* * *
Вернувшись в Убежище, Сасори застал в своей комнате Дейдару. Это неудивительно, поскольку у Дейдары был ключ, выданный ему полгода назад в знак доверия и для проверки — будет ли он совать нос в завалы запчастей, ползать по тайникам и попадать в расставленные ему ловушки. Дейдара на памяти Сасори ни разу им не воспользовался. Теперь он изучал план Суны, лежащий на столе, и все документы по предстоящей миссии. Полоса рассинхронизации кончилась. Словно красная Луна, невидимая за облаками, вошла в другую фазу. Присутствие Дейдары делало комнату уютной. Кроме того, провести время с напарником накануне миссии казалось стратегически верным. Сасори не нуждался в сне, что до Дейдары — то он молод и отоспится завтра, на перевалочном пункте. Мирно горела масляная лампа. Мирно стучал в ставни дождь. Медленно тек хороший, деловой разговор. Несколько раз он расцветал повышенными тонами, но Дейдара быстро затихал. Словно с чем-то смирился. — Рад, что мы нашли общий язык, — сказал Сасори, загоняя ядовитые иглы во втулку на руке. — Это значит, мы продуктивно выполним задание и не понесем потерь. — Может быть, — отодвинул бумаги Дейдара и перевел взгляд в окно. Светало. — Но я все бы сделал не так, да. Мне уже почти двадцать. Но я не доживу. — Не доживешь? — защелкнул крепление Сасори. — Нет ни одной причины так думать. — Я не думаю, я знаю, — положил голову на руки Дейдара. — Полагаю, ты просто перенапрягся, изучая негодную Суну, — улыбнулся Сасори. — В двадцать только начинается жизнь. — Это я тоже знаю, — потянулся к лампе Дейдара. Лампа была из красной сунской глины, уродливая, но прочная. Очень старая. Сасори любил ее цвет. — Я просто хотел успеть сделать что-то такое… особенное, да. Чтобы меня запомнили. Но кто ж мне даст, да? — Научись терпению, — передвинул лампу Сасори своими тонкими голубыми нитями. — Ты зря думаешь, что твой талант незаметен и никем не оценен. Ты попал сюда только потому, что имеешь большой потенциал. Так что можно сказать, ты уже прославился. И если сейчас хорошо проявишь себя, в следующий раз… В дверь Сасори постучали. Стук был деликатный, но долгий, из всех членов Организации так стучать мог только один человек. Сасори метнул к двери чакровые нити и открыл ее. Порог переступил бледный Итачи, плащ застегнут до горла. Волосы мокрые, что он делает все время, что они не сохнут? — Прошу прощения, — сказал Итачи. — Я не знал, что вы вдвоем. — Мы не настолько заняты, — ответил Сасори. — У тебя что-то случилось? Итачи усмехнулся и прошел внутрь. Улыбка у него была очень многозначная. Сасори увидел в ней легкое пренебрежение и иронию сильного человека. Развернувшийся на стук Дейдара — печаль и насмешку вошедшего над собственной слабостью. — Я зашел извиниться за сегодняшний срыв, — сказал Итачи. — Рад видеть, что здесь ничто не пострадало. — Пустяки, — ответил Сасори. — Сегодня был тяжелый день. Надеюсь, никаких претензий. — Да, день был тяжелый, — привалился к стене Итачи, словно ему трудно стоять на ногах. — Думаю, я должен пожелать вам удачи. Во всяком случае, общий объект нашего интереса, мастер Сасори, выразил бы вам свою тревогу и надежду на благополучное возвращение, если б мог. Но он не может. — Ты был с Хиданом? — бестактно вклинился Дейдара. — Это про него, да? — Да, про него, — Итачи смотрел на Сасори, и его лицо перестало казаться печальным. Оно было очень сосредоточенным. — Хочу узнать: что вы с ним не поделили. — Мой ответ не изменится, — неподвижный взгляд Сасори был пуст и светел. — Нам нечего делить. По-моему, конфликт с ним был у тебя. — Наш конфликт улажен, — ровным голосом продолжил Итачи. — Ты должен знать, что беспокоиться за Дейдару тебе тоже не стоит. Если думаешь, что потеряешь напарника. — Я вообще-то тут! — напомнил Дейдара. — Ничего не хочешь сказать лично мне?.. — Вообще-то, — подчеркнул Итачи, — я шел именно к тебе. Но теперь это уже не важно. — Ну вот, ты меня нашел! — облокотился на стол локтями Дейдара, но сидеть так было неудобно, хотя поза казалась выигрышной и эффектной. — Говори, что хотел! — Я уже сказал, что хотел, — отозвался Итачи. — Надеюсь, мастер Сасори все понял с присущей ему скоростью. — Я понял, что какая-то вещь мешает тебе уснуть, — шевельнул пальцами Сасори. — И это, скорее всего, не дежурство. Хотя сегодня была твоя очередь. Дейдара видел, что между Сасори и Итачи происходит что-то за гранью его понимания. Голоса звучали напряженно, с подтекстом. Конфликт был скрыт — но хорошо ощущалась его причина. Итачи тоже накрыло, как Дейдару до того. И он тоже не хочет это терять. И ведет себя ровно так же: пришел разбираться, какого хера у него отнимают кусок жизни. Это было тревожно, поскольку создавало конкуренцию. Но с другой стороны — это делало Итачи и Дейдару сообщниками, сводило их обычную вражду к игре в одной команде. Видимо, поэтому Итачи сказал, что шел к Дейдаре — объясниться. Дать понять, что они не враги. Интересно, как он будет объясняться сейчас, при третьем, враждебно настроенном слушателе. — Я пришел не информировать тебя, — ухмыльнулся Итачи в лицо Сасори. — Но глупо делать вид, что я не знаю твоей роли в текущих событиях. Со всеми нами за этот месяц что-то произошло. И только с тобой не случилось ничего необычного. Возможно, это прямое следствие твоего Ниндо — ты ценишь постоянство и стабильность. А возможно, это сопротивление любой возможности перемен. И поэтому я полагаю, ты бережешь каждого из нас и созданную Пейном систему от возможного разрушения. Нормальный человек сказал бы — от конечного оформления. Знаешь, Пейн об этом даже не задумывается. Его устраивает элемент нестабильности. — Ничего подобного, — возразил Сасори. — Пейн создал эту систему именно как стабильную. Иначе он не принуждал бы некоторых из нас ограничивать других из нас. — Верно, — согласился Итачи. — Но хорошо было бы сравнить степень ограничений, достаточную для Пейна, и степень ограничений, выбранную тобой. Так сказать, наглядно. — Это весьма полезный и неглупый разговор, — переплел руки Сасори. — Не знаю право, интересен ли он Дейдаре. — Не надо тыкать в меня пальцем, да! — взвился Дейдара. — Я все отлично понимаю, да. Мастер Сасори крысит на Хидана и наверняка наябедничал на него четыре дня назад, потому что мы с ним затусили, а данна провафлил. А потом еще читал мне морали, что я достаю Какудзу, который слетел с резьбы. И теперь вы выясняете, за что кого надо пиздить, а за что нет, да. Как последние отморозки. — Ничего подобного, — снова сказал Сасори. — Я четыре дня назад был на миссии, мне там хватало других дел. — Это я сказал Пейну, — перевел на Дейдару взгляд Итачи. — Мы сегодня закрыли этот вопрос со всеми участниками инцидента. — Тогда закрой его и со мной! — сжал кулак Дейдара. — Я там был! — Я поступил так, как должен был, — медленно сказал Итачи, — потому что дело напрямую касалось моего напарника. Ты должен был это либо знать, либо понять в процессе своего тусования с Хиданом. Но я не понимаю, почему мастер Сасори сделал похожую вещь в ситуации, которая не касалась ни его, ни его напарника. Вы же не будете отрицать, мастер Сасори?.. — Я поступил так, как должен был, — гулко ответил Сасори. — Потому что дело касалось тебя, Итачи Учиха. Ты представляешь ценность для нашей Организации, и потеря такого важного кадра слишком нестабильна даже для Пейна. — Хорошо, — после паузы ответил Итачи. — Собственно, это лучший ответ, на который я рассчитывал. Правда, несколько удивляет неверие в мои силы. Последний раз во мне сомневались так давно, что трудно вспомнить обстоятельства. — Обычно, — сказал Сасори, — я не вмешиваюсь ни в чьи дела. Видимо, твоя речь о постоянстве не совсем верна. Итачи усмехнулся, и его улыбка на этот раз была однозначной. Она говорила, что он совершенно не верит сказанному, но спорить не станет. — С возрастом человек становится мудрей, — произнес Итачи примирительно, словно тяжелый разговор и впрямь закончен, настало время финальных банальностей. — Мудрый никогда не станет упорствовать, он позволит реке жизни течь. Думаю, мастер Сасори согласится со мной, как самый старший из нас. — Полезные слова, — Сасори подошел к столу и погасил лампу. За окнами рассвело. — Особенно для тех из нас, кто еще недостаточно мудр. — Да, поэтому я решил на миссии по поимке Йонби полностью отдать инициативу Кисамэ, — глаза Итачи мило прищурились в улыбке. — Чтобы он почувствовал себя значимым и сильным, и всегда верил в себя, обеспечивая мне хороший тыл. — Ты не будешь принимать участие в охоте? — переспросил Сасори. — Я буду наблюдать издали, чтобы при необходимости прийти на помощь. Но уверен — мне это не понадобится. Иногда мудро планировать миссию на двоих, а иногда — отступить. — Кисамэ знает? — Еще нет, я скажу ему, когда он выспится после дежурства. Сасори опустил голову, чтобы скрыть выражение глаз: в них было написано, что дело не в мудрости, а в извинительном призе за сегодняшний досуг. Но каков заход! — И я подумал, — продолжил Итачи, — возможно вам стоит сделать так же с Дейдарой, мастер Сасори. Однохвостый Шуукаку во столько же раз слабей Йонби, во сколько раз чакра Дейдары слабее чакры Кисамэ. Дейдара оторвался локтями от стола, отчего стул громко клацнул ножками по полу. — У меня полно чакры! — крикнул он, вывернув голову к Сасори. — И я знаю, как правильно тратить, да! Не надо меня недооценивать! Наш джинчуурики — больной мальчишка младше меня! Его прихлопнуть бомбой нехер делать, да! — Его запас чакры так велик, как тебе и не снилось, — отрезвил Сасори, — он сын Каге с особым геномом и подходящей наследственностью, надеюсь, ты способен понять, что в Каге у нас кого попало не берут. Приплюсуй к этому чакру Хвостатого и его техники. Йонби, которого Итачи-сан великодушно решил отдать напарнику — не Каге и даже не дзёнин своей страны, он просто бродяга, старик, давно растерявший свои навыки. — У него четыре хвоста, — парировал Дейдара, — и Кеккей Генкай, он плюется лавой, интересно, как с этим справится мечник! Но что-то это Итачи не смущает, да! — Возможно, Итачи просто хочет избавиться от тебя, — заметил Сасори холодно. — Потому что твое тусование с Хиданом ему теперь не выгодно. А когда ты сдохнешь, Хидан будет посвободней. Может такое быть, Итачи-сан?.. — Да как вам такое в голову пришло, мастер Сасори? — изумился Итачи, убрав за ухо прядь волос. Глаза его совершено прищурились, как у разомлевшего на солнце кота. — Все совершенно наоборот. Я думаю, такое планирование миссии очень сблизит вас с напарником, чьей смерти вы не допустите, потому что привязаны к нему. Настолько же, насколько Хидан привязан к Какудзу. — Я не знаю, чем тебя так приложило, шаринган-семпай, — изрек Дейдара, сверкнув всеми своими острыми зубами, — но ты мегакрут! — Я зато знаю, чем его так приложило, — пробормотал Сасори. — Поэтому рано радуешься. — Какая разница, да! Может, мне теперь реально интересно стало! Если бомбануть по Суне, да, Каге же выскочит защищать, да? А если бомбить и бомбить СИ-3, он будет тратиться и тратиться, и все увидят торжество моего искусства! А больной мальчишка потратится весь, и я его цап. — Да кто тебя пустит его взять, даже если ты выманишь его на крышу! — щелкнул пальцами Сасори. — Ты думаешь, на Суну никогда не нападали с воздуха?.. Я пережил там две Мировых войны и уверен — с того времени там улучшились как бомбоубежища, так и противовоздушная оборона. Знаешь, что делает с твоей стихией земли чакра ветра и молнии?.. Ты осознаешь, что у нашего джинчуурики в доступе три стихии, а не две, как у тебя? — Не надо меня пугать, да, я прочитал все ваши документы. У меня Кеккей Генкай, да, я был в спецподразделении, пока вы там долбили стамеской по трупам, да. Вы просто совсем в меня не верите, да, чего удивляться, что я тусую с тем, кто верит, да. — Неожиданный аргумент, — признался Сасори. — Я полагал, что для заботы о ком-то совершенно не обязательно верить в него. Вера — это что-то из области мистики. Мало того, вера в человека исключает участие в его судьбе. Мои же слова призваны не подорвать твой энтузиазм, а добавить реализма, чтобы ты правильно рассчитал свои силы. Чтобы ты учитывал все факторы, даже если они тебе неприятны. — Не похоже на то, да! — сгорбился Дейдара. — Видишь ли, — взялся за спинку его стула Сасори. — Я могу на ходу перепланировать нашу миссию, потому что у меня высокая скорость анализа данных. Но возможно, тебе стоит узнать, что я уже потерял одного напарника и не хочу глупо лишиться другого. Я долго и трудно привыкаю к новым людям. Социальный комфорт в моем возрасте — не пустой звук. Хотелось бы, чтобы ты до него дожил. Дейдара сглотнул и поднял лицо на Сасори. Похоже, тот был искренен. Хотя по неподвижному лицу и монотонному голосу трудно понять, что к чему. — Вижу, вы в прекрасной форме, — сказал Итачи, повернувшись к двери. — Хорошего вам утра.* * *
Летний дождь за окнами был свеж, и растущий в скале ясень почти дотягивался листвой до окна Кисамэ. Итачи не мог вернуться к себе. Слишком много боли, слишком много крови, слишком много лишней памяти, много ненужных вех. Завтра он разберется там со всем. Сожжет футон и простыни, возьмет на складе татами, протрет пол, как делал это в детстве, в родительском доме. Забавно, что Хидан в конечном счете так и не взял его штаны — они остались на полу. Возможно, теперь они менее ненавистны, у них появилась другая история. Час назад Итачи казалось, что он не найдет в себе сил даже встать под душ. Но бодрящая пробежка по коридору и последующий разговор вернули его в строй. В этом разговоре не было никакого смысла, только эмоциональный выхлоп, чистая коммуникация, несколько минут среди других людей. У которых все более-менее нормально. Просто после всего произошедшего было невозможно оставаться одному, в четырех стенах. Лежать там в красной луже, словно он узник, перебирать в памяти мгновенья, просчитывать варианты — что было бы, если бы он сделал то и не сделал это. Наверное, он действительно любит жизнь, потому что под струями холодной воды он за нее боролся, и когда приводил себя в порядок — тоже, чистый разум и сила воли, никаких чувств. Как ни привлекательно было позволить сознанию соскользнуть на дно. Его запертая комната сейчас выглядела почти так же, как комната родителей в ту ночь. Итачи раскрыл окно и дышал серым утром. Все позади. Незачем постоянно возвращаться в прошлое по случайным следам. Но разве можно уничтожить чувства? Их можно лишь вытеснить, чтобы от них осталась одна ярость. …Бодрящая прохлада пахла чистотой. Она благоухала влажной землей, туманом, горьким солодом и сладким мхом. Итачи расстегнул ворот. Взвесь воды скрывала горизонт, как тонкая сеть, оседала на лице. Вечная неопределенность. Но вечности не существует нигде — ни в искусстве, ни в природе. Жизнь противится вечности. Она — грабитель, который постоянно обворовывает каждого, отнимает все, что обещала. И что на краткий миг дала. Итачи закрыл глаза, сильная слабость разливалась по телу; его второе дыхание закончилось. Итачи заломил руки над головой, словно так они могли напитаться энергией, провел тыльной стороной ладони по лицу, по шее. По груди — следам чужой нежности и власти. До сегодняшней ночи он не знал, каким может быть. Слепым мурзилкой. Падалью, вовремя не совладавшей с отчаянием. Убийцей не по долгу, а по собственному желанию. Целостным человеком, все еще полным надежд. Душой, которая более не может притворяться. Тонна насилия, застрявшая в его разуме и теле с детства, с каждым движением рук вытекала в серебряное утро, испарялась; объятия дождя безличны и легки. Но освобождение было мнимым: завтрашний день вернет его в обычный боевой тонус, где насилие является основой Ниндо. Самое страшное — не суметь оборвать привязанность. Ее нужно гнать прочь именно теперь, пока она не завладела сердцем, не пустила там свои корни, побеги неведомых растений, не прорвалась наружу жгутами, веревками, путами, которые его погребут. Чтобы больно было лишь один раз, сегодня. Потому что он убит. Он не хотел быть выжившим — мечта сбылась. Хидан убил его. Беспощадными словами, беспощадной реальностью, беспощадным зрелищем в конце. Итачи завидовал Дейдаре. Он презирал его, как недалекого, самовлюбленного налетчика, грубое «искусство» которого не имеет права так называться. Безобразная лепнина, весь смысл которой — большой бум. Но Дейдара каким-то счастливым образом сочетал увлеченность и простоту. Его привязанность не была проблемой. Сердце Дейдары не способно на страсть. Вернее, всё оно отдано лишь одной страсти — к взрывам. Дружеская возня, теплый, почти братский контакт, общие интересы, общий апломб, родство душ, близость по приколу, приятельское бесстыдство, невинность — весенний мир Дейдары. Майские грозы коротки и ярки, а день все растет, и тени облаков в полях светлы. Летним миром Итачи управляет страсть. В нем нет дружбы. В нем есть знойный перебой сердца, горячий циклон, холодный ветер с моря, цунами, потоп, ливень и сушь, пустоцвет, что уже не даст плодов; близость из чувства противоречия, вражда, частные интересы, обладание и принадлежность, холодный расчет и жар влечения. Цветущий куст отрастил шипы, и гром ярится в черных тучах. Вязкий воздух, полный испарений, застревает в легких. Ни одна живая душа во всем мире не знает, каков Итачи на самом деле. И чего ему стоит скрывать это. Потому что он такой же, как все Учихи. Их погубил собственный темперамент. И никто, кроме самих Учих, не смог бы совладать с ними. Потому что не исполненная страсть становится ненавистью, а ненависть Учих непобедима. Нельзя простить того, кто обрывает твой полет в бездну, кто препятствует желанию. Того, кто не гибнет в нем, как ты. Кто уходит. Нельзя простить того, кто сохраняет рассудок, когда ты утратил свой. Но ему придется. …Перед закрытыми глазами Итачи плыли образы, он скопировал все. Даже то, что не отразила его сознательная память, находилось в ней. Он поднимет каждый жест из глубины, проживет еще раз, разложит на детали, освоит. И запечатает молчанием. Это и есть жизнь после смерти. Мертвые подчас куда сильнее живых. Итачи закрыл окно, лег в узкую кровать и накрылся плащом с головой. Он хотел верить, что когда напарник вернется — он будет рад или хотя бы не удивлен. Сегодня Итачи был более чем готов ответить на его привязанность. Алая расселина памяти сомкнулась, погружая сознание в мерцающую тьму. У этой тьмы были черные руки с точеными костями фаланг, глубокое дыхание, частый пульс и холодное сердце, вынутое из груди навстречу ливню. Его алая кровь была сладкой, и тягучая боль в груди густела, как мед. Итачи понимал, что больше не сможет, обняв себя руками, как раньше, шептать единственное слово, которое могло согреть его: «Саске». И знал, что в тот миг, когда его собственное сердце остановится, хлынет дождь.