Туман

      Он дописывал эссе по заклинаниям, сидя в общей гостиной, и настроение у него было преотменное - даже несмотря на то, что любимое место у камина урвать не удалось: там восседал огромный, как тролль, хмурый Виникус.       Скорпиус давно не чувствовал такого душевного подъёма: мир был прекрасен, чудесен, восхитителен, и в центре этого великолепного мира стояла, улыбаясь, совершенно бесподобная Роза Уизли. Он чувствовал себя слегка сумасшедшим от счастья, но, когда поведал об этом Розе, она забеспокоилась:       «Это, наверное, от зелья. Оно всё же токсично – Слизнорт предупреждал нас тогда».       После их первого поцелуя в лесу, когда окончательно прояснилось то, что между ними происходит, перед Скорпиусом и Розой встал трудноразрешимый вопрос – как им встречаться?       Им было сложнее, гораздо сложнее, чем другим: уединение романтически настроенных парочек в Хогвартсе, конечно, категорически не приветствовалось. Пойманным с поличным назначали отработки, с их факультетов снимали баллы, а в особо запущенных случаях отправляли сову родителям. Всё это очень неприятно, но не фатально: в конце концов, можно попросить о помощи однокурсников или, на худой конец, просто посидеть вместе в библиотеке или во дворе: рядом, хоть и в поле зрения преподавателей.       Но Скорпиус с Розой не могли и этого. Они, как люди, бредущие по минному полю, старательно избегали разговоров о том, что заставляет их каждый раз прятаться, словно воров, и сочинять небылицы друзьям по поводу долгого отсутствия. Им придётся поговорить об этом, когда-нибудь всё равно придётся – когда отношения между ними перетекут в более серьёзную фазу (а Скорпиус не сомневался, что это произойдёт), но сейчас они обсуждали свою вынужденную конспирацию как данность. Ни слова о причинах.       Скорпиус не раз и не два пытался представить реакцию отца, если он узнает, с кем встречается его единственный сын и наследник. Придёт в ярость? Несомненно. Сможет ли принять это? Однозначно - нет. Безупречная чистота крови с семнадцатого века - и нельзя позволить сердечным привязанностям своего чада перечеркнуть три с лишним столетия. Будь он сам на месте Драко – он бы позволил?..       «Нет, - подумал Скорпиус, - не позволил бы».       Он закатал рукав рубашки и посмотрел на своё предплечье: молочно-белая кожа, а под ней – голубоватые вены. Чистая кровь.       Недостатком рациональной составляющей Скорпиус не страдал, и эта рациональность никогда не давала ему по-настоящему поверить в идею превосходства чистокровности. Но если бы людьми управлял только разум…       Извечный порок человека – его склонность к самообману. Предки Скорпиуса были волшебниками крайне расчётливыми, и, говорят, до принятия Статута о Секретности, не гнушались иметь весьма тесные взаимоотношения с богатыми и влиятельными маглами. Однако же, это не мешало несколько веков спустя Абраксасу, Люциусу, а затем и Драко презрительно морщиться при одном лишь упоминании сих презренных существ – они, Малфои, совсем из другого теста, они волшебники, они стоят на ступень выше маглов и их отродья – пусть и обладающего магическими способностями.       «Был бы в этом хоть какой-нибудь смысл, - изводил себя Скорпиус, - хоть какой-нибудь смысл, чтобы можно было раз и навсегда сказать – да, чистокровность имеет значение…»       Но смысла Скорпиус не видел в упор, хотя часть его – часть, которую он больше всего на свете боялся случайно продемонстрировать Розе – верила в эту идею. Он человек, а человек слаб и склонен цепляться за то, что возвышает его над остальными.       Будь его отношения с Розой просто гормональным всплеском, мимолётной симпатией, он, как выразился бы Нотт, не стал бы «париться». Но здесь было нечто большее, и Скорпиус чувствовал, что в определённом смысле всё закончится плохо – для них с Розой или для его взаимоотношений с семьёй.       Они встречались украдкой: в заброшенных коридорах, в сарае для лодок, в пустых классах – предварительно наложив на двери Запирающее заклятие. Всё это было бы чистым безумием, если бы Скорпиусу не пришла в голову замечательная идея. Им всего-то нужно немного удачи, а удача была у него в избытке – целый флакон.       Он предложил ей это в совятне, где они ненадолго встретились после трансфигурации. В башне они были совершенно одни, не считая бесчисленных сов, и, едва, Скорпиус закрыл за собой деревянную дверь, как Роза, бросив сумку у подножия лестницы, кинулась к нему и обняла.       Он, конечно, тоже скучал по ней, но не был готов к такому бурному проявлению чувств, и потому, слегка ошарашенный, остался стоять неподвижно.       Через несколько секунд смущённая Роза отпустила его, сделав шаг назад - видимо, приняла отсутствие ответного объятия за холодность. У неё было выражение лица человека, допустившего крайне досадную ошибку.       - Прости, - сказала она.       - Всё хорошо, - заверил её Скорпиус, беря ладонь Розы обеими руками, - Это ты извини. Я не то, чтобы... Очень привык. Ну, ты понимаешь. – беспомощно закончил он.       Он всё-таки был стопроцентным Малфоем. а в их семье эмоции принято выражать куда более сдержанно. Привычка – вторая натура.       Роза кивнула и, кажется, немного повеселела.       - Мне кажется, я нашёл способ встречаться так, чтобы никто об этом не узнал. Феликс Фелицис вроде бы очень мощное зелье?       Девушка ещё раз кивнула, медленно и настороженно: она, конечно, понимала, куда он клонит.       - Если я его приму, всё сложится именно так, как нам нужно – даже если мы назначим встречу в Большом зале.       Роза, казалось, лихорадочно искала изъяны в плане, и, после непродолжительного молчания, ответила:       - Его нельзя принимать часто. К тому же, у тебя его немного, насколько я помню.       - Значит, мы будем встречаться редко, - мрачно сказал Скорпиус. – Но это лучше, чем ничего.       - Что ж. Видимо, придётся пришпорить обстоятельства.       - Пришпорить обстоятельства? – улыбаясь, спросил Скорпиус.       - Ага. Так моя мама говорит.       Зелье закончится быстро, очень быстро. А что потом? Неважно. Сейчас они находились в той стадии влюблённости, когда меньше всего хочется загадывать наперёд и выстраивать далеко идущие планы.       - А ты уверен, - вдруг спросила его Роза, - что это сработает как надо, если зелье выпьешь только ты?       Скорпиус, чуть склонив голову набок, смотрел на неё, стараясь сохранить в памяти все черты – возможно, они смогут увидеться не так скоро.       - Конечно, - с уверенностью ответил он. – Моя удача ведь теперь означает и твою тоже.       Они встретились только через неделю – когда Скорпиус сумел выкроить немного времени между уроками и бесконечными тренировками. Флакончик с зельем, который он достал из укромного места в чемодане, вызвал у него нечто сродни благоговению.       Феликс Фелицис. И он вынужден использовать его только лишь для того, чтобы о его встрече с понравившейся девушкой никто не узнал. Если жизнь когда-нибудь и казалась Скорпиусу абсурдной, то это был как раз тот момент.       Ощущения были непередаваемые: он никогда ещё не чувствовал себя так уверенно. Скорпиус точно знал, каким маршрутом ему нужно идти, каким проходом воспользоваться, в какой коридор свернуть – жидкая удача внутри него подсказывала, что делать, а ему оставалось лишь прислушиваться к интуиции. «Феликс» знал, и «Феликс» никогда не ошибался.       Разумеется, всё прошло, как по маслу: в замке он не встретил ни одного знакомого, а за его пределами – они договорились встретиться в лодочном сарае – и вовсе было на редкость безлюдно. Запыхавшаяся, радостная Роза тоже сообщила ему, что выбралась из когтевранской гостиной без препятствий.       - Какое чудесное зелье, - пробормотал Скорпиус, прежде чем поцеловать её.       Они встретились так ещё два раза – с интервалом в три дня – а потом Скорпиус начал понимать, что с ним творится неладное. Он всё это время чувствовал себя на редкость счастливым, таким счастливым, что готов был усыновить пару-тройку магловских детишек, но вот его физическое самочувствие ухудшалось. Скорпиуса мутило и подташнивало, у него зверски болела голова и – осознав это, он пришёл в ужас – начали мелко дрожать руки. На тренировке он чуть было не свалился с метлы, и, хотя Винникус орал, обещая отправить его голову отцу в Уилтшир, поплёлся в общую гостиную, даже не сняв форму.       Розу его состояние привело в ужас.       - Какая же я эгоистка, - запричитала она, ощупывая его влажный лоб. Они сидели в каком-то чулане для мётел, и в духоте тесного помещения Скорпиусу стало совсем уж невмоготу – ему казалось, что он задыхается.       - ...надо прекращать всё это. Во всяком случае, тебе-то уж точно больше нельзя его пить.       - Не понимаю, - заплетающимся языком сказал Скорпиус. – Слизнорт ведь говорил, что два раза выпивал целый флакон, чтобы удачным был весь день.       - У него странный токсический эффект, - удручённо ответила она. – Возможно, он проявляется сильнее, если принимать маленькие порции, но часто. Так что теперь его буду пить я.       - Ну уж нет, - попытался проявить рыцарство Скорпиус, хотя прекрасно понимал, что так будет гораздо лучше. В противном случае он не доживёт до экзаменов.       Роза и Скорпиус сидели на полу, очень близко друг к другу, и он чувствовал, как её рука ласково гладит его волосы. Так раньше делала только Астория, и от этой нежной, почти материнской заботы ему стало чуть легче.       В конце концов, они решили, что будут пить зелье по очереди, и Скорпиус подумал, что, наверное, проживёт ещё годик-другой, а потом его всё равно убьёт отец - когда узнает, с кем он целуется в хогвартских закутках.       Странно, что они не додумались до этого сразу. Теперь, когда зелье ему приходилось принимать в два раза реже, он чувствовал себя отлично, хотя и понимал, что в его перманентно приподнятом настроении есть что-то нездоровое и неестественное.       - Скорпиус. – женский голос заставил его отвлечься от эссе и поднять глаза. В кресле напротив, чуть наклонившись вперёд, сидела Лайла Забини. Выглядела она великолепно, как и всегда, но теперь это трогало его не больше, чем красота девушек, рекламирующих мантии в Косом переулке.       - Ммм?       - В последнее время ты выглядишь каким-то уставшим.       - Это всё Винникус, - пожаловался Скорпиус, покосившись в сторону кресла, где сидел застывший, как каменная горгулья, капитан сборной. И, понизив голос, добавил: - Все тщится взять Кубок в этом году.       - Не очень умно с его стороны мучать вас до полуобморочного состояния, - заметила Лайла. – К матчу вы превратитесь во флоббер-червей. Мерлин, - сказала она удивлённо, присмотревшись к нему, - когда ты брился в последний раз?       Скорпиус ощупал покрытый короткой щетиной подбородок. И правда, когда?       Матч с Гриффиндором должен был состояться через неделю, и Винникус практически потерял человеческий облик, а преподаватели, как сговорившись, стали задавать в два раза больше домашних заданий. Скорпиус без сил валился на кровать далеко за полночь и с огромным трудом – порой, только после двух-трёх дружеских пинков от Нотта – вставал по утрам, сильно опаздывая и попросту не успевая побриться.       Надежда, что Роза сочтёт его щетину хоть сколько-нибудь брутальной, бесследно таяла, стоило Скорпиусу взглянуть в зеркало. Белёсая растительность на лице отнюдь его не красила - он был в этом уверен. Драко к тридцати пяти годам отпустил довольно солидную бородку, но Скорпиусу, видимо, в силу юного возраста, до таких успехов было далеко. Каждый вечер он обещал себе, что утром обязательно возьмёт в руки бритву – ради Розы – и каждое утро едва успевал умыться. Хорошо ещё, что он не был старостой.       - Дня три назад, наверное.       - Нельзя так запускать себя. – сказала Лайла, проводя рукой по блестящим, ухоженным волосам.       В этом вся Лайла. Лёгкая небритость для неё – уже запустение. Страшно подумать, что сказал бы она, явись Скорпиус на занятия в мятой рубашке или недостаточно начищенной обуви.       - Мне не до этого сейчас, - объяснил он.       - Тебе нужно расслабиться. Пожалуй, у меня есть идея.       Скорпиус непонимающе посмотрел на неё.       - Ты ведь знаешь, что через неделю после матча будет вылазка в Хогсмид.       Конечно, он знал, и они с Розой уже договорились, что проведут это время вместе.       - И я подумала – почему бы нам с тобой не сходить в «Три метлы». Ну, знаешь, - она пренебрежительно скривила губы, - без Нотта и всей этой компании. Только ты и я.       Последнее было сказано с такой многообещающей интонацией, что года полтора назад Скорпиус бы, наверное, тут же и свихнулся от счастья. Но не сейчас.Вместо этого он почувствовал, как, вопреки его воле, челюсть отвисает вниз. Лайла – само собой – восприняла это как проявление безумной радости.       - Ну, значит, договорились?       - Стоп-стоп, - сказал Скорпиус, придя в себя. - Я не могу пойти с тобой в Хогсмид.       - Почему это? – она казалась такой же ошарашенной, как и сам он секунду назад.       - Я запланировал уже кое-что другое.       - Что же? – спросила она раздосадовано.       - Неважно, - уклончиво ответил Скорпиус. – Извини, мне очень жаль.       Нет, нисколько ему не жаль. Во-первых, потому что он проведёт это время с Розой, а во-вторых, потому что сам факт отказа Лайле, её досады, вызывал у него чувство ни с чем не сравнимого удовольствия. Вот он, вкус реванша.       Четыре года – со второго по пятый курс – он был безнадёжно в неё влюблён, а она изводила и мучала его. Давала туманные намёки, а потом вела себя холодно и отчуждённо. Смеялась над его шутками, а затем делала вид, что его вовсе не существует. Лайла, несмотря на совсем ещё нежный возраст, была из тех красавиц, которые любят ощущать свою власть, время от времени дёргая за поводок: банальная до невозможности ситуация, а для Скорпиуса – ещё и порядком унизительная. Он ничего не мог поделать с этой мучительной зависимостью, не мог совладать с собой: Скорпиус был как марионетка в её руках, и это угнетало его едва ли не сильней чем то, что он не может её заполучить.       Взрослея, он начинал понимать, что в ней немало дурных черт: да, она ослепительно красива, да, она умна и талантлива, и в то же время... Лайла - эгоистка, влюблённая в себя; ей, по большему счёту, плевать на чувства окружающих людей, а ещё она жестока. Ей хватало жестокости водить за нос нескольких таких же дурачков, как Скорпиус, и упиваться чувством собственной неотразимости. Он видел это, конечно же, и именно это отрезвляло его – медленно и мучительно, но всё же отрезвляло, словно ядовитый туман, окружавший его, понемногу рассеивался.       По правде говоря, он и сам не знал тогда, на что надеялся. Лайла считала себя центром Вселенной, а значит, её требования к мужчине можно было уместить в одно ёмкое слово – «совершенство». Её интересовали красавцы аристократических кровей, наследники родовых имений, сорящие для неё деньгами направо и налево, остроумные, уверенные в себе, популярные юноши, с ленивым апломбом совершающие зрелищные эскапады. Сейчас Скорпиусу было даже жаль её немного – где она найдёт человека, сочетающего в себе все эти качества? Бедняжка Лайла.       У Скорпиуса, конечно, было грандиозное преимущество: он был Малфой, а значит, автоматически попадал в круг её интересов – безынтересных для себя Лайла намеренно не мучала. Чрезвычайно богат, чистокровен – дальше некуда, и семья, пусть и немного сдавшая позиции после войны, по-прежнему очень влиятельна. Партия блестящая, но Лайле этого было мало. Её отец – старый друг Драко, и одно время Скорпиус надеялся, что они устроят брак своих детей, но потом понял: Лайла выберет себе мужа сама - и никак иначе. Значит, ему нужно было впечатлить её настолько, чтобы покорить, чтобы она сочла его равным себе.       И Скорпиус старался. Позволял себе выходки, за которые его вполне могли бы исключить из Хогвартса, но которые, как он надеялся, оценила бы Лайла; дерзил учителям, зарабатывая себе бесконечные отработки; вытворял немыслимые, опасные финты над квиддичным полем, когда Лайла присутствовала на тренировках; с небрежной улыбкой делал ей подарки стоимостью в три хороших гоночных метлы. А ещё упражнялся в остроумии каждый раз, когда она была рядом и могла его услышать. То был пятый курс, и в преддверие СОВ на них взвалили невероятное количество заданий, но у Скорпиуса каждый вечер голова гудела не от этого, а от постоянной необходимости выдавать что-нибудь язвительно-саркастическое и непременно смешное. Ему было тошно от самого себя: он всё-таки Скорпиус Малфой, а не комедиант одной из передач Волшебного радио. В попытках рассмешить Лайлу он всё чаще задевал других людей, и один обиженный донельзя пуффендуец чуть не сшиб его с метлы на межфакультетском матче.       Как ни странно, ему помогла Джемма Фарли. Один раз, когда он позволил себе насмехаться над Ноттом – Ноттом, его лучшим другом! – Джемма отвела его в сторонку и сказала почти с отвращением:       «Ты ведёшь себя как паяц, Скорпиус. Я всегда хорошо к тебе относилась, но теперь ты просто жалок. Возьми себя в руки и пойми, наконец, что есть на свете вещи и люди, ради которых не стоит рушить себе жизнь».       Ему словно дали пощёчину. Он извинился перед Ноттом и вернулся в общую гостиную с чувством страшного опустошения. А ещё он смертельно устал – устал носить маску, которая, наверное, прекрасно подошла бы его отцу, но ему, Скорпиусу, доставляла страшные неудобства. Он устал доказывать Лайле, что достоин её, что достаточно хорош.       В тот вечер ему в голову пришла мысль, которая зрела уже давно: хорошо, что они никогда не будут вместе. Он сошёл бы с ума, изо дня в день пытаясь удовлетворить её запросы и соответствовать её ожиданиям. Она бы разорила, выпотрошила его, и всё равно была бы недовольна. Лайла – не та, к которой можно прийти после трудного, полного разочарований дня, сняв сверкающие доспехи из крутости. Ей ты нужен лишь в своей безупречности, подчёркивающей её статус. Сделаешь промах - и она начнёт тебя презирать.       Он вкратце попытался объяснить это Нотту, когда тот удивлённо спросил, почему вдруг Скорпиус перестал ухлёстывать за ней. Его ответ был предсказуем:       - Ну не знаю, дружище. Она просто потрясная девчонка, и потом, то, что тебе всегда нужно быть лучшим – это ведь здорово стимулирует, да? Острые ощущения и всё такое...       «Первые года полтора – стимулирует. – подумал Скорпиус. – А потом начинает изматывать».       Нельзя всю жизнь прожить на острых ощущениях, потому что рано или поздно возникает потребность в любви, понимании и уважении – в том, чего Лайла была неспособна ему дать, как давали своим мужьям Нарцисса и Астория.       Именно это он нашёл в Розе, которая отнюдь не была красавицей; Розе, которую не предпочёл бы Лайле ни одни мужчина, не будучи знакомым с ними обеими.       Дочь Рона и Гермионы Уизли, в отличие от Лайлы, не была заносчивой и высокомерной, не ставила себя выше остальных, и, что делало её особенно привлекательной, относилась к себе с известной долей самоиронии – качество, которым никогда не обладала Лайла. Она была девушкой, с которой можно прожить целую жизнь, не боясь дать слабину, приходя за утешением. К её ногам не нужно ежедневно швырять убитых драконов, чтобы впечатлить: её впечатляют совсем другие вещи. Рядом с Розой у него было право на ошибку; она давала ему возможность быть собой. Это окрыляло: нет ничего более прекрасного, чем когда ты ценен сам по себе, вне зависимости от твоих достижений.       - Так-так, - сказала Лайла голосом, в котором чувствовалось раздражение. – У тебя что, свидание?       Скорпиус помотал головой. В конце концов, они никогда не были близкими друзьями – он не обязан ей ничего рассказывать.       - Тогда в чём дело? – настаивала она.       - В том, что я буду занят.       Лайла надула красивые губы.       - Ты просто отвратителен, Скорпиус Малфой.       Он пожал плечами. Теперь Лайла может сколько угодно дуть губы, хлопать глазами и выставлять на обозрение стройные ноги. Он повзрослел, и, хотя взросление оказалось болезненным, оно всё же принесло свои плоды.       - Ладно, - сказал он, убирая эссе, перо и чернильницу в сумку. – Я пойду спать – завтра ещё один отвратительный день. Спокойной ночи.       Лайла смотрела на него, скрестив руки на груди. Он явно такого не ожидала.       - Спокойной ночи.       «Интересно, почему я вдруг снова стал ей интересен, - подумал Скорпиус уже в спальне, расстёгивая рубашку. – Скорее всего, поняла, что Малфой – беспроигрышный вариант».       А, впрочем, ему всё равно. Теперь его это волнует в той же степени, что и особенности размножения арахнидов.       С Розой он встретился накануне матча: Винникус решил пощадить их напоследок, и тренировка продлилась всего около двух часов.       - Да не волнуйся ты так, - уговаривала его Роза. – Ты талантливый игрок, ты сделаешь всё, что в твоих силах, и будь что будет.       Они сидели в той же каморке – вернее, сидела Роза, а он лежал, примостив голову ей на колени.       - В этот раз почему-то сильно нервничаю, - пожаловался ей Скорпиус. – Наверное, потому что Винникус сам не свой, и это передалось всей команде.       - Соплохвост с ним, с Винникусом, - сказала Роза, перебирая его волосы. – Ничего страшного не случится, если вы проиграете. Это не конец света. И потом, - добавила она бодрым голосом. – ты не перестанешь мне нравиться, а это вообще самое главное.       - Конечно, ты-то вообще болеешь за Гриффиндор, - проворчал Скорпиус, хотя и был на редкость доволен тем, что она сказала.       - Я ни за кого не болею, - заявила Роза. – То есть, конечно, мне хочется, чтобы выиграл Гриффиндор, потому что...потому что это Гриффиндор, сам понимаешь. Но я нашла компромисс!       - Ммм?       - Я загадала желание: чтобы, с одной стороны, выиграл Гриффиндор, а с другой – чтобы проигрыш Слизерина был не слишком позорным, и ты не очень переживал.       - Роза, - только и сказал он, подняв руку и попытавшись щёлкнуть её по носу – но она успела увернуться.       Они молчали некоторое время: Скорпиус нервничал уже куда меньше – близость Розы, её ненавязчивый запах духов и мягкие руки успокаивали его.       - У тебя удивительные волосы - вдруг сказала она.       Скорпиус был удивлён.       - Волосы?       - Ну да. Жена дяди Билла – внучка вейлы, она блондинка, очень красивая, и её дети, мои кузены, тоже. Но у них волосы на свету отливают золотом, а у тебя – серебром. – Она хмыкнула. – Это так интересно.       Он не знал, что ей ответить.       - Вот уж не думал, что мои волосы могут показаться кому-то интересными.       Роза оставила в покое волосы Скорпиуса, и легонько провела пальцем по линии бровей.       - Для меня ты весь интересный.       Скорпиус почувствовал, как по его лицу расползается улыбка. Вот чего лишали себя те, кто выбирал девушек вроде Лайлы. Как хорошо, что он выбрался из этой паутины.       Она взяла его руку за запястье и подняла повыше, словно рассматривая.       - Неужели настолько интересный? – смеясь, спросил Скорпиус.       - А то, - отозвалась она, поворачивая его ладонь внутренней стороной к себе. – Ты только представь себе – настоящий Малфой!       - Представляю.       - Поэтому я должна как следует тебя рассмотреть. Будет что детям рассказать.       - Могу собственноручно нацедить тебе флакончик голубой крови.       Она засмеялась.       - Не стоит. Ты и так выглядишь довольно болезненным.       - Я не болезненный! – запротестовал Скорпиус.       Роза подняла его руку ещё выше, и через миг он почувствовал лёгкое касание её губ на своём запястье.       Он смутился: в конце концов, в том кругу, где он вращался, мужчина целовал руку женщине, а не наоборот.       - Извини, - сказала она, заметив его смущение.       Скорпиус, ничего не ответив, смотрел на неё снизу вверх. У Розы были карие глаза, россыпь веснушек и ямочки на щеках.       «Как мы, должно быть, не похожи друг на друга», - подумал он.       - Тебе пора. – грустно сказала Роза. – Тебе нужно как следует отдохнуть перед матчем.       Он поднялся, затем помог встать ей, и перед уходом крепко обнял. Роза поглаживала его по спине, и через ткань рубашки он чувствовал приятное тепло её ладоней.       Наружу просились слова, для которых, пожалуй, время ещё не наступило.