Пейн отлично знал, что как бы он ни называл своих нукенинов нормальными людьми — они были отбросами мира шиноби. Каждый из них мог предать Пейна, так уже случалось и еще случится. Так было с саннином Орочимару. Так происходило с Итачи Учиха, который за спиной Пейна работает на Коноху. Но тут утешало то, что разрушить Коноху Пейн мог один, не важно, чего там добьется Итачи. Так или иначе агрессии Конохи в свой час придет конец.
Пейн был сиротой и знал цену привязанности. Его собственный напарник был для него самым важным человеком. Труп другого он использовал для своей постоянно действующей техники, так как не в силах был с ним расстаться. Можно всерьез называться Богом Мира Шиноби — но никогда нельзя утверждать, что человек внутри тебя преодолен.
Что уж говорить о других.
Пейну доставляло удовольствие наблюдать, как включаются в его «шиноби-без-связей» старые программы, остатки их человечности. Перед своими программами люди бессильны. Тот, кто владеет этими программами — владеет ситуацией. Он мог бы заставить членов «Рассвета» перебить друг друга. Но так же успешно он мог это предотвратить. Время предательства еще не наступило.
Поэтому наблюдать за усилиями Итачи по сохранению лица было забавно. Люди бывают так очарованы собственной игрой. Бывают такими глупыми, когда считают дураком кого-то другого.
Чтобы усилить очарование, Пейн поставил в пару к Итачи прямодушного Кисамэ. Кисамэ был идеальным шиноби. Он умел быть по-настоящему верным. В отличие от любого из членов «Рассвета», каждый из которых был в какой-то степени слит своей Деревней, Кисамэ не сделал из этого никаких личных выводов. Не стал мстителем, вором, теневым лидером. Он просто сменил руководство на более порядочное.
Интересно, кого из своих авторитетов — Пейна или Итачи — предпочтет Кисамэ, когда настанет время выбирать.
В родном Тумане Кисамэ работал на отдел по Защите Информации. Он убивал товарищей по отряду, чтобы те не проболтались. Сам Кисамэ никогда не проговаривался. В целом это значило, что если Итачи доверится напарнику — вынуть это из него будет невозможно.
Однако такого не произойдет. Итачи воплощал собой преданное доверие. Это значило, что он будет постоянно предавать сам, и не сможет никому довериться. Круг Боли. Интересно, что его разорвет, кроме смерти.
Программа Сасори была Пейну не очень приятна, но в целом ясна. Сасори прибился к «Рассвету», потому что это удобно, тут хорошие условия для развития, и в теории, нарастив ресурс, мог сменить базу на собственную. Сасори никогда не выберет Пейна. Он выберет тот мир, где он сам — как Пейн.
Сасори хотел управлять, и в его наборе для манипуляции было не 10 человек, как у Пейна, а более ста. Правда, все мертвые и на шарнирах. Сасори сам был машиной смерти, и рассматривал окружающих людей с этой же точки зрения — каковы их полезные технические характеристики. Жить среди машин было выбором Сасори, потому что жить среди людей он не мог. Сорвать Сасори с резьбы могли любые сильные человеческие проявления, направленные на него — чужой гнев, чужое горе, чужой восторг, чужая привязанность, чужая страсть. Во всем этом Сасори совершенно терялся, не находил себе рационального места и высокомерно отвергал. Поэтому постоянно приходил к тому, что отвергали его.
Вероятно, дело в неспособности пережить собственную боль. Можно бежать от нее и дальше, наращивать арсенал все больше. Боль делает человека сильнее, это верно. Сасори она превратила в настоящего монстра, однако какой в этом толк, если твои шпионы бегут от тебя к тому самому Орочимару, которого ты отбросил, как шлак?..
С Орочимару Сасори не совладал. Не смог разгадать его, сблизиться, не смог стать для него сдерживающим фактором. Орочимару был пятном на репутации Сасори. Многие нукенины «Рассвета» теряли напарников — тот же Итачи или Какудзу — но ни один из них не сбегал. С некоторой точки зрения мертвый напарник много лучше беглого.
Конечно, Орочимару был непрост. Он пришел в «Рассвет» от скуки. За ним вставало инфернальное пространство анимализма, демонов, подчиненных животных, контрактов и взаимных договоров с природными силами. Область блужданий духа. Такие люди не страшатся боли, и часто вынуждены идти ей навстречу ради известной только им выгоды.
Боль для Сасори была фактором краха. Если что-то в мире и могло его победить — то лишь она. Разумеется, душевная — тело Сасори давно ничего не чувствовало.
Интересным противовесом Сасори являлся Дейдара. Мгновенье против вечности, дерзость против конформизма. Они могли дополнить друг друга. Дейдара казался Пейну уникальным. Он был талантлив, непримирим, чист душой, имел мечты и презирал боль. Дейдара ненавидел мир, в котором жил, поэтому легко срывался с места, чтобы рушить и рушить. Однако было пятно и на Дейдаре. Он не признавал авторитетов. Никаких. Любого, кто мог бы стать авторитетной фигурой в жизни Дейдары, тот начинал мгновенно и страстно ненавидеть.
Может поэтому гармония не задалась. В ком-то из них Пейн ошибся. Либо переоценил манипулятивные таланты Сасори, либо обманулся в сиротских байках Дейдары. Но все это меркло перед выводом, что как только Пейн проявится в жизни Дейдары как моральный, а не формальный Авторитет — Дейдара скроется в облаке огня и пепла. С вероятностью насмерть.
Управлять Дейдарой можно было лишь через интерес. Им могли быть слава, ослепительные победы, хорошее соперничество. Потеря Дейдарой интереса в «Рассвете» означала потерю Дейдары. Пейн долго медитировал, чтобы Гневный Будда, на языке которого лидер обычно сидел, послал Дейдаре такой интерес внутри его Организации. Уже было понятно, что Сасори снова не справился. Пейн был готов даже пожертвовать Конан — пусть присмотрит за мальчонкой как любящая мать.
Конан была способна ради Пейна на все. Она жила ради их прошлого, и была единственной, кто не мог его предать. Даже пару раз угодила Какудзу, хотя от того бы не убыло.
Какудзу был с ног до головы в пятнах, но те были Пейну родными и близкими, местами выгодными. «Рассвет» очень нуждался в деньгах. В больших деньгах. А Какудзу нуждался в уважении и лигитимности. Пейн не знал, есть ли в мире вообще столь большие деньги, чтобы ради них Какудзу предал то, что нажил в Рассвете посильным трудом. Какудзу не уважал Пейна, но он очень ценил свою крышу, потому что старые люди мудры и не ищут перемен.
Поэтому Пейн смотрел сквозь пальцы на трупы напарников Какудзу. Он точно знал, что в мире есть шиноби, более сильные, чем его финансист. Даже если это Хаширама Сенжу. Когда-нибудь им повезет.
До некоторого времени Пейн рассматривал Какудзу как крайне стабильный элемент. Но с недавних пор стал замечать, что в жизни финансиста появилось нечто столь же значимое, как и деньги. «Рассвету» повезло — нашелся шиноби, которого Какудзу не смог убить. Который, однако, мог бы убить Какудзу.
Слабым местом любого человека является то, что он ценит наиболее сильно. Это та брешь, из которой к человеку и приходит смерть. У Итачи такой брешью был его брат, у Сасори — его Театр Марионеток, у Кисамэ — его верность и профессиональные навыки, у Дейдары — его искусство, у Конан — сам Пейн. А у Какудзу — его напарник.
Пейн был уверен, что потерю всех своих денег Какудзу переживет. Он просто озвереет и убьет кучу человек, чтобы заработать новые. Но если против него обернется его напарник — Какудзу конец.
Это было очень трогательное, тревожное, почти утонченное переживание. Что-то из древних времен, когда по земле ходили мастера ниншу, буси и ёкаи, и связи между людьми стоили дороже побед. Кто бы мог подумать, что в эту красивую ловушку попадет не Кисамэ, не Дейдара и даже не он сам. Для Пейна смерть его напарника стала программным Началом. Для Какудзу это станет его Долиной Завершения.
Единственным человеком, программу которого Пейн не мог понять до конца, был Хидан. С первого взгляда все было вроде бы четко и ясно: Хидан — фанатик, член радикальной секты, чьей добродетелью является убийство. Он будет убивать не для Пейна, а для своего Бога, но это одно и то же, если приложить минимум ума. Ему не нужен внешний стимул, личная выгода, поощрение или оправдание. Разве что некоторая навигация, наводка на цель. Он был закончен, завершен, в определенном роде совершенен. Но одновременно это значило, что Пейн совершенно не нужен Хидану, тот отлично обойдется без него. Пейн уже задавал этот вопрос Хидану. Ответ Хидана был очень и очень странен: «Кто сдох — идет на алтарь великого Дзясина, а не на твой. Но с Болью я тебе помогу».
Это значит, что, по мнению Хидана, Пейн — лох, не способный обеспечить свою собственную Программу. Имя «Пейн» означало «Боль» на языке гайдзинов — так Пейн одновременно расширял свою легенду и скрывал личную историю. «Пейн Рикудо» — техника
шести путей Боли, осуществляемая в
шести мирах Махаяны через
шесть чужих тел. Никто, кроме его напарницы и двух человек в самом корне организации, не мог знать, что подлинная личность Пейна находится вне этих шести путей и стоит на Седьмом. Не удивительно, что каждый член «Рассвета» по-своему заблуждался на его счет. Заблуждения Хидана были забавны, как попытка рядового генина прочесть Плиту Рикудо. Но значило ли его высказывание, что кроме жажды уничтожения в Хидане жила противоположная жажда оказывать помощь?..
Это было нелепо. Однако факты говорили частично в пользу этой нелепости. После извлечения второго биджю из Джинчуурики — им был семихвостый Нанаби — Хидан вошел к Пейну без приглашения. Просто открыл дверь, захлопнул ее стопой и вразвалку пошел к Пейну прямо на Язык Гневного Будды.
— Есть дело, — сел он, уронив косу рядом.
— Ты прервал мою медитацию, — сказал Пейн, что было истинной правдой.
— Ты блядь прервешь свою карьеру, если не послушаешь, — сказал Хидан и выставил указательный палец с кольцом. Пейн мысленно поблагодарил небо за то, что палец был указательным, а не средним. — Чо тут у меня? «Три истины»?.. Одна из двух опор сраной Великой Пустоты? Кто носил до меня?
— Рокуши Кирисаме, человек Дождя, — медленно ответил Пейн. — Он давно погиб. Его близкие тоже.
— Это очень круто, что все подохли, — убрал палец Хидан. — Но волнует другое. Как эта хуйня на кольцах работала раньше. Типа, мы же тут не первые?
Пейн не знал, надо ли отвечать правду. Кольца для связывающей техники Ишин Деншин существовали давно. Они обеспечивали телепатическую связь с носителем кольца на любом расстоянии. Сила колец могла быть аккумулирована лично Пейном для бесконечного увеличения своей чакры. Что именно так интересует Хидана?
— Не понял, какая конкретно хуйня не дает тебе покоя, — сказал Пейн. — Кольца связаны. Умирает человек — кольцо переходит к преемнику. И переходи к моей карьере поскорей.
— Я про бардак в подключении колец к ебаной статуе Гедо… — Хидан резко подался назад, потому что кулак Пейна дернулся. — Понял, блять, понял! Короче, кольца — это система. То есть, гребаная система, блять, всего… чувак, я потерял слово, — глаза Хидана стали жалостливыми. Трудно человеку, — подумал Пейн, — без диалога.
— Имеешь в виду древнюю символическую систему вселенной? — подсказал Пейн.
— Йоу! — хлопнул по колену Хидан. — Короче эта гребаная система имеет уровни. Четыре священных зверя. Три универсальных закона. Две опоры. Один Принцип.
— И что? — Пейн внимательно сканировал глазами Хидана, в котором не предполагал таких познаний, хотя мог бы, учитывая, что тот монах.
— А то, что если при извлечении сраных чуриков подключать кольца по схеме — будет правильно, круто и богоугодно. Выиграешь время раза в два. Ебались же последний раз как проклятые. Твой глазастик чахлый чуть дуба не дал. Мне в принципе пох, но пойми — поссать хотелось уже не передать. Не все, чел, мертвяки типа твоего. Есть нормальные блять люди.
Пейн должен был признаться, что хиданова манера изложения его развлекала и завораживала. Он получал бы подлинное удовольствие, просто следя за перескоком мыслей от метафизических высот до глубин физиологии. Но мешал тревожный подтекст: та информация, которой оперировал Хидан, и которой, судя по всему, не было у Пейна.
— То есть дело в том, что моча ударяет в голову. Ты поэтому пришел.
— А то. Не надо презирать, чувак, простые мать твою потребности. Это исключая тот факт, что в твоем пиздатом городе нет ни одного долбаного борделя. Люди ебать друг на друга уже лезут. Но тебе ясно пох.
— Мне интересно вот что, Хидан. Ты решил не только подсказать мне, как работать со статуей Внешнего Пути, но и улучшить мой Город? По-твоему, продажные женщины сделают жизнь лучше?
— Все бабы одинаковые, но некоторым лучше за деньги. Это ебаная жизнь. Бабе хочется разнообразия. Если родить не может. Я чета не пойму — ты женат? Бумажка-тян ничего. Жалко, что не родила ебать. Пока ты еще мог. Подкатывал к ней, без мазы. Решил пока не усложнять.
Пейн сдержался, просто вытер лицо и уставился в дождь. Причудлива жизнь, если посвящаешь ее Боли. Интересно, что еще он узнает, если не прерывать Хидана.
— Короче, о главном, о гребаной моче. Ты активируешь кольцо первым, запуская хитрожопую технику. У тебя Единичный Принцип. Это создает типа фундамент. На него встают Две Опоры. Врубается первая триада сил. Потом подключаются Три Закона, вторая триада. Вся эта хуйня пашет так, что чакра течет безгрешно и быстро, и все могут друг от друга запитаться, если чо. Потом подключаются Священные Звери, пласт материи. Чурик быстро вылетает нах, потому что Путь готов. Потом в обратном порядке Запечатывание. И я наконец иду поссать.
— Откуда такая информация? — Пейн усмехнулся, чтобы дать понять: он тоже не прост. — Ты делал так раньше?
— Чувак, я три ебаных года провел в пиздатом монастыре. Мы вообще ничем другим не занимались. Ну то есть кроме Благословенной Боли, Священного Мочилова и Кровавых мать твою пиров на телах поганых грешников. Сечешь? Я дело говорю.
— Интересно. Но я спросил про технику извлечения биджю, Генрю Кью Фуджин. Если ты участвовал прежде в таком ритуале, ты должен сказать мне. Нам не нужна конкуренция.
— А, в этом смысле… Не. Это стандартная схема активации печатей при Ритуале Посвящения. Дзясин-сама не какая-то хрень, это Великий Бог всего, чтоб ты знал. Гляди, — Хидан приподнял свой медальон. — Треугольник — это первая триада. Три вот этих щели до круга — вторая триада. Четыре зверя — четыре стороны света, типа материальный мир. Тут есть еще сраная философия. Первая триада — принцип полноты, потому что треугольник видно. Три Закона — принцип пустотности, потому что нихуя нет, тока дыры. Ну и четыре зверя вообще иллюзия, что значит: сучий материальный мир идет в пизду нах, ибо нет ничо кроме Единого Бога. Просекаешь?
— Интересный пересказ, — потер переносицу Пейн, потому что сраная философия его не трогала. — Вероятно, мы закончим этот разговор, если я соглашусь в следующий раз проверить твою теорию.
— Это будет круто, — отпустил медальон Хидан. — но есть проблема. Кто из твоих ушлепков носит кольцо Небес?
— Никто, — сказал Пейн и встал. — Этот человек скрылся вместе с кольцом. И что об этом говорит твоя философия?
— Это хуево, — остался на месте Хидан, словно собрался еще посидеть на языке Будды. — А этот еблан в дырявой маске? Можешь дать ему кольцо?
— Всему свое время.
— Чувак, ты не понял главного! — крикнул в спину Пейна Хидан. — Я теперь на ебучем извлечении чуриков сразу после тебя! Типа зам по ритуальной части, йоу!
— Оборжаться, — бросил через плечо Пейн.
…Сейчас лидер «Рассвета» склонялся к тому, что ритуальный опыт Хидана достаточен, чтобы не сбрасывать его со счетов. Кроме сектантских суеверий, там были реалии, не противоречащие знаниям саннинов. Он мысленно представил схему активации колец не по символам, а по людям.
Пейн → Хидан и отсутствующий Орочимару → Какудзу, Кисамэ, Сасори → Итачи, Дейдара, Конан, Зецу. Четверо последних явно занимали «детские» позиции. Они были либо молоды, либо зависимы в паре, либо исполняли технические, вспомогательные, а не боевые функции. Все они были совершенно разные. Женщина, подросток, потомок тенгу и андроид. Являли, так сказать, животное разнообразие мира.
На следующей ступени стояли три персоны старшинства. Все они отличались гигантским накоплением чакры, масштабными техниками и приобретенным уродством за счет сознательной модификации тела.
На следующей ступени стояли двое бессмертных, каждый из которых использовал не принцип консервации, как три шиноби предыдущего уровня, а принцип обновления и перерождения. Это не могло быть случайностью. На свете много непохожих людей, много и модицифированных. Но не так много достигших бессмертия, и тот факт, что оба они оказались носителями колец соответствующего уровня, игнорировать уже не получалось.
Это значило, что Хидан прав, Хидан на свой лад увидел нечто такое, к чему Пейн не снизошел. Божественный порядок. Неужели первое его чувство было правильным? Когда он почувствовал в появлении Хидана Знак?.. Неужели Время пришло?.. Именно этим составом «Рассвет» изловит джинчуурики и поглотит Силу Человеческой Жертвы. И этой Силой погрузит мир в бесконечную иллюзию мира. А если бы каждая Скрытая Деревня не держалась за своего джинчуурики в тщеславной попытке угрожать соседям — то и разрушения мира шиноби можно избежать.
Это значило также, что состав «Рассвета» больше не будет меняться. Тоби займет место первого умершего. После этого новых людей не будет. «Рассвет» достиг своего зенита.
Впереди реализация и смерть.
* * *
С языка Будды открывался почти круговой обзор. Сквозь прозрачную взвесь дождя был виден не только весь город с колодцами его улиц, с ярусами промышленных башен и мертвыми брошенными кварталами — были видны предместья. Древние болота, где полегло много шиноби в две предыдущие войны. Сквозь эти болота Пейн пробирался осиротевшим ребенком в поисках крыши и еды. Промышленные руины, где Пейн встретил учителя. Печальные пустоши, полные скальных обломков — Особое Место, где Пейн обрел свою силу. Где обстоятельства заставили его убить друга.
Мир вокруг Амегакурэ был наполнен старой болью, и именно в него уходили избранные, люди Пейна, лучшие из всех посланников мира. Они уходили грабить и убивать во имя новой зари. Сасори и Дейдара — в жаркую Суну за Ичиби. Какудзу и Хидан — в грозовую Кумогакурэ за Ниби, Итачи и Кисамэ — в леса и долины Скрытого Камня за Йонби, Тоби — в Кровавый Туман, который он так долго контролировал, и так глупо упустил там все возможности. Зецу — в окрестности Конохи, где, по слухам, рано или поздно объявится брат Итачи, связанный с Кьюби.
Никто из ушедших не сомневается в будущем. Они знают свой путь. Красные облака на их плащах — это набрякшие кровью тучи, в скорейшем времени они изольются на землю, которая познает очищение. Но дождь не может идти вечно. И хотя увидят его не все — за кровавым ливнем непременно будет рассвет.
Алую сносит листву
Буря к заливу,
Рвет рукава кимоно.
Если бы буря в душе
Сердце мое пощадила!
Осенью жду,
Чтобы умчались желанья
Вслед за опавшей листвой,
Чтобы в глазах отражались
Только струи дождя.
Быстро погас фонарь.
Ночью циновку мою
Тронет мерцающий иней.
Сквозь оголенные ветви
Скоро проступит луна.
Снежная цепь облаков
Встретит рассвет в горах,
Вот и проснулись вершины,
Но не найти высоты,
Где б я с тобою проснулся.
Вслед молодой луне
Вновь распустилась вишня,
Как ароматно утро!
В чашку горячего чая
Льется весенний дождь.
_____________________
FIN
Пирамида колец: http://s019.radikal.ru/i601/1711/65/5a8d4a7afa6a.png
