Тридцать первое августа

Кроваво-красный закат постепенно окрашивает небосвод в багряное, расплываясь по безупречной глади бесформенным пятном, сжираю, наверное, уподобившись голодному зверю, все на своем пути. Словно пятно крови медленно и, кажется, обреченное уготованной ей участью, расплывающееся по паркету. Хм, странная ассоциация, но она как нельзя лучше описывает это красоту. Волнующую красоту. Красоту, которая заставляет сердце то болезненно сжиматься, то трепетать предвкушении чего-то неизвестного, хоть и очевидного. Да-м, иногда мои мысли становятся просто на диво парадоксальными. Сам себе диву даюсь. Хотя, чего уж там скромничать, даже Мелло удивляется, когда неожиданно обнаруживает в моей башке хаотичный поток заковыристых и непонятных своей природой мыслей. Я сижу на лавочке в компании флегматичного и одновременно, впрочем, как всегда, угрюмого блондина. Мелло. Моего Мелло. Бездумно притопываю ногой, будто в такт транслирующейся музыки прямо в мой мозг, отчего Кель несколько раз угрюмо зыркает в мою строну, красноречиво изогнув тонкую бровь. Негодует. Оба безмолвно наслаждаемся последними лучами заходящего солнца, прощаясь с изматывающей летней жарой. Я мельком поглядывая на немца, мысленно отмечая, что как бы он, идиот эдакий, не сетовал на свою внешность, а она прекрасна. Для меня - точно. Я ведь люблю его, безумно люблю, хоть он и не особо верит в искренность моих чувств, а стоны, которые срываются с его губ, когда мы остаемся наедине, он спихивает на чрезмерную чувствительность и ходит потом - дуется, упрекая меня везде и всюду. Я выбрасываю докуренную сигарету под ноги, притаптывая еще тлеющий окурок рельефной подошвой сапога, абсолютно лишая его шансов на существование и самореализацию. Поворачиваюсь к непроницаемому Мелло полу боком, шустро разворачивая упаковку ментоловой жвачки. Быстро запихиваю в рот сразу три подушечки - Кель не любит, когда от меня несет перегаром - быстро жую их и глотаю, даже не почувствовав вкуса, лишь то, как ментол дерет горло не хуже всякого ОРЗ. Посрать на пищеварение и то, что с ним будет после того как я проглотил эту засахаренную резину. Я хочу запомнить этот момент. Безумно хочу, чтобы он оставил глубокий отпечаток в моей почти сгнившей душонки от неправедной жизни и сигаретного дыма, который, кажется, уже просто стал частью меня. Похуй на все. Я так хочу, и так будет. Точка. Я бы с удовольствием предложил Мелло уединится в местечко поукромнее, но поглядывая на то, как он, казалось бы, беспричинно хмурится, благоразумно помалкиваю, во время прикусив язык. Со свойственной мне апатией и безразличием пялюсь вдаль, тихо наблюдая за последними яркими вспышками увядающего дня. Последнего летнего дня.. Сегодня ведь тридцать первое августа. Завтра, первого сентября, детишки по старой традиции пойдут в первый класс, гордо неся на своих щупленьких спинках огромные портфели под тихое воркование (мерзость какая!) воркование счастливых родителей. Многие повыходят из летних отпусков, вновь возвращаясь в рутину ежедневных забот и обязательств, вспоминая за чашкой крепкого кофе то беззаботное время, позволяющее им уйти от постоянно напрягающей суеты. Позволяющей им просто-напросто отдохнуть. И только мы с Мелло пойдем навстречу смерти. Прямиком в ее развереженную пасть со зловонной смесью ужаса, страха, боли и отчаяния, которая, будто туман окутает нас с ног до головы, с завидным упорством проникая в душу, а после обрабатывая уже и мозг, будто мы туристы нерадивые, к случайно заплутавшие в этих безобразных чертогах наедине с запахом смерти, который невозможно смыть. Я хорошо понимаю, что, возможно, другого шанса уже не будет. Мелло, уверен, тоже это понимает, хоть и не показывает виду. Поэтому я придвигаюсь к нему ближе и проигнорировав его возмущенный вздох приникаю к его губам, осторожно сминая нежную плоть. Сегодня тридцать первое августа, а завтра, думаю, мы наверняка расстанемся друг с другом. Умрем и все. Поэтому, прошу, напомните мне при встрече эту дату.