал Ясона безумцем в его тяге к пэту. И был не прав. Я такой же, как и он. Влюбленный. Проигравший своим чувствам. Но, в отличие от меня, мой друг не стал лгать себе, осмелившись признать их сразу. А я боролся с самим собой, считая, что симпатия к монгрелам делает нас слабыми, унижает наше достоинство. И вновь ошибся. Теперь я понимаю, любовь делает нас сильнее, гибче, лояльнее и не имеет значения, кого ты любишь: человека, элиту или омегу. Главное, что чувство существует, живет. Оно заставляет обнажить наши эмоции и ощущения, стать самими собой, осознать свою цельность. Я так привык жить в коконе отчуждения, что это стало привычкой, постоянной маской, которую я носил, не замечая и не снимая. Сравнивая чувства к Катце с моим прошлым, понимаю, что Энтони я не любил. Мне было одиноко. Я был один в толпе, несмотря на то, что вращался среди немалого круга элиты, не подпуская никого близко. Энтони — единственный, с кем я нашел общий язык в тот период, воспринимал его, как хорошего друга и интересного собеседника, способного развеять мое одиночество и скуку. Меня увлекла его мнимая влюбленность, и я принял желаемое за действительное. Я, имевший опыт интрижек в Академии, но никогда не любивший, совершил грубейшую ошибку в анализе сложившейся ситуации! Ошибся, приняв свое желание не быть одиноким за любовь. Сейчас, оглядываясь назад, понимаю, что его предательство нанесло сокрушительный удар по моему самолюбию, самооценке, гордости. Я был взбешен тем, что меня использовали в своих грязных играх другие, унизили мое достоинство, растоптали доверие. Я попытался вычеркнуть этот эпизод из своей жизни и не преуспел. Замкнулся, отгородился от всех игрой в идеальность, элементарно боясь быть преданным повторно. И вот появляется Катце, монгрел, и мой мир буквально трещит по швам. Я осознаю, что в тот день, когда принял решение держать дистанцию с Катце, поступил неверно. Своим поступком я только усугубил проблему, ибо нет ничего более желанного чем то, что тебе недоступно. Позволь я себе увлечься им, переспать, вряд ли бы это затянулось надолго. Но я, испугавшись своих начинающих прорезаться чувств, отдаляю тебя от себя и пропадаю окончательно. Меня как магнитом тянуло к нему, и с каждым днем все сложнее было делать вид, что все в порядке. Он был глотком свежего воздуха. Завораживающий, необычный, интересный. Я, словно вор, при каждой нашей встрече тайком наблюдал за ним, оправдывая себя научным любопытством и вопросами личной безопасности. Воровал его взгляды, блеск внимательных хитрых глаз, жесты, редкую улыбку, пряча их глубоко внутри себя. Чтобы, ложась спать, вновь и вновь прокручивать их в голове, оценивая, анализируя, ища подвох в его поступках, и не находил. Для меня он стал неразрешимой задачей, нескладывающимся паззлом и… наваждением. С одной стороны я прекрасно понимал, что мои желания абсурдны и преступны, но с другой чувствовал, что мне это… необходимо? Или все это изначально присутствовало во мне самом, но мирно спало, дожидаясь своего часа? Несколько месяцев без его присутствия рядом со мной. Экран монитора во время очередного важного заказа не в счет. Мне не хватало наших встреч, общения, и это чувство со временем не становилось тише, как логично было бы предположить, оно только пропорционально усиливалось. Увидев его, целующего другого, взбесился, приревновал. Чувство собственности и ревность, наконец, расставили все на свои места. И я сказал себе - мое! Не отдам! Неизвестность. Она давит на плечи не хуже бетонных плит, ранит острым ножом. Тревога терзает сердце, не покидая меня ни на минуту. Иногда я думаю, что самое тяжелое испытание - это неизвестность. Седьмые сутки. Информации о нем нет седьмые сутки. Никаких требований о выкупе. Пиратам удалось уйти и раствориться в просторах космоса. Любые попытки Патруля найти их не дали пока положительного результата. Всего за неделю мой спокойный и уравновешенный характер претерпел значительные изменения в худшую сторону. От былого многолетнего спокойствия и равнодушия не осталось ни малейшего следа. Я оправдываю себя тем, что давление обстоятельств испортит характер кому угодно. За это время я вымотал нервы себе и собственным фурнитурам, которые, к моему удивлению, терпеливо вьются вокруг меня с повышенной заботливостью. С головой уйдя в работу, надеюсь отвлечься от сжигающих в прах тревожных мыслей. Работаю, доводя себя до изнеможения, не давая ни малейшей передышки, проживаю день за днем, загружая себя рутиной, дабы не думать, отгородиться от разрывающей сердце боли и душевной пытки. Мои подчиненные стараются лишний раз не попадаться мне на глаза, обходя по возможности десятой стороной. И это при том, что я предельно вежлив и даже не повышаю голос. Правда, Ясон назвал мое состояние смертельной вежливостью. Не смешно. Я не живу, существую, исполняя свои обязанности в автоматическом режиме. Только так я могу дышать, думать, действовать. Отчаянная попытка вырваться из цепких лап подступающей депрессии, попытка не дать себя повторно засосать черному, глубокому, как омут, отчаянью. Борьба с самим собой. Я устаю морально, но не физически. Долгие годы тренировок в интернате и Академии вырабатывали привычку к жесточайшему психологическому контролю. Я держу себя в руках, прячу боль и тревогу за надменным и холодным выражением лица. По вечерам, когда работа окончена, а Минк просто выгоняет меня из рабочего кабинета или лаборатории, мне становится особенно паршиво. Попытавшись заглушить свою чудовищную тоску самым общеизвестным способом, выпивкой, быстро понял, что на этот раз фокус не удастся. Ясон откуда-то узнал о моей попытке напиться и уже на утро лично вызвал меня к себе в кабинет и наорал, как на мальчишку. Теперь все вечера провожу у него в приказном порядке и ночую там же, в том же порядке. Но если работа занимает почти все мое дневное время, а Ясон вечернее, то ночами я остаюсь совершенно один. Грызущая тревога за безопасность Катце и одновременно злость от мыслей, что он сбежал, долгое время не дают уснуть. Ночами я думал, вспоминал и мечтал… Мечтал о том дне, когда увижу его. Грезил наяву о той минуте, когда смогу обнять его и прижать к себе, чтобы больше не отпустить. Бессонные ночи в размышлении о будущем. В редкие часы сна я вижу Катце, ставшего моим любовником, стонущего подо мной под ритм древних, как мир движений. И от этого еще больнее. Мосты в прошлое сожжены, и дороги назад нет. Я пытался бороться с собой, но у меня хватило смелости и сил признать, что бессилен противостоять его притяжению. И я прекратил борьбу. Пора сделать решительный шаг навстречу своим желаниям, и чем быстрее, тем лучше. Давно нужно было поговорить с Катце, но я сознательно все время избегал этого разговора. Поговорить о том, что произошло со мной в эти дни, и что нам делать дальше. Где-то в глубине души я чувствую, что именно этот путь верен. Удивительно, как быстро я смог принять факт, что люблю Катце. Я не знаю, как далеко мы сможем уйти по этой тропе в плане сближения, но я приложу все силы, чтобы он не пожалел. Вот и сейчас я лежу в гостиных покоях Ясона и думаю о нем. Попытки отвлечься от удручающих мыслей не приносят ожидаемого облегчения. Чувство страха за Катце режет натянутые, как струна, нервы. Если бы я понял все раньше... если бы запретил покидать Амои... Если он не вернется - я не знаю, как смогу жить дальше. Больно. Скоро утро, а мне так и не удалось сомкнуть глаз. Смысла пытаться уснуть больше нет, я слишком напряжен. Вызываю фурнитура и приказываю приготовить мне одежду. Уже через час я в своем кабинете и занимаюсь делами. *** Сигнал входящего вызова отрывает меня от очередного эксперимента. Я устало отрываюсь от микроскопа. Ясон. Принимаю вызов и с надеждой в глазах смотрю на комм. Заканчиваются седьмые сутки. На экране коммуникатора возмущенное лицо Минка. Краем измученного и усталого сознания автоматически отмечаю - на Амои опять не все спокойно. - Ты представляешь, Рауль, этот рыжий отморозок, совсем страх потерял. Пять минут назад он имел наглость снять с моего счета двадцать миллионов кредитов! Двадцать! Миллионов! Без спроса! С секретного счета! Ну, он у меня попляшет, когда вернется, - радостно скалится он на мониторе коммуникатора, в противовес своим возмущенным репликам и грозным обещаниям. Сердце радостно замирает, делает кульбит и срывается вскачь, разгоняя замершую кровь по венам. Жив! От накатившей радостной волны облегчения подкосились ноги и я, прикрыв глаза, опираюсь на стол. Апатичность и напряжение исчезли, будто их никогда и не было. Сердце медленно успокаивается, возвращаясь в привычный размеренный ритм ударов. Оцениваю озвученную сумму. Двадцать? Красивая цифра. Даже для элиты. - Это были все деньги на этом счету? Что с другими накоплениями? - интересуюсь, проверяя не дающую мне покоя версию о побеге. - Ты меня обижаешь, Рауль, я не настолько беден, - хмыкает Минк. - Кроме этой суммы, все деньги там, где им положено быть. Эм, опять ты со своей паранойей. Говорю тебе еще раз, ты глубоко ошибаешься. Я уже говорил тебе, он слишком сильно влюблен в тебя, чтобы совершить такие грубые ошибки, как банальное воровство и побег. Катце, слишком долго пытался привлечь к себе твое внимание, чтобы просто сдаться и бежать, прихватив с собой часть моих денег. Не верю я в подобное развитие событий. Но даже если рассматривать твой вариант, никуда он не денется. Орфей подключил к поискам Катце всех своих внешних агентов. Тебе ли не знать наши возможности в этом направлении. Получишь ты свое недоразумение обратно, лично проконтролирую. И все же я считаю, что он скоро объявится сам. А деньги... отработает. - Надеюсь, что ты прав. Ну, Катце, держись, получишь от меня по полной, если выяснится, что я не ошибся! И за пиратов накажу, и за любовника! Достал ты со своими приключениями. Вернешься... я тебе персонально организую приключения на твою пятую точку. В прямом смысле этого слова. Выебу по самые яйца, не смотря на все твои возмущенные вопли. В особо глубокой форме. Затрахаю до потери сознания, вбиваясь внутрь твоего жаркого и такого соблазнительного тела! Я далеко чужд насилию, но один вечер, неееет, дорогой, всю ночь, потерпишь. Я добьюсь, что ты будешь извиваться подо мной и молить о пощаде, умоляя меня не останавливаться и трахнуть. Сам виноват, напугал до полусмерти! А потом буду добиваться твоего расположения и любви. Позже. Вначале отымею! Осознание последней мысли заставляет застыть. М-да, Советник. Каков слог! Не ожидал от Вас, а еще элита, Второй Консул! Докатился! Выражаешься, как монгрел. Есть с кого брать пример, да? Лавры Минка покоя не дают? Все равно трахну. А в процессе объясню, что я думаю про его любовника и мои возможные рога, подробно и не один раз, и про пиратов, и про чужие деньги, и про безопасность и про... хм, ладно, потом придумаю. - Рауль, что ты опять задумал? – голос Минка возвращает меня в действительность. Смотрю на него, губы сами изгибаются в предвкушающей улыбке. Сощурив глаза, плотоядно облизываю губы. Все, рыжий, ты доигрался. Назад пути нет. - Эм, - голос Минка лучится иронией, видимо, у нас с ним одни и те же мысли, - я тебя умоляю, поаккуратнее. Изнасилования он не простит. Мы обмениваемся понимающими взглядами и секундой позже одновременно смеемся. - Да, и еще. Ничему не удивляйся. Что бы ни произошло с тобой и с ним этой ночью, что-то, что тебя очень удивит, замри. Подумай. Очень хорошо подумай, а потом действуй, - серьезно добавляет он. - Или не действуй. Второе желательнее, иначе покалечишь его, - по его губам скользит насмешливая улыбка. Когда Ясон говорит таким тоном, к его словам стоит внимательно прислушаться. - А точнее? - Ты врач, поймешь. Пусть для тебя это будет приятный сюрприз, - голосе друга отчетливо слышна знакомая издевка. Не нравятся мне его намеки. А сюрпризы в исполнении Катце в последнее время не нравятся еще больше. Что ожидать на этот раз? Ясон, однажды я припомню тебе этот разговор. Друг, называется: заинтриговал, озадачил и отключился. А я теперь должен мучиться догадками и предположениями? И ведь при всем желании ответ из него не вытащишь. В этом весь Минк, обожает тайны. Интересно все же, что за очередной «подарочек» преподнесет рыжий котяра на этот раз? В принципе, какая разница. Главное - жив и возвращается. Я улыбаюсь. Со мной произошло самое страшное, что могло произойти с элитой. Я влюбился в монгрела и, как ни странно, рад этому обстоятельству. Искренне. Немного раздражает то, что я не имею на него никаких законных прав. Пока. Данный факт тоже изменится. Выход только один - выкупить его у Минка и прибрать к рукам в личную собственность. И пусть только попробует отказать мне перепродать его контракт, мозги «вынесу» на раз, не посмотрю, что друг. Вот что-что, а выждать подходящий момент и для справедливости потрепать нервы Минку я сумею. После энного количества ежечасных лекций, в том числе и ночных, о бедном Советнике, страдающем от отсутствия в моей личной собственности одного бывшего фурнитура, сам подписанный контракт принесет. В качестве подарка. Странно, но внутри поселилась бесконечная уверенность в верности принятого решения. И поздно судить о морали.